Специфика властной организации современного российского общества

СПЕЦИФИКА ВЛАСТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА 

Пономарева Елена Георгиевна

доктор политических наук, доцент кафедры сравнительной политологии МГИМО(У). 

Статья написана при поддержке гранта РГНФ № 09-03-00826а/P.

Введение

Анализ властной организации российского общества последнего двадцатилетия, несмотря на огромный сформировавшийся за это время пласт научной и публицистической литературы, не утратил не своего значения, не актуальности. Более того, итоги далеко не славного двадцатилетия требуют от ученого объективного, а в некоторых случаях и беспощадного знания о российской власти. Ответы на вопросы: «Почему по уровню коррупции Россия занимает места наряду с Руандой и Свазилендом?», «Почему около трети населения страны находятся за или около черты бедности?», «Почему в России продолжается невиданное по меркам цивилизованных стран сокращение населения?», «Почему наша страна стремительно превращается в сырьевой придаток ядра капиталистической системы?» и на целый ряд других — можно найти, только пристально изучив природу политической власти, ее формальные и неформальные основания. Прекрасно осознавая, что в рамках одного исследования невозможно предложить исчерпывающий анализ властной организации современной России, остановлюсь на наиболее важных, прежде всего, формальных аспектах, определяющих ее специфику.

Сложность и многоплановость проблематики властной организации российского общества определили комплексную теоретико-методологическую базу исследования. Для максимально полного и объективного изучения этой темы в работе использовались системный, институциональный и конструктивистский подходы, а также конкретно-исторический анализ.

3.1. Генезис властной организации современной России

Властная организация российского общества в целом и государство, в частности, следует рассматривать, с одной стороны, как продукты крушения коммунистического порядка и распада СССР, с другой — как результат заимствования институтов, техник и технологий власти.

Cуществует несколько вариантов заимствования. Это может быть «импорт из идеи», из прошлого и импорт в буквальном смысле этого слова. «Импорт из идеи» был реализован посредством следования всем канонам классического либерализма. Импорт из прошлого предполагал обращение к образцам давнего (имперского и доимперского) и недавнего (советского) периодов. Импорт в буквальном смысле означал копирование западного институционального дизайна. В результате современная Россия пережила, но не «переварила» комплексную трансплантацию.

Поскольку новообразование — Российская Федерация — развивалось как отрицание коммунизма, необходима была альтернативная идеология, которая, помимо прочего, могла бы обосновать перераспределение госсобственности (приватизацию) и возникновение нового неэгалитарного строя, новых форм неравенства. В связи с эти произошел импорт целого комплекса идей, условно именуемых либеральным, хотя от классического либерализма там практически ничего нет. В итоге в России прижилась причудливая смесь неолиберализма, неоконсерватизма и социал-дарвинизма. Этот комплекс так и не стал де-юре государственной идеологией, однако он до сих пор является «практической идеологией» современного российского государства. Кроме того, властная организация в России формировалась путем наложения легализованных неформальных практик (криминал, клановость, непотизм и т. п.) и импорта.

Именно эти два способа создания политических институтов — легализация неформальных практик и импорт — стали в России основными при формировании властной организации, что и определило ее неустойчивость и несостоятельность[1]. Дело в том, что первый способ, то есть придание неформальным практикам писаной формы и необходимой степени универсальности, адекватен целям и задачам общества по построению успешной, динамично развивающейся и конкурентоспособной системы. Так как, во-первых, легализация не всегда эффективных (например, криминальных, нелегитимных) неформальных норм приводит к еще большему торможению развития и даже может завести общество в тупик[2]. Во-вторых, далеко не всякая неформальная норма поддается «подлинной» формализации, которая предполагает устранение дуализма и персонализации.

Неудовлетворенность собственным опытом легализации неформальных норм прочно определила доминирование в отечественном политическом процессе практику импорта, механического заимствованияинститутов.Поскольку формирование российской властной системы в значительной степени определялось логикой и условиями интеграции РФ в глобальную систему с присущими ей экономическими императивами, порядками и структурами, то многие институты и политико-экономические формы импортировались с Запада в буквальном смысле этого слова. Правда, в данном случае Россия не исключение из правил. Импорт иностранных институтов — типичное явление в мировой истории. Заимствование успешных в исторической практике властных механизмов (принцип разделения властей, федерализм, многопартийная и избирательная системы и т. п.) представлялось господствующим группам средством ускорения развития российского общества, способом снижения затрат на социальное взаимодействие. В то же время для отечественной политической системы такой вид заимствования в начале 90-х гг. ХХ в. был связан с эффектом разрыва с советским прошлым, символом прихода к власти «перерожденных» господствующих групп.

Одним из самых острых вопросов при такой форме импорта остается степень эффективности и адекватности институциональной трансплантации. Эффективным импортный институт может стать только тогда, когда заимствованный, «пересаженный» орган не отторгается, а интегрируется с другими частями организма, вживается в систему. Внешнее сходство при этом может быть утрачено, но сущность сохранится. В постсоветской России эффективность заимствованных институтов оказалась минимальной так, как клонирована была только оболочка, в то время как внутреннее содержание оказалось специфически советским-российским.

Главные трудности импорта институтов заключаются в сопровождающих этот процесс издержках, которые можно разделить на две группы — прямые и косвенные. Кпервой группеотносятся издержки: импорта (техническая и финансовая помощь стран-экспортеров); обучение чиновников, обеспечивающих функционирования новых институтов; лоббирование принятия новых законов; распространение информации о новых институтах.

Косвенные издержки возникают из-за несогласованности неформальных и формальных институтов. К ним относятся: увеличение транзакционных издержек вследствие сосуществования двух типов институтов (формальных и неформальных); издержки контроля над новыми институтами в процессе замещения ими старых неформальных норм; психологический дискомфорт из-за «двойной игры» на старом и новом поле.

Отечественный опыт использования заимствованных институтов доказывает, что западный институциональный дизайн в нашей стране не привел к ожидаемым результатам — к формированию демократической системы. Видимо, поэтому западные аналитики относятся РФ к «дефектным» демократиям. В действительности многие формальные институты, возникающие из руин коммунистического строя, и в еще большей степени неформальные институты даже в условиях провозглашенной демократии оказываются помехой для выполнения властью социально значимых прерогатив. В результате, с одной стороны, неформальные практики, ограничивающие демократию, могут уступать место соответствующим конституции и прогнозируемым правилам и образцам принятия решений. Формальные демократические процедуры при всей их ограниченности заставляют властные группы и других игроков подстраиваться под них. Лоббирование групповых интересов, неформальные соглашения между сообществами групп интересов и другие неформальные практики приспосабливаются к требованиям демократических институтов.

С другой стороны, эти практики могут деформировать и деформируют как саму демократию, так и конституционное поле. И первое, и второе в их формальном виде нередко противоречат самой природе российской государственности. Получается, что нормальное функционирование последней требует ограничения и подчинения демократических форм.

В результате произошедшей в 90-е годы пертурбации политического пространства, нарушения естественного процесса развития советской системы, оголтелого, непродуманного следования западным стандартам и рекомендациям привели к возникновению очень странного, нежизнеспособного государственного организма. Его оболочка соответствует западным институциональным критериям, в то время как внутреннее содержание впитало в себя самое худшее из практик смутных времен отечественной исторического процесса. Новейшая история России еще раз доказала правоту В.И. Ленина: государство никоим образом не представляет собой силы, извне навязанной обществу, оно не есть также «действительность нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель; государство есть продукт общества на известной ступени развития. Иными словами, система властной организации современной России соответствует состоянию общества.

3.2. Корабль российской государственности

Анализ властной организации современной России необходимо предварить некоторыми теоретическими положениями. В современной политической науке понятие государственность является одним из самых востребованных, хотя до сих пор не существует единого мнения относительно его трактовки. Например, И. Валлерстайн, считает, что имеет смысл говорить о «государственности (statism) как особом качестве» государства. В то время, как в отечественной историографии это понятие чаще всего используется как синоним государства, а также для обозначения какого-либо этапа в развитии государства конкретного исторического периода (например, российская государственность, постсоветская государственность).

Я рассматриваю государственность как результат исторической, экономической, политической и внешнеполитической деятельности конкретного социума по созданию относительно жесткой политической рамки, обеспечивающей территориальное, институциональное и функциональное единство, т. е. собственного государства-состояния, национальной политической системы. Однако то, как будет протекать процесс формирования государственности, каковы будут его результаты — возникнет ли государство-состояние, способное не только получить некий статус в системе международных отношений, но и играть определенную роль в мировой системе, зависит от исторически обусловленной комбинации внутренних и внешних факторов. Таким образом, государственность — это качественная сторона государства, которое в свою очередь должно охарактеризовать как явление.

В процессе формирования государственности рождается множество государств, в которых причудливым образом соединяются либо доминируют друг над другом, либо отсутствуют вовсе статусность (наличие суверенитета-признания или принадлежность к сообществу государств-состояний) и состоятельность (реализация суверенитета-факта). Впервые разные по типу политического устройства, размерам, мощи, религиозной и культурной среды политические образования «уравнял» Н. Макиавелли как lostato, т. е. как государства-состояния, что было эквивалентно понятию политический порядок. В научном дискурсе за семейством этих политических порядков закрепилось понятие государство.

Трансформации буржуазных революций с сопутствующими установлениями — развитием гражданского общества, капиталистической экономики, формированием новых отношений между государством и обществом, новых коллективных идентичностей, породили национальное государство. В свою очередь «принцип суверенности государства соединил политическую власть с определенной территорией. Возникла возможность для воображения политического пространства совершенно новым способом, как однородной, целостной (Opello W.C., Rosow J.S. The Nation-State and Global Order: A Historical Introduction to Contemporary Politics. — Boulder: Lynne Rienner Publishers, 1999. — Р. 37). (курсив мой — Е.П.) территории», а население этой единой территории превратилось в «единый субъект, очерченный проведенными в физическом пространстве границами, подлежащий упорядочиванию и администрированию»

Итак, в конструировании национального государства важное значение имеет территориальность, секуляризация и гражданственность, которые не только политизируются и идеологизируются, но иногда требуют для своего закрепления харизматического авторитета. «Эти новые акценты устанавливают прочное сцепление между определенной конструкцией политического порядка и тем коллективным целым, что находится под ним (курсив мой — Е.П.)… Кристаллизация идеи национального государства обеспечивает совпадение политической и культурной идентичности населения данной территории, провозглашает серьезные символические и эмоциональные обязательства по отношению к его центру, также замыкая на него исконные примордиальные измерения человеческого существования и социальной жизни» (Эйзенштадт Ш., Шлюхтер В. Пути к различным вариантам ранней современности: сравнительный обзор // Прогнозис. — 2007. — № 2. — С. 218).

Отталкиваясь от теоретических построений и эмпирических данных, можно констатировать наличие серьезных проблем в организации в России «политического порядка». Корабль российской государственности — государство — всегда стояло над обществом. Более того, не будет преувеличением, утверждение, что именно государство создавало общество, было его демиургом, часто обгоняло это общество в его развитии, будучи «единственным европейцем». Государство (концентрированное выражение власти) направляло развитие не только социогенеза, но и этногенеза. Оно создавало не только формальные, но и неформальные структуры. В качестве империи выступало организатором огромного осваиваемого русскими пространства. Иными словами, государство, по крайней мере, в теории, в интенции было «нашим всем», но никогда не было чьей-то функцией, только субстанцией, а скорее, «автосубстанцией» (А.И. Фурсов).

Государство, таким образом, стояло и над обществом (населением) в различных его ипостасях и функциях, и над законом, и над религией. Именно власть была призвана стать защитником Правды и Справедливости, а не Закон. Поэтому этатизм определяет в русском сознании восприятие государственной власти как первоосновы общественной жизни. Отсюда установка на всепоглощающее и заботящееся государство. Однако, стремясь к заботе, государство парализует самостоятельную энергию частных лиц и приучает общество к пассивному выжиданию и восприятию внешних мер как неизбежного, к социальному иждивенчеству.

Такая установка сохраняется до сих пор, даже в условиях проводящихся государством неолиберальных реформ. Многочисленные социологические исследования отношения россиян к государству выявили своеобразную раздвоенность массового сознания. С одной стороны, желание свободы от государственного вмешательства, с другой — надежда и поддержка сильной авторитарной власти. С одной стороны, тяга к социально-экономическим гарантиям и распределительной справедливости, с другой — абсолютное неверие в современное государство как в институт, способный обеспечить реализацию этих потребностей. Объясняется это тем, что для этатистского сознания характерно преклонение перед идеалом «правильного» государства, но в то же время присутствует беспощадная его критика, когда власть перестает соответствовать наиболее значимым ценностям, составляющим систему этого идеала[3]. Как говорил известный американский журналист Генри Луис Менкен, «каждый порядочный человек стыдится правительства, при котором живет».

В то же время, неолиберальные реформы внесли свои коррективы в общественное сознание. В постсоветский период у значительной части населения сформировалось устойчивое представление о государстве, как о механизме удовлетворения интересов олигархии. «Кланизация» (от слова «клан») государства произошла как на местном, так и на государственном уровнях. Поэтому ожидания масс были направлены на личность, не ангажированную связью с «кланами», хотя и в условиях недоверия к чиновникам олигархические группировки иногда добивались электорального успеха.

Либеральные реформы начала 90-х гг. ХХ в. и снижение доверия к государству привели к формированию (и, прежде всего, среди молодежи) требований к государству как к механизму обеспечения четко установленных и контролируемых «правил игры», в рамках которых могло бы развиваться общество. Поиск безопасности в руках сильного, пусть не либерального государства значительным количеством граждан России создает условия для развития того, что условно можно назвать российским неоэтатизмом.

Суть этого явления можно охарактеризовать следующим образом. В 90-е гг. прежняя система власти развалилась, а новая не успела сформироваться. В результате, потеряв свое прежнее социальное бытие и не обретя в полной мере, на тот момент, нового социального выражения, наследники номенклатуры предстали в обнаженном облике госаппарата. Этот аппарат не стал более чем организацией чиновничества или другими словами чиновничьей корпорацией. Вследствие этого функциональная активность постсоветского государства в 90-е годы резко упала.

С начала ХХI в. роль и значение государства в области социально-экономических отношений постоянно возрастает. Одни считают, что государство возвращается к обществу и начинает вести себя в качестве партнера. Другие указывают на тот факт, что, взяв на себя роль контролера или даже организатора гражданского общества (Общественная палата, молодежные организации, партийное строительство), российское государство превращает общество в свою функцию, не выполняя при этом многие классические прерогативы центрального института политической системы. Получается, что чем сильнее госаппарат как корпорация чиновников, связанных с бизнесом, тем слабее он как государство.

В таких условиях формируется противоречивое отношение россиян к государству, что выявляется в ходе опросов общественного мнения. Например, в сентябре 2010 г. на вопрос «Одобряете ли Вы деятельность правительства?» 51 % опрошенных ответили «да», а 45 % — «нет». В то же время уверенность в том, что нынешнее правительство сможет добиться изменения положения в стране к лучшему, выразили лишь 26 % респондентов, 38 % ответили «может да, может нет». 31 % опрошенных высказались по этому поводу категорически — «нет». При этом 49 % респондентов считает, что страна движется в правильном направлении, а 32 % с этим категорически не согласны. Остальные не определились. При таком разбросе мнений отношение к политическим VIP-персонам совсем иное. Деятельность В.В. Путина полностью одобряют 77 %, Д.А. Медведева — 73%.

Таким образом, мы видим, практически, полное одобрение деятельности политических лидеров страны и феноменальное отделение их от функционирования возглавляемых ими институтов. Очевидно, что в таких условиях институциональные основы властной системы уступают место персоналиям, что свидетельствует о крайней ее неустойчивости, о способности в любой момент реализоваться в волюнтаристских решениях. В то же время самым ярким наследием горбачевско-ельцинского периода является существенная роль в политической жизни страны относительно закрытых групп давления. В ситуации, когда «свита играет короля», личность не может быть самостоятельным игроком, а значит, сохраняет свое исключительное воздействие на общество лишь формально и благодаря инструментарию т. н. «мягкой власти».

3.3. Институциональные основы государственной власти

В процессе формирования институциональных основ государственной власти в России следует выделить два этапа: с 1991 по 1999 годы и с 2000 г. по настоящее время, имеющие свои кульминационные точки.

Закладка фундамента системы российской государственной власти произошла по итогам референдума 17 марта 1991 г., когда подавляющее большинство избирателей РСФСР одновременно проголосовало не только за сохранение союзного государства, но и за введение поста президента в республике. Напомню, что вопросы звучали так: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности» и «Считаете ли Вы необходимым введение поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?». Из 75,4 % принявших участие в референдуме граждан РСФСР за сохранение СССР высказалось 71,3 %[4]. В голосовании по второму вопросу приняли участие 75,09 % имеющих право голоса: ответили «Да» — 53 385 275 (69,85 % участвовавших, 52,45 % избирателей), «Нет» — 21 406 152 (28,01 %)[5].

Политическая система современной России мыслилась и строилась как строго иерархичная вертикаль власти, вершиной которой являлся президент. Такая организация власти определена историческими и цивилизационными характеристиками отечественного социума. Тем не менее, сам институт президентства привнес в отечественную политическую систему ряд совершенно новых, непривычных нашему обществу характеристик.

Суть президентской системы власти в независимости ветвей власти. Президент и парламент избираются по своим мандатам на фиксированный срок. Идея уравновешивания ветвей власти, безусловно, хороша для многосоставных и переходных обществ, ярким примером которых служит современная Россия. Однако если наметится противостояние между этими институтами, то не имеющий парламентского большинства, но в то же время независимый от него президент может испытать большой соблазн править самостоятельно. В этой связи президентские системы в меньшей степени, по сравнению с парламентскими, застрахованы от эскалации кризисных явлений.

С идеально типической точки зрения президентство следует рассматривать как институт, имеющий все возможности для легитимации политического режима в переходный период, мобилизации и социализации трансформирующегося общества; как институт, эффективно выполняющий функции социального арбитража и патронажа; как структуру, способную сплотить вокруг себя политических участников с различными интересами.

При всей специфичности возникновения отечественного института, существенной роли человеческого фактора, не следует забывать о создании условий для совершенно новых отношений «общество-власть», о предоставленной населению возможности выбора и критики верховной власти. Появление института президентства тесным образом связано с началом формирования нового типа политической культуры, очень противоречивого, сложного, во многом зависимого от патерналистских отношений «государство-общество» советского периода, но все-таки нового.

Тем не менее, среди главных причинсоздания российского института выделю следующие: политические амбиции «новых» господствующих групп; стремление к экономическому господству номенклатурных и иных групп; страстное желание интеллигенции «прикоснуться» к политической власти, доступ, к которой она, практически, не имела на протяжении всей российской истории, готовой ради достижения этой цели жертвовать единым государством; слабость союзного руководства и отсутствие у него стратегического видения политического процесса; внешние факторы. Решающим же фактором выбора института президентства стал фактор преемственности на уровне господствующих групп.

Закономерным следствием мартовского референдума стали выборы Президента РСФСР 12 июня 1991 года. Против Б.Н. Ельцина, который одержал решающую победу (57,3 % голосов), боролись пять претендентов. Четверо из них — Н.И. Рыжков, А.Г. Тулеев, А.М. Макашов и В.В. Бакатин — были представителями коммунистического спектра. Вместе они набрали чуть более 30 % голосов. Пятым был В.В. Жириновский — представитель совершенно нового типа лидера, а главное, выразитель интересов устойчивого для современной России маргинализированного электората.

В отличие от союзного президента М.С. Горбачева Б.Н. Ельцин обладал безоговорочной легитимностью. Однако быстрого обретения полноправной власти никто из окружения Ельцина не ожидал. По заявлениям многих участников тех политических событий, власть свалилась им «как снег на голову». События августа 1991 г. определили не только сущность властной организации в России, но и изменили ход мировой истории.

Взять власть оказалось гораздо проще, чем потом умело ею распорядиться. Политический процесс в переходный период был сфокусирован на фигуре президента. Структура, атрибуты, ресурсы института президентства, а также традиционные ориентации населения на лидера, буквально, вознесли Ельцина над партиями, парламентом, судебной системой, зарождающимися институтами гражданского общества.

В то же время неолиберальные реформы, «шоковая терапия», проведение и итоги приватизации, а главное социальные и политические следствия т. н. либерализации и демократизации привели властную и общественную систему в состояние полного коллапса. Политическая система оказалась в ситуации не просто двоевластия, а многовластия. Очевидным было отсутствие центра силы. Во избежание окончательной потери контроля над процессами, происходящими в стране, а, главное, с целью сохранения собственной власти Кремля, необходимо было потенциальную силу президентства превратить в реальность.

Тем не менее, создание дееспособной институциональной базы властной организации не входило в планы новых властителей. Более прочным и удобным им представлялся режим личной власти — президентская вертикаль. Создание жесткой авторитарной система управления, подчиняющаяся непосредственно главе государства и ближайшему его окружению, стало возможным в силу комплекса причин.

Во-первых, острая политическая борьба за власть и собственность двух супергруппировок (президентская команда и часть российского парламента) привела к вызреванию конституционного кризиса. Расстрел под видеокамеры всех ведущих информагентств мира российского парламента определил победителя в этой схватке за власть[6]. Во-вторых, деятельность групп давления и поддержки президента (топливно-энергетическое, военно-промышленные и аграрное лобби, финансовые группировки, силовые структуры, ряд региональных групп, в первую очередь московская) способствовала приватизации ими во главе с Ельциным российского политического пространства. Вместе они создали систему власти, которая может поддерживать статус-кво, но плохо приспособлена для решения задач развития. Власть была конвертирована в собственность, а разгосударствленная собственность создала новые основы власти.

В-третьих, создание режима личной власти стало возможно в силу иррациональности политического сознания российского общества, которое мобилизуется, как это неоднократно доказывала наша история, вокруг мифов. Именно этим мифом еще в 1991 г. для России стал Ельцин. Эйфория «романтической демократии» (А.Г. Дугин), единение народа и власти очень быстро сменяется режимом личной власти. Россия второй раз в ХХ в. подтвердила закон А. де Токвиля о том, что результатом быстрой демократизации и завоевания свободы может быть установление еще более жесткой тирании. И наконец, это внешняя (финансовая, идеологическая, политическая) поддержка ельцинской команды, большинство которой было представлено западно-ориентированными и ангажированными политиками, экономистами, идеологами.

Справедливости ради необходимо вспомнить инициированный президентом и проведенный 25 апреля 1993 г. референдум о доверии президенту и парламенту. Именно его результаты стали для Ельцина формальным основанием для принятия Указа 1400. Напомню, что депутаты VIII съезда народных депутатов согласились на проведение референдума. В списки избирателей было включено 107 310 374 человек. В голосовании приняли участие 68 869 947 чел. или 64,18 %. В результате голосования ответы избирателей на вопросы референдума распределились следующим образом:

Вопросы референдума	Доля избирателей, ответивших «да», в процентном отношении от числа принявших участие в голосовании
Доверяете ли Вы Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину?	58, 7
Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года?	53, 0
Считаете ли Вы необходимыми досрочные выборы Президента Российской Федерации?	49,5
Считаете ли Вы необходимыми досрочные выборы народных депутатов Российской Федерации?	67,2

Идея досрочных выборов, как президента, так и парламентариев поддержки у населения не нашла. Дело в том, что по закону о референдуме для перевыборов было необходимо согласие более половины избирателей от списочного состава, т. е. 53 655 187 чел. плюс один голос. В то время как 34 млн человек высказались за досрочные выборы президента, а депутатов — 46,2 млн.

Однако, в очередной раз, несмотря на волеизъявление народа (воля народа также не была учтена при подписании Беловежских соглашений), Ельцин решил уничтожить политического противника — неподконтрольный Верховный Совет РСФСР — до референдума по конституции, который планировался на декабрь 1993 года. 21 сентября он подписал Указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в РФ», который прекращал полномочия Съезда народных депутатов и Верховного Совета, что означало радикальную ломку всей политической системы. Исторический смысл событий 1993 г. для сторонников сильной президентской власти заключался в ликвидации системы Советов, как представительских структур, неподконтрольных исполнительной власти. Серией указов, последовавших после расстрельной победы, президент практически повсеместно прекратил деятельность органов советской, т. е. народной власти.

После нескольких лет двоевластия и кровавого подавления народного возмущения российское общество согласилось на ельцинскую конституцию. Итоги референдума 12 декабря 1993 г. стали следующим важным шагом институционализации, формализации властной организации в стране.

В референдуме по конституции участвовало 58 187 775 зарегистрированных избирателей (54,8 %), большинство из которых — 32 937 630 (58,43 %) проголосовали «за» принятие нового Основного закона, что составило гораздо менее половины всех избирателей. Замечания об искажениях в отчетах о проценте участия в голосовании поступили через несколько месяцев после референдума, однако они не были ни подтверждены, ни опровергнуты. В мае 1994 г. были опубликованы выводы экспертной группы А. А. Собянина при администрации президента о масштабных фальсификациях на референдуме (после этой публикации президентская администрация прекратила сотрудничество с группой). Согласно выводам данной комиссии, в референдуме принимало участие не более 46 % от списочного состава избирателей, в связи с чем легитимность принятия Конституции по результатам голосования подвергается сомнению некоторыми исследователями. Однако, Центризбирком РФ при подведении итогов посчитал Конституцию принятой, и 25 декабря 1993 г. она была опубликована в Российской газете. Избирательные бюллетени были вскоре уничтожены по распоряжению председателя Центризбиркома Н. Т. Рябова.

Одновременно с референдумом о принятии конституции были проведены выборы в Государственную Думу и в Совет Федерации первого созыва — органы, введение которых предусматривалось проектом новой Конституции.

Итак, институциональной основой властной организации в России стала Конституция 1993 г., четвертая по счету в новейшей истории нашей страны[7]. В Основном законе было закреплено, что система государственной власти в России основана на принципах разделения властей (ст. 10) и федеративного устройства (ст. 5, глава 3); что РФ является правовым (ст. 1) и социальным государством (ст. 7).На общефедеральном уровне систему органов государственной власти образуют Президент РФ (глава 4), Правительство РФ (глава 6), двухпалатный парламент — Федеральное Собрание (глава 5), состоящее из Государственной Думы и Совета Федерации. Федеральными органами судебной власти являются Конституционный, Верховный и Высший Арбитражный суды (глава 7).

Конфигурация системы государственной власти и полномочия ее институтов определены так, что глава государства — президент — является главным арбитром — «гарантом Конституции РФ» (ст. 80), первой и последней инстанцией принятия политических решений, замыкая на себя различные полномочия в сфере нормотворчества, исполнительной деятельности, кадровой политики. В несколько сглаженном виде воспроизводится историческая схема властестроительства — триада «правитель-государство-подданые».

Пирамидальное строение власти в современной России, при всех возможных негативных сценариях ее эволюции, предопределяется объективными факторами: важностью и одновременно сложностью решения задач государственного управления. Множественность центров власти и еще большая распыленность непосредственно государственных органов со своими полномочиями и компетенцией, к сожалению, не всегда четко и предметно очерченных, потенциально создают возможность структурных противоречий, которые могут приобретать конфликтные формы. В условиях переходных обществ возникает необходимость в наличии сильного арбитражного института, полномочия которого позволяли бы своевременно и плодотворно разрешать спорные политические, экономические и правовые ситуации.

Законодательная ветвь власти при всех внешних демократических атрибутах представляет собой на практике жесткую бикамеральную модель организации парламента, не предусматривающую единого координирующего парламентского органа, а также совместно реализуемых палатами полномочий. Общая международная практика двухпалатного парламента в России наполняется несколько иной смысловой нагрузкой, позволяющей манипулировать обеими палатами.

Несмотря на то, что Государственная Дума (ГД) имеет определенные возможности по контролю за действиями институтов исполнительной власти, реальные конституционные полномочия в этом отношении (например, право проведения по своей инициативе парламентских расследований, права интерпелляций и т. д.) у ее депутатов и ГД как палаты в целом отсутствуют. Возможность участия в кадровых вопросах со стороны нижней палаты также достаточно ограничена (ст. 111). Такая ситуация компенсируется монопольным правом нижней палаты на принятие законов — никакой закон не может быть принят помимо воли квалифицированного большинства депутатского корпуса.

Роль представительства интересов регионов призван выполнять Совет Федерации — верхняя палата Федерального Собрания РФ. Поскольку Конституция подробно не раскрывает порядок формирования этой палаты, ограничиваясь лишь фиксацией оснований представительства и его квоты, данный порядок определяется федеральным законом и за последнее десятилетие менялся трижды. В 1994-1995 гг. Совет Федерации избирался по двухмандатным округам. В 1996-2000 гг. палата формировалась из глав исполнительной и законодательной властей субъектов федерации по принципу «пост занимает первый». С 2000 г. органы законодательной и исполнительной власти делегируют своих представителей в состав Совета Федерации.

При всех имеющихся формальных полномочиях Совет Федерации в современной России скорее напоминает свадебного генерала, чем самостоятельный и значительный институт государственной власти. Ни о каком сравнении с Сенатом Соединенных Штатов, например, не может быть и речи. До 2000 г. верхняя палата российского парламента могла играть относительно самостоятельную роль на федеральном поле в силу особых условий «торга», которые были закреплены между губернаторами и командой Ельцина.

Влиятельным институтом, который реализует стратегии, выработанные в президентских структурах и одобренные парламентом, является Правительство РФ. Это влияние изначально было основано на «двух китах»: финансах и монополии на силу, а с 2008 г. к этому добавился «эффект Путина». Особое внимание следует обратить на непосредственную включенность в разработку правительственных «инициатив» президентских и различных структур групп давления. Наиболее важные вопросы не решаются Председателем правительства единолично, а проходят сначала «обкатку» в Администрации Президента РФ. Поэтому, несмотря на столкновение различных групп интересов, которые имеют место в кабинете, решение по существу вопроса всегда принимается не голосованием, а Председателем правительства.

Конституция РФ определяет правительство, по сути, как команду президента. Оно формируется главой государства. Состав правительства не определяется расстановкой сил в палатах парламента и результатами выборов. Это создает возможности для формирования так называемого «технического» кабинета из специалистов-технократов, не принадлежащих к политическим группировкам. Деятельность такого правительства всецело обеспечивается политическим ресурсом главы государства. С одной стороны, в этом нет ничего плохого. В политической истории России большинство кабинетов формировалось именно по такому принципу, что обеспечивало единство исполнительной власти и, соответственно стабильность. С другой стороны, неучастие депутатских объединений в формировании правительства приводит к неучету интересов значительного числа избирателей. Правда, начиная с декабрьских выборов 2003 г. в ГД ситуация несколько изменилась, так как большинство депутатского корпуса, как и правительственных чиновников, принадлежит к пропрезидентской партии «Единая Россия», а, соответственно, призвано проводить единый политический курс.

Вертикаль судебной власти в России является наиболее централизованной. Все суды, кроме Высшего Арбитражного, Верховного и Конституционного, относятся к системе федеральных судов. Судьи этих судов назначаются указом Президента РФ и формально в кадровом плане не связаны с региональными и местными органами власти. Хотя судебная власть и находится вне политики, фактически принимаемые судебные решения нередко приобретают политическое звучание. Связано это с тем, что посредством судебного решения (цивилизованно) можно избавиться от политического конкурента или решить экономические проблемы. Наиболее громкие судебные разбирательства и решения подавляющее большинство населения России рассматривает как исключительно политические — дела ЮКОСа, Норильского никеля и т. д.

3.4. Новое содержание старых форм и технологии «вертикали власти»

С 2000 г. происходит наполнение новым содержанием формальных «правил игры», закрепленных в Конституции. Реорганизации механизмов формирования властных институтов на федеральном и региональном уровнях (отмена одномандатных округов, изменение процедуры выборов глав регионов), усиление силовых структур, административная реформа, формирование одно-с-половиной партийной системы — своеобразные этапы «большого пути».

Сегодня федеральные органы исполнительной власти и органы исполнительной власти субъектов в пределах ведения РФ и полномочий РФ по предметам совместного ведения образуют единую систему исполнительной власти. Во взаимоотношениях Федерального Собрания, законодательных (представительных) органов государственной власти и представительных органов местного самоуправления единая иерархическая система отсутствует. Тем не менее, отношения вертикальной зависимости имеют место и здесь. Например, Федеральное собрание РФ может в строго оговоренных случаях распустить законодательный орган субъекта РФ.

Создание продуктивно работающего механизма власти в России осложняется не только политико-культурными особенностями прошлого, историческим опытом работы властных структур и тяжелой социально-экономической ситуацией, но и наличием двухуровневой системы власти: центр — регионы. Принципы федерализма позволяют в большей степени реализовать демократические ценности, создать условия для удовлетворения интересов и потребностей каждого индивида. Однако для приближения к этому идеалу в России потребуется еще много времени. Смею даже предположить, что имеющаяся модель федерации мешает нормальному и быстрому развитию России по пути к процветающему цивилизованному правовому государству. То, как развивались федеративные отношения после распада СССР, привело страну к региональному произволу, распаду политического и экономического пространства, национальным конфликтам, войнам на окраинах (Северный Кавказ). Поэтому процесс реформирования федеративных отношений, укрепление связей между субъектами федерации и укрупнение последних представляется совершенно необходимым и объективным.

Политическое руководство страны полагает, что для общества, конкретного гражданина государственная власть в ближайшее время должна предстать в измененном виде. Такую задачу поставил Президент В.В. Путин и перед собой и перед государственными служащими. Более того, лейтмотивом проводимой (и перманентной для России) административной реформы является создание необходимых условий не только для продуктивной работы властных структур, но и для развития инициатив гражданского общества. Сегодня государственная власть не стремится только к принуждению, убеждению и стимулированию с целью реализации намеченных целей, но и (риторически) мобилизует население на создание институтов гражданского общества (ГО). И тот факт, что такой институт ГО как Общественная Палата создается по инициативе президента, лишний раз подтверждает центральную, системообразующую роль президентской структуры в политической системе российского общества.

Президентство В.В. Путина было отмечено стремлением выстроить «вертикаль власти». Новые законы укрепили позиции главы государства, дали ему в руки инструменты, позволяющие установить жесткий контроль над регионами и распространить политические представления Кремля на всю страну. Перестройка политической системы потребовала установления новых правил деятельности политических партий и, думаю, преследовала цель формирования в России двухпартийной системы.

Усиление власти центра началось Путиным с внесения корректив в отношения с регионами. Указом от 13 мая 2000 г. «О полномочном представителе Президента Российской Федерации в федеральном округе» были созданы новые институты — семь федеральных округов (ФО), контроль над которыми передавался полномочным представителям президента. Эта, не требовавшая изменений Конституции мера, позволила приостановить процесс политического обособления ряда наиболее экономически сильных регионов России.

Как справедливо замечают эксперты, в названиях и географии ФО отчасти обнаруживается сходство с ассоциациями межрегионального экономического сотрудничества. Возникшие в России на добровольной основе в 1992–1994 гг., они способствовали развитию экономического взаимодействия между регионами. Однако, если бы между ФО и ассоциациями существовала подлинная преемственность, то федеральные округа смогли бы воспользоваться накопленным к тому времени опытом регионального взаимодействия в экономической сфере. Поэтому более адекватна другая версия — военно-стратегическая. Как известно, границы ФО совпадают с границами военных округов. Кроме того, из первых семи полномочных представителей Президента РФ только двое были гражданскими лицами, а пятеро — выходцами из «силовых структур» (армии, МВД и ФСБ) или имели образование, полученное в учебных заведениях КГБ СССР. За прошедшие годы этот принцип формирования корпуса полномочных представителей остался практически без изменений. На должность полпреда, как правило, подыскиваются кандидаты, которые не были связаны с регионами и их элитами. Из последних назначений уместно вспомнить полномочного представителя Президента в новом, восьмом Северо-Кавказском федеральном округе А.Г. Хлопонина[8].

Назначаемые и отзываемые главой государства полпреды несут ответственность перед президентом и ежемесячно лично должны докладывать ему о своей работе. Значение полпредов во властной иерархии определено также их членством в Совете безопасности. Кроме того, каждому из них в помощники определен заместитель генерального прокурора, который, однако, не должен был вмешиваться в деятельность прокуроров субъектов Федерации. Тем не мене, самостоятельность полпредов ограничивается не только отчетностью перед Президентом. В январе 2001 г. Путин подписал указ, обязывающий их координировать свою деятельность с руководителем Администрации Президента. После принятия решения о замене выборности глав регионов процедурой утверждения региональным заксобранием предложенной Президентом кандидатуры (Указ от 27 декабря 2004 г.) на полпредов была возложена еще одна дополнительная обязанность: предлагать главе государства на выбор двух кандидатов на должность губернатора.

При всех имеющихся плюсах создания ФО — укрепление «вертикали власти», наведение порядка на местах, контроль за выполнением указов и распоряжений президента, приведение регионального законодательства в соответствие с федеральным и т. п. — не стоит забывать и о недостатках. Самый существенный заключается в возникновении нового сегмента бюрократии, частично рекрутировавшего кадры из ставшихся теперь ненужными аппаратов представителей Президента (были созданы при Ельцине). В рамках ФО образовывались различные структуры, в том числе координационные, экономические и пр. советы, требующие финансирования из государственного бюджета. Помимо региональных и местных политиков полпреды попытались объединить вокруг себя предпринимателей. В результате, Федеральные округа образовали промежуточный «бюрократический этаж» между центральной властью и субъектами Федерации. Отношение Кремля к полпредам весьма прагматичное: они помогают федеральному центру выполнять административные и отчасти политические задачи, являются дополнительным каналом информации о происходящем на местах, но не более того. Пока будущее федеральных округов остается неопределенным, но скорее всего они сохранятся как дополнительный канал реализации политики центра в регионах и как «страхующий» властную систему институт.

Не менее, а может быть, более значимыми оказались преобразования команды Путина в процедурах формирования представительной власти. Изменения коснулись обеих палат парламента — Совета Федерации и Государственной Думы. Закон «О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации» от 5 августа 2000 г. зафиксировал, что вместо президентов республик, губернаторов и председателей региональных парламентов в верхней палате Федерального Собрания заседают теперь их представители.

Кандидатуру представителя законодательной власти региона в СФ предлагает председатель регионального парламента. Группа, состоящая из депутатов регионального парламента (не менее одной трети), может предложить альтернативную кандидатуру. Представитель законодательной власти региона, избранный парламентом, остается в должности на срок действия полномочий регионального парламента. В субъектах Федерации с двухпалатным парламентом представители выбираются по порядку от каждой палаты на половину срока.

Изменение порядка формирования СФ не противоречило Конституции РФ, т. к. ст. 95 гласит: «В Совет Федерации входят по два представителя (курсив мой — Е.П.) от каждого субъекта Российской Федерации: по одному от представительного и исполнительного органов государственной власти». В результате произошедшего реформирования СФ, с одной стороны, превратился, в работающую палату парламента — теперь его члены работают на постоянной основе. Однако, с другой — Совет Федерации как конституционный орган, выражающий интересы регионов, утратил свое значение. Теперь в его состав входят влиятельные лоббисты, в нем все меньше сенаторов, связанных с территориями. Новый порядок формирования сенаторского корпуса наряду с другими организационными нововведениями, учитывая сверхполномочия Президента РФ, может привести к дальнейшему выхолащиванию и без того уже ослабленного принципа разделения властей.

Серьезные изменения также затронули Государственную Думу, основой которых стал новый Закон «О политических партиях» (2001 г., ужесточенный 20 декабря 2004 г.). Теперь партия, чтобы быть официально зарегистрированной, должна насчитывать 50 тыс. членов, а не 10 тыс., как это было раньше, а также иметь региональные отделения не менее чем в половине субъектов Федерации. В результате если в 2006 г. в России существовало 36 партий, то к выборам в декабре 2007 г. их осталось всего 15.

Эксперты сходятся во мнении, что главная цель нового законодательства о партиях — затруднить возникновение новых политических партий и стимулировать самороспуск существующих малых партий. В результате в России, как считают власти, должно остаться лишь несколько крупных партий, предпочтительно две, как в США. Однако современная представительная система все больше напоминают индонезийскую периода правления М. Сухарто (1967-1998 гг.), при котором «партия власти» имела в парламенте абсолютное большинство, а другие партии играли роль лояльных политических партнеров. Доминирующей фигурой в такой партийно-политической системе является президент, использующий партии в качестве «приводных ремней» по реализации собственной политики.

Главное, что в таких условиях у региональных партий практически не осталось шансов играть такую-то роль в политической системе, хотя именно в регионах в конце 90-х годов возникли новые политические партии. Так было с движением «Отечество», основанным московским мэром Ю.М. Лужковым в 1998 г., и региональным политическим движением «Вся Россия», которые позже объединились. Всем известно, что, в конце концов, движение «Отечество — Вся Россия» растворилось в созданной Кремлем «Единой России». Путин, очевидно, считал ненужным иметь в регионах сильные партии, которые со временем рискуют превратиться в политический ресурс региональной элиты. Наоборот, федеральной властью предприняты серьезные усилия, направленные на то, чтобы «вписать» руководителей регионов в «партию власти». Большинство глав регионов на сегодняшний день являются членами «Единой России», многие из них возглавили партийные списки ЕР на выборах в Государственную думу в декабре 2007 года.

Реформирование властной организации было бы не оконченным без изменений в Законе о выборах в Государственную Думу. По новому законодательству отменены выборы по одномандатным округам; 5 % избирательный порог для партий повышен до 7 %; запрещено создание партийных блоков; отменен порог явки избирателей. При этом созданы финансовые стимулы для парламентских партий: ежегодное финансовое ассигнование партии, набравшей более 3 % голосов избирателей, увеличено до пяти рублей за каждый поданный голос. Думается, что все вышеперечисленные шаги должны были препятствовать попаданию в парламент независимых кандидатов. Однако назвать их антиконституционными нельзя, т. к. в Основном законе нет четкой регламентации процедуры выборов: «порядок выборов депутатов Государственной Думы устанавливается федеральными законами» (ст. 96).

Ужесточение критериев регистрации партий и повышение барьера прохождения в парламент явились этапами «тихой революции», которая ставила своей целью ограничить число парламентских партий до четырех-пяти. В результате уже в ходе выборов в ГД в 2003 г. «Единая Россия» получила 37,5 % голосов, а в 2007 г. уже подавляющее большинство голосов избирателей — 64,30 %. Всего в нижнюю палату парламента прошли четыре партии — созданные Кремлем «Единая Россия» и «Справедливая Россия» (7,74 %), а также КПРФ (11,57 %) и ЛДПР (8, 14 %).

Однако, ужесточением политики в избирательном процессе, трансформация властной системы не ограничилась. В отношении регионов центральной властью помимо введения процедуры т. н. назначения глав субъектов федерации использовались новые дисциплинарные инструменты. Уже в первый президентский срок Путина были внесены изменения в законодательство, позволявшие распускать региональные парламенты и отстранять от должности глав регионов. Закон «О внесении изменений и дополнений в федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»» от 29 июля 2000 г. предусматривает роспуск региональных парламентов, если суд установит, что правовые акты субъекта Федерации противоречат Конституции РФ или федеральным законам, что они привели к массовым нарушениям прав граждан или угрожают территориальному единству и безопасности России. В случае если законодательная власть субъекта Федерации не отменила правовой акт в течение шести месяцев, президент РФ мог сделать предупреждение региональному парламенту. Если предупреждение не имело результата, глава государства в течение одного года вносил в ГД закон о роспуске регионального парламента. Аналогичная процедура применима и по отношению к руководителю субъекта Федерации, если им издан правовой акт, находящийся в противоречии с Конституцией РФ или федеральными законами. Закон дает президенту РФ право временно лишать президента республики/губернатора полномочий или отстранять от должности, если генеральный прокурор предъявит ему обвинение в совершении тяжелого преступления.

Особые меры могут теперь использоваться и против органов местного самоуправления. Закон «О внесении изменений и дополнений в федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации»» от 4 августа 2000 г. дал Президенту РФ право вносить на рассмотрение ГД закон о роспуске местного органа представительства и смещать руководителя местного самоуправления, если суд постановил, что принятые ими правовые акты противоречат Конституции РФ, федеральным законам, уставу субъекта Федерации или органов местного самоуправления.

Значительная часть законов, поставивших региональную власть в прямую зависимость от федерального центра, была принята в начале первого президентского срока В.В. Путина. Правда, за прошедшие годы не было ни одного случая, чтобы эти законы были применены. Видимо, юридические процедуры, хотя и укрепляли позиции федеральной власти в ее отношениях с региональной, тем не менее, были слишком длительными и «неудобными». Зато известно другое: сегодня неугодные Кремлю губернаторы сами подают главе государства прошения об отставке, а для отстранения от должности мэров городов все чаще используется процедура судебного преследования. Исключение составляет отставка Ю.М. Лужкова, но это отдельный разговор.

Отмена выборов глав исполнительной власти регионов также соответствует линии, направленной на укрепление федерального центра. Изменения в федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации», вступившие в силу 1 января 2005 г., изменили не просто процедуру формирования исполнительной власти в регионах, но и исключили население из этого процесса. Теперь президент РФ предлагает региональным парламентам кандидатов на должности губернаторов/президентов республик. Кроме того, как уже отмечалось выше, указом от 27 декабря 2004 г. полномочные представители Президента должны подбирать кандидатов на эти должности в тесном контакте кадровым управлением Администрации Президента.

По кандидатуре, предложенной президентом РФ, региональный парламент должен провести голосование в течение двух недель. Если эта кандидатура отклонена, президент в течение одной недели предлагает региональному парламенту прежнего, либо нового кандидата. Если решение не принято региональным парламентом во второй раз, то глава государства назначает временного руководителя исполнительной власти и в течение месяца проводит консультации с региональным парламентом, после чего вновь вносит кандидатуру руководителя. Если региональный парламент отклоняет кандидатуру в третий раз, то он может быть распущен президентом.

Процедура т. н. «назначения» превратила глав регионов из народных избранников в федеральных чиновников. Выстроив «вертикаль власти», федеральный центр предпринял новые шаги, призванные сбалансировать новую систему. Руководителям регионов был возвращен ряд полномочий, связанных с руководством региональными подразделениями федеральных органов власти. Этот шаг свидетельствовал о том, что процесс централизации политического пространства имеет значительные издержки: федеральная власть присвоила себе такое количество полномочий, которыми не в состоянии распоряжаться.

Новым стало и то, что центр попытался выработать «объективные» критерии оценки эффективности губернаторов. Указом от 28 июня 2007 г. вводился перечень критериев, в соответствии с которыми будет оцениваться работа глав регионов. Определялись также сферы, по состоянию которых федеральный центр судит об успехах регионального руководства: жилищное строительство, здравоохранение, начальное и среднее образование, обеспеченность населения библиотеками, состояние общественного транспорта и дорог. Следует помнить, что предложенные критерии оценки чисто формальные и не учитывают удовлетворенность населения качеством жизни в регионе.

Итак, осуществленная В.В. Путиным перестройка политической системы прошла с соблюдением текста Конституции. Восстановление государства, как выразился британский политолог Р. Саква, осуществлялось в неидеологическом, а чисто техническом духе. С этим утверждением можно согласиться, уточнив, что формальные институты наполнились новым содержанием.

Во-первых, отмена выборности губернаторов и лишение Совета Федерации политической власти ослабило вертикальное разделение властей, которое для огромной по территории России могло бы стать важным элементом демократии. Отмена прямых губернаторских выборов стала не столько выражением недоверия власти воле избирателей, сколько необходимой мерой по выстраиванию жесткой «вертикали власти», заменившую неработающую федеративную модель. Особое внимание следует обратить, прежде всего, на то, что после принятия Закона об отмене губернаторских выборов большинство глав регионов были переназначены. Из этого следует вывод, что на момент принятия закона он не рассматривался как инструмент формирования нового губернаторского корпуса, но служил средством устрашения для действующих региональных руководителей. Кроме того, необходимо помнить, что изменения в составе губернаторского корпуса произошли в конце второго президентского срока Путина.

Во-вторых, с отменой выборов руководителей регионов, с внесением изменений в Закон о политических партиях и в избирательное законодательство с политического поля были устранены серьезные конкуренты Кремля — главы регионов, имеющие собственные экономические, политические и административные ресурсы и большие амбиции. Сегодня невозможно себе представить ситуацию, когда руководитель региона создает собственную политическую партию или вносит на рассмотрение Совета Федерации предложение об импичменте главе государства, как это было во времена Ельцина.

В-третьих, путем изменения Закона о партиях и отмены выборов по территориальным округам были созданы благоприятные условия для формирования в перспективе двухпартийной системы, которая была бы управляема из Кремля.

Формально новые законы и связанное с ними расширение полномочий президента не изменили политическую систему России, но содержательно трансформировали ее, усилив власть, как бы сказал А.И. Фурсов, центроверха. Официально эти решения объяснены необходимостью создания «сильного государства» и предотвращения «распада страны». Причем для создания «сильного государства» были использованы методы, заимствованные из прошлого. В то время как сильное государство не может состояться без независимой судебной системы, свободных СМИ, развитого гражданского общества, основой которого является самодостаточный средний класс и, наконец, без возможности смены власти (правящая партия — оппозиция).

Особо следует подчеркнуть, что прагматичный характер политики верховной власти, совокупность политических шагов Президента не является следствием реализации конкретной политической идеологии.Основная функция президентства при Путине состояла в том, чтобы в экстренном порядке справиться с остро стоящими перед страной проблемами, угрожающими утратой суверенитета, установлением внешнего управления, социальными взрывами и потерей территориальной целостности страны. Чтобы подчеркнуть чрезвычайный характер этого периода, некоторые политологи назвали такую систему «управляемой демократией» (чуть позже эта идея получила свое оформление в концепции «суверенной демократии»),при которой свобода политической жизни в обществе ограничивается определенными рамками, вытекающими из потребности справиться с острыми историческими вызовами. При этом Конституция 1993 г., закрепившая принципы президентско-парламентской республики с явным перевесом полномочий президента, позволяла проводить такую политику вполне легально,без получения дополнительных полномочий: имеющихся и так было достаточно.

В то же время чрезвычайный характер стоящих перед В.В. Путиным, затем Д.А. Медведевым, задач и потребность давать на них столь же чрезвычайные ответы предопределил формальную деполитизацию общественной жизни в период с 2000 года.Значение политических партий и их программ резко снизилось, основное внимание сосредоточилось на фигуре Президента, на его политике и конкретных осуществляемых им шагах. Ярким тому подтверждением являются итоги выборов в Государственную Думу 2003 года.

Так, «Единая Россия», практически никак не формулировавшая свою политическую позицию, ограничиваясь лозунгом «Вместе с Президентом», получила 37,09 % голосов избирателей и стала без особых трудов партией парламентского большинства. Падение популярности КПРФ (12,7 %[9]) означает, что избиратели недовольны пассивностью коммунистов в реализации народных требований, несмотря на поддержку, оказанную им в предыдущие выборные циклы. Кроме того, очевидно, что часть этих требований выполнил сам Путин, а значит, оппозиция его курсу утратила свое значение. Успех вновь созданной накануне выборов партии «Родина» (9,1 %) при всей значимости административного ресурса, задействованного при продвижении этого проекта, доказывает рост патриотических настроений в совокупности с устойчивой ориентацией на социальную справедливость. В целом же проценты, набранные в 2003 г. совокупно КПРФ, «Родиной» и ЛДПР Жириновского (11,6 %), проводившего эту компанию под слоганом «Я — за русских, я — за бедных», показывают, что значительный процент россиян ориентирован на левую социальную экономику в сочетании с правой (державной, государственной, патриотической) политикой. Так как сам В.В. Путин ассоциировался у населения с образом «державника» и «патриота», то и голоса в поддержку «Единой России» можно считать отданными за ту же самую политическую платформу. В то же время полный провал в 2003 г. либеральных партий (Яблоко — 4,3 %, СПС — 4 %) — впервые за всю историю новой России, является еще одним подтверждением не принимаемого населением либерального курса, проводимого открыто.Всем известно, что экономический блок назначаемого, а с 2008 г. и возглавляемого, Путиным правительства состоял и состоит из людей либеральныхвзглядов (Г.О. Греф, А.Л. Кудрин и т. д.), исповедующих монетаристскиеидеи. Кроме того, пропрезидентская партия «Единая Россия» в Думе постоянно поддерживала правительство во всех вопросах, включая ультралиберальные, например, «монетизация льгот», реформа ЖКХ, обязательное страхование, пенсионная реформа и т. п. вызвавшая широкое недовольство у населения. Сами Президенты РФ — Путин и Медведев — неоднократно подтверждали верность ориентации на рыночную экономику и безальтернативность либеральных реформ.

3.5. «Партия власти» в системе властной организации

«Единая Россия» занимает сегодня не просто доминирующие позиции в политической системе, но играет определяющую роль в законодательном процессе на всех уровнях власти. В значительной степени это связано с тоем, что «место «Единой России» в системе идеологических координат представляет нечто вроде плавающей точки, всегда находящейся в наиболее выгодном месте. Поэтому партия власти в зависимости от контекста может быть и либеральна, и консервативна, и патриотична. И в то же время не быть ни первым, ни вторым и ни третьим. «Единая Россия» как связующий механизм всей политической системы работает поверх любых границ, обращаясь ко всем сегментам электората, не ограничивая себя рамками определенных социальных групп и идеологий. И если эффективность вступает в противоречие с программными установками, партия власти закономерно выбирает эффективность, предпочитая ее верности тем или иным ценностям и принципам».

Таким образом, «Единую Россию» нельзя рассматривать как классическую партию. Это, скорее всего, по верному замечанию В.С. Мартьянова, электорально-административная машина. Все идеологические ценности партийным руководством рассматриваются как технологические средства, связанные с достижением конкретного результата, а не с доказательством неких истин. В то же время целью этой партии является такая настройка российской политики, в которой доверие населения направлялось бы на сами усилия органов власти, вне зависимости от целей и итогов их реальных действий, что невозможно достичь без идейных конструкций. Поэтому, на первый план выходит стремление к интерпретации любого действия или бездействия власти как блага.

«Единая Россия» не является обычной партией еще и потому, что партия, согласно политической традиции, представляет организованное отражение интересов лишь части общества. Она же претендует на репрезентацию «целого» российской политики.«Единая Россия» — это паллиатив всего публичного политического поля, институционально оформленный консенсус политико-экономических и федерально-региональных элит. Она стремится свести к нулю все альтернативы. Спорить с такой «партией власти» на равных невозможно. Можно лишь интегрироваться (кооптироваться) в нее, либо стать врагом государства и народа. Иного логически и символически не дано. Партия власти превращается в эрзац публичной политики.

Общая стратегия «Единой России» опирается не на выработку новой идеологии или национальной идеи, а на обеспечение в российской политике «торжества здравого смысла» и «плана Путина». Эта партия предстает хранителем и выразителем самоочевидных, как бы вне-идеологических, истин и норм, что автоматически переводит любых ее оппонентов в разряд противников здравого смысла, в апологетов всего ненормального и экстремистского. В этой связи размытость идеологии не случайна. «Единая Россия», в отличие от классических партий, не нуждается ни в более четком социальном позиционировании, ни в идеологии, так как лишь ограничивает ее ресурсы и возможности, нацеленные на электоральный захват всего общества. На эту задачу работает и предельно техническая, прагматическая риторика, использующая такие неидеологические понятия, как эффективность, прозрачность, стабильность, конкурентоспособность, оптимизация и т. п.

Стоит отметить, что «Единая Россия» стала в новейшей российской истории самой долгоживущей партией власти, преодолевшей более одного цикла парламентских выборов. Так сложилось, что после катастроф 90-х годов российское общество оказалось готово к принятию некой исторически привычной генеральной линии партии, которая стала в силу разных причин казаться меньшим из зол в сравнении с различными «неконструктивными» оппозиционными альтернативами, которые усилиями властных элит все более маргинализировались и отодвигались на периферию политической жизни.

Таким образом, российский опыт партийного строительства стал опровержением распространенного демократического тезиса о том, что партии предназначены для конкуренции и завоевания власти для реализации своих программ. Согласно принятым в современной политической теории правилам, политические системы, где доминирующая партия набирает более 60 % голосов от числа проголосовавших, не могут считаться демократическими сугубо по техническим, психологическим и статистическим основаниям. При условии соблюдения всех правил равной конкуренции и выборных процедур, ни одна из существующих партий не способна набрать такое количество голосов естественным путем. Однако российскую власть подобные теоретические посылы не волнуют. Например, «Единая Россия» не просто набрала на последних парламентских выборах 3 декабря 2007 года 64,3 % голосов избирателей. Дело в том, что в некоторых национальных регионах эта цифра превышала 90 %[10]. В результате в Государственной Думе «партия власти» формирует конституционное большинство в 315 из 450 депутатов российского парламента.

В результате комплексной реформы избирательного законодательства, состоящей из многофакторных и разно уровневых способов контроля чиновничества за реализацией избирательных прав граждан и отсечении реальной оппозиции, начиная с этапа ее юридической регистрации, в России сложилась политическая система с одной доминирующей партией. Несмотря на формальную альтернативность других партий по своей сути эта система ничем не отличается от советской модели однопартийной системы, являясь аналогом союза «партии власти» со всеми остальными «беспартийными».

Таким образом, можно утверждать, что параллельно с исполнительной вертикалью сформирована законодательная вертикаль, когда в федеральном парламенте и в региональных законодательных собраниях фактически сложилась система принятия решений, контролируемая «Единой Россией». Участие во властной организации ЛДПР, КПРФ, Справедливой России лишь создают иллюзию выбора.

На уровне местного самоуправления ситуация ничуть не лучше. Расширяющаяся практика выборов в один тур на уровне муниципалитетов, объясняемая тем, что выборы в несколько туров яко бы слишком дороги, технически позволяет переизбирать действующих мэров и депутатов простым большинством в 30-40 % от числа проголосовавших. Явка избирателей действительна любая. Поэтому избрание нужных мэров с использованием административного ресурса на тихой волне является вполне решаемой технической задачей.

Трансформация властной организации в современной России привела к тому, что практически исключены из публичной политики гражданские движения и профсоюзы, которые выводятся за пределы законодательной деятельности на федеральном и региональном уровне. Публично могут себя заявить либо провласные «гражданские» инициативы, либо, буквально, пробившихся во все СМИ (в том числе общефедеральные) инициативные группы граждан. Так было в Пикалево, на шахте Североуральска «Красная шапочка» (Свердловская область), входящей в объединение «РУ-САЛ», с Химкинским лесом. Однако эти исключения лишь подтверждают правило.

Общеизвестно, что бóльшая часть протестных мероприятий (забастовок, стачек, пикетов, голодовок) не попадает в официальные СМИ, а деятельность независимых профсоюзов и их лидеров разными способами пресекается. В результате, согласно Росстату, если в 2005 г. в России было официально зарегистрировано 2 575 организаций, в которых прошли забастовки, то в 2006 г. таких было только восемь.

В. В. Путин сам неоднократно подчеркивал, что «в новых условиях профсоюзы не должны «тянуть» на себя государственные функции в социальной сфере... Гражданам России нужны не очередные посредники в распределении социальных благ, а профессиональный контроль за справедливостью трудовых контрактов и соблюдением их условий» (Послание Президента РФ В. Путина от 8 июля 2000 г. // Российская газета. — 11 июля 2000). То есть профсоюзы должны быть вне политики. В этой связи возникает естественный вопрос, а почему Российский союз промышленников и предпринимателей не просто в ней остается, но еще и участвует регулярно в заседаниях правительства?

Проблема профсоюзов как институтов гражданского общества в современной России заключается еще и в том, что оппозиция (в основном левая), тесно связанная с интересами людей наемного труда, будучи вытеснена с парламентской трибуны уходит на более низкий уровень профсоюзов, что является ее стратегическим поражением. Поскольку сегодня перспективы возникновения новых лейбористов из тред-юнионов на российской почве более сомнительны, то, скорее всего, заработает другая модель — эффективное эпизодическое купирование акций протеста и рабочего движения в целом собственниками тех или иных локальных предприятий и отраслей, при активной поддержке действующего на их стороне политического режима, органов власти, законов, судов и системы МВД.

В сухом остатке имеем. В ближайшем обозримом будущем многопартийная партия власти в виде «Единой России» и ее сателлитов — «Справедливой России» и ЛДПР — может полностью «герметизировать российскую публичную политику» (В.С. Мартьянов).У оппозиции не останется шансов, если только вдруг не произойдут действительно катастрофические события социального или природного плана, но подобные альтернативы лежат за пределами публичной политики.

Мне представляется наиболее вероятным сценарий возникновения новых альтернатив, связанных с расколом правящей группы. Существование двух легальных партий власти — «Единой России» и «Справедливой России» — несмотря на электоральную эффективность и диверсификацию политических рисков, может угрожать «партии власти» серьезными неприятностями. Усиливающаяся борьба внутри тандема может привести к непредсказуемым последствиям, если элиты второго эшелона сконцентрируются на перезапуске приостановленных механизмов ротации элит. В свою очередь, обновление элит из-за раскола бывших соратников по кремлевскому пулу может стать источником реальных, а не виртуальных политических изменений. При этом не следует забывать, что российское общество, испытав в постсоветский период «шоковые реформы», привыкло любые социальные перемены (и даже призывы к ним) трактовать как априорное зло в противовес «меньшему злу», а именно, статус-кво. Пока этот психологический консерватизм и политический страх перемен, как фундаментальное настроение общества работает на сохранение статус-кво, но настроение при малейшем воздействии на нестабильную российскую систему (если сработает т. н. синергетический эффект) может измениться.

3.6. Условия и возможности обновления властной организации

Как ни парадоксально, но наибольший вклад в изменение охранительных настроений вносит сама «партия власти». Властвующие группы все больше отказываются от коммуникации с населением, предпочитая режим политического монолога, приказа или умолчания. Видимо не осознавая, что отказ от коммуникации и подавление публичных инициатив играют против власти, символизируя априорное признание ею собственной неправоты, особенно в тех случаях, когда на любое микроскопическое и маргинальное публичное мероприятие оппозиции привлекается на два порядка больше блюстителей закона. В этой связи достаточно вспомнить дела А.А. Баркова, синих ведерок, отставку Ю.М. Лужкова и целый ряд других. Между тем в России традиционно протестуют только по фундаментальным вопросам, когда не выступить уже нельзя, поскольку глупость и вред новых законов или иных новаций власти бесспорны.

Поэтому перестраховка властных элит вполне рациональна и обоснована. В этой связи глава ВЦИОМ В.В. Федоров справедливо отмечает, «большинство россиян полагает, что наше сегодняшнее общественное устройство несправедливо. Оно в меньшей степени отвечает их понятиям о норме, чем советский уравнительный социализм. С этим обстоятельством люди мирятся. Революционные настроения, стремление «взять и все поделить» — удел немногочисленных маргинальных групп. ...Но и массовой поддержкой, признанием моральности и справедливости существующий социальный порядок похвастаться не может. Такая ограниченная лояльность жителей нашей страны по отношению к ее общественному устройству представляет собой своеобразную мину замедленного действия, заложенную под российское государство. ...Стоит ли ждать, когда придет новый Савонарола и, используя энергию социального протеста, попытается разрушить российскую государственность?».

Скорее всего, Савонарола или по терминологии других исследователей неопричники все же не придут, так как в настоящее время в России де-факто нет политического сообщества вне-властных социальных групп и организаций, способных к диалогу на равных с органами власти. Даже социальные связи сводятся преимущественно к горизонтальным связям — работник/работодатель, семья, друзья и... все. В то же время модные теории социальных сетей относятся в российской политике скорее к плану воображаемого, чем действительного. Поэтому перспективы политической самоорганизации снизу весьма туманны, хотя властные группы все равно пытаются подстраховаться. Это, прежде всего, имеет формальный выход в изменении законодательства и неформальный — в перестановке ключевых политических фигур (Лужков — Собянин, Черномырдин — Зурабов, Панфилова — Федотов), что само по себе не меняет сути властной организации.

Многие эксперты солидарны в том, что реальная демократия существует как состояние перманентного конфликта социальных интересов, периодически пересматриваемого в результате выборов, а значит, предполагает наличие действительных альтернатив статус-кво. Причем ни одна позиция не может восторжествовать окончательно, поскольку в случае проигрыша, всегда есть шанс выиграть в будущем. Для демократии важна именно подобная «незавершенность» любых решений. Подобного механизма в России нет. Это в свою очередь означает, что институциональные механизмы включения во внутренний план политической системы значимых вневластных позиций и альтернатив сегодня тоже отсутствуют. Однако, как известно, и русская история знает множество тому примеров, безальтернативность ведет к накоплению в обществе неразрешенных противоречий. Доведение их до критической массы может закончиться весьма радикально, т. е. взорвать властно-политическое статус-кво.

Уже сейчас отчетливо прослеживается тенденция к доминированию институтов неформальных, непрозрачных и непубличных (приморские партизаны и т. п. структуры). Как пишет В. Мартьянов, из-за архаизирующей демодернизации привычные институты Модерна (партии, выборы, институты гражданского участия) во многом становятся лишь придатками и продолжениями неформальных институтов и практик, а публичные процедуры и обсуждения здесь не более чем способ легитимации данных решений, а не их выбора.

Специфика властной организации в современной России помимо исторических и культурных факторов объяснима хронологическим и социальным наложением радикальных экономических преобразований на процесс институционализации нового политического порядка. Понимание природы отечественной власти невозможно без осознания того, что, по словам П.В. Панова, именно материальные интересы приобрели ключевое значение для структурирования политического пространства и осмысления акторами политических взаимодействий. Закладка существующего и поныне фундамента властной организации произошла в процессе приватизации, дележа общенародной собственности. Именно тогда возникла ситуация, при которой, с одной стороны, лица, обладавшие ресурсами для участия в приватизации, могли реализовать свои устремления только при условии установления тесных связей с официальными лицами, принимавшими решения по вопросам приватизации, а с другой — те официальные лица, которые хотели участвовать в приватизации, не могли делать это открыто и были вынуждены создавать «подставные» фирмы или вступать в альянсы с бизнес-группами.

Таким образом, в политическом пространстве постепенно оформились более или менее устойчивые группы, в каждую из которых входили предприниматели, депутаты, губернаторы, высшие чиновники, представители силовых, а в ряде случаев и криминальных структур. В научной литературе их именуют по-разному: «кланами», «кликами», «корпорациями» и т. д. В данном случае не важно название, а то, что все они, действуя как единое целое, превратились в ключевых политических игроков российского пространства.

Однако в 90-е годы в отсутствие доминирующего на властном поле игрока, несмотря на т. н. режим личной власти Ельцина, самостоятельное значение приобрели не только материальные, но и иные виды ресурсов — административные (полномочия на принятие решений), силовые (контроль над органами правопорядка) и др. Постепенно господствующими группами были выработаны более или менее устойчивые модели взаимодействия, которые правильнее всего квалифицировать как «обменные», по принципу «ты — мне, я — тебе»[11].

Однако «обмен» приобретает институциональное значение лишь при условии, что стороны соблюдают договоренности, т. е. должна работать своего рода этика межгрупповых, межклановых и т. п. взаимодействий. По мере институционализации такого рода политических практик в современной России они все больше и больше воспринимались как «само собой разумеющееся». Таким образом, по мнению ряда экспертов, в 1990-е годы в стране сложилось «сообщество элит» или совокупность властных групп, которые взаимодействовали друг с другом по известным и понятным только данному сообществу правилам. Отличительной чертой практики «обмена» является принцип «что позволено своим — не позволено чужим». Иными словами, субъекты «обмена» — это исключительно члены сообщества элит, групп, кланов, т. е. те, кто входит в соответствующие круги и «заслуживает доверия» как «серьезный» контрагент. На «чужих» правила «обмена» не распространяются.

Кроме того, «обмены» производятся на сугубо персонифицированной основе. Это естественно и неизбежно, так как они вступают в противоречие с правовыми (формальными) нормами. «Поскольку официально никто не может принудить участников к соблюдению «сделки», она может быть реализована лишь под личные гарантии участников. Ситуация многократно усложняется в случае «сложносоставных обменов» — «цепочек» взаимосвязанных договоренностей, в которых участвуют многие элитные группы. Здесь необходима фигура «посредника», своего рода «гаранта». В частности, во многих регионах эту роль, и весьма успешно, играли губернаторы. Они «гарантировали» раздел сфер влияния между элитными группами, улаживали конфликтные ситуации, представляли их интересы перед лицом федерального центра и т. п. Именно поэтому персональная смена губернатора была чревата «развалом» сообщества элит.

Вместе с тем, как минимум по двум причинам, институт «обменов» в 90-е годы не смог превратиться во всеохватывающую и законченную «систему». Во-первых, при Ельцине в России фактически конкурировали между собой несколько центров власти: Кремль, Государственная дума, Совет Федерации, правительство и даже отдельные ведомства, региональные власти, «силовые структуры» и т. д. Это было разрушительно для института «обменов», поскольку гарантии, которые давал один центр власти, не действовали для другого центра. В этих условиях элитные группы были вынуждены многократно подтверждать свои договоренности. В то же время такая ситуация стимулировала политических игроков нарушать достигнутые соглашения.

Во-вторых, социально-экономическая ситуация в России 1990-х годов была очень нестабильна. В течение всего десятилетия в экономике не прекращался процесс передела собственности, который происходил на фоне очень плохой внешнеэкономической конъюнктуры, азиатского кризиса 1998 года. Поэтому на выборах как формальных практиках в 1990-е годы работали две институциональные модели межгрупповых взаимодействий: 1) выборы как инструмент «обмена» и 2) выборы как инструмент публичной конкуренции между элитными группами за голоса избирателей. Соотношение этих двух моделей, несомненно, менялось от региона к региону, от выборов к выборам, но в целом практика «обменов», несомненно, приобрела институциональное значение, хотя и не исчерпывала собой всего многообразия политических практик.

Ключевые изменения во властной организации российского пространства в 2000-е годы исследователи совершенно справедливо связывают с выстраиванием «вертикали власти», централизацией полномочий и ресурсов, ужесточением государственного контроля над экономикой. Однако все реформы, способствовавшие институциональному укреплению позиций федерального центра, не только не ликвидировали модель «обменов», а, по мнению многих аналитиков, скорее наоборот, воспроизводили и укрепляли сложившуюся практику. По словам В.С. Авдонина, начав «наступление» на региональных лидеров (реформа Совета Федерации, создание федеральных округов), Кремль в обмен обещал многим из них свою лояльность на губернаторских выборах, предоставление возможности баллотироваться на третий срок, места в руководящих органах Государственного совета и т. п. Еще более показательной стала отмена прямых выборов губернаторов. При всей противоречивости этой реформы она, несомненно, существенно изменила взаимоотношения в треугольнике «центр — губернатор — региональные элиты» не в пользу губернаторов. Однако в обмен на это Кремль гарантировал неприкосновенность многим региональным лидерам, даже включая тех, у кого истекал третий срок полномочий[12].

Относительно формальной централизации (перераспределение полномочий и ресурсов в пользу центра) следует заметить, что на практике она сопровождается передачей сконцентрированных в центре ресурсов на нижестоящие уровни для реализации федеральных программ. При этом в отношениях центра и регионов отсутствовали универсальные правила. Напротив, федеральный центр использовал процесс передачи ресурсов для того, чтобы «покупать» предсказуемость, лояльность и управляемость региональной элиты. Как отмечают эксперты, реализация национальных проектов в регионах России еще более способствовала усилению политики фаворитизма федеральных властей по отношению к регионам Все сказанное в не меньшей, а, быть может, даже в большей степени справедливо по отношению к взаимодействию по линии «власть — бизнес». Таким образом, определенное значение реформ нулевых годов состоит не в отказе от политической практики «обменов», а в стремлении «замкнуть» многочисленные «обмены» на один центр власти.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что с начала века происходила трансформация политических норм и практик, сложившихся при Ельцине, однако их существо не изменилось. С этой точки зрения властная организация в пост-ельцинский период лишь при самом поверхностном подходе представляет собой возвращение назад, к советским образцам (жесткая централизация, однопартийная система, безальтернативность выбора). Фактически, все институциональные преобразования следует оценить как движение по пути, намеченному в 90-е годы.

Одна из главных проблем властной организации современной России заключается в том, что в стране вновь сформировалась историческая моноцентрическая политическая система, где один центр силы — Кремль может подавить все вместе взятые остальные центры (регионалов, гражданское общество, «третий сектор», крупные ФПГ) информационным и силовым путем. Формирование общих формальных и публичных правил игры в российской политике в силу этих и вышеуказанных (исторических, культурных, организационных и иных) причин оказалось затруднено. С 2000 г. эволюция политических институтов в России развивалась в направлении все большей монополизации и унификации политического пространства. Безусловно, централизация российского государства после ельцинского беспредела была необходима, чтобы существующие и новые политические институты хоть как-то выполняя свои прерогативы. Однако централизация и построение различных вертикалей в результате привели к свертыванию конкурентной публичной политики. Публичное пространство сократилось до угрожающих нормальному развитию государственности пределов, система формальных сдержек и противовесов сменилась договоренностями узкого круга лиц, а институты приобретали еще более декоративный характер, мало влияющий на политический процесс.

Функциональное упрощение российской политики посредством выстраивания «вертикали власти» оказалось эффективно только для самой власти. Это «вертикальное» упрощение осложнило взаимодействие власти с обществом, так как власть стала все более замкнутой на саму себя. Обратная связь перестала работать. Иными словами, властная организация испытывает трудности с адаптацией к внешней среде политической системы. В результате изменение этой среды, будь то природные и социальные катаклизмы, кризисы, революции, могут привести к коллапсу, обрушению всей системы властной организации в ее нынешнем виде, под обломками которой может оказаться погребена российская государственность.

[1] Под состоятельностью понимается «степень, в которой инструменты правления дифференцированы, централизованы, автономны и формально скоординированы друг с другом» (The Formation of National States in Western Europe. Ed. by Tilly Ch. — Princeton: Princeton Univ. Press, 1975. — P.32). Иными словами, состоятельность показывает способность, потенцию власти организовать политическую рамку общественного бытия, т.е. создать жизнеспособное, состоятельное государство.

[2] Показательно, что верхнюю палату Федерального Собрания РФ бывший вице-премьер Правительства РФ (1992), министр печати и информации (1990-1992) М.Н. Полторанин называет «схроном уголовников под маскировочной вывеской «Совет Федерации»» (Полторанин М.Н. Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса. — М.: Эксмо, 2010. — С. 50).

[3] Например, в одной из передач «Глобальный аудит» (РСН, октябрь 2010 г.) на вопрос ее ведущего, Президента Союза предпринимателей и арендаторов России А.П. Бунича «Заслуживает ли Правительство РФ доверия или его надо распустить» более 90 % из позвонивших высказалось за отставку кабинета министров.

[4] Из 185,6 млн голосующих граждан СССР приняло участие 148,5 млн, или 79,58 %. Из них 113,5 млн, или 76,43 %, высказались за сохранение СССР. В соответствии со ст. 29 Закона СССР «О всенародном голосовании (референдуме СССР)» от 27 декабря 1990 г. N 1869-I решение, принятое путем референдума СССР, является окончательным, имеет обязательную силу на всей территории СССР и может быть отменено или изменено только путем нового референдума СССР. Как известно нового референдума по данному вопросу не проводилось. Юридическая сила результатов референдума СССР по вопросу о сохранении СССР для Российской Федерации подтверждена Постановлением Государственной Думы Федерального Собрания РФ № 157-II от 15.03.96 года.

[5] В голосовании по введению президентства в РСФРС не участвовали Коми АССР, Северо-Осетинская АССР, Татарская АССР, Тувинская АССР и Чечено-Ингушская АССР.

[6] В результате блокады и расстрела Белого дома только по официальным данным погибло около 150 человек, по неофициальным — 1700 чел.

[7] Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика пережила четыре Конституции 1918 г., 1925 г., 1937 г. и 1978 года.

[8] В настоящий момент в РФ восемь федеральных округов: Центральный (центр — Москва); Южный (Ростов-Дон), Северо-Западный (Санкт-Петербург), Дальневосточный (Хабаровск), Сибирский (Новосибирск), Уральский (Екатеринбург), Северо-Кавказский (Пятигорск). 21 июня 2000 г. Северо-Кавказский округ был переименован в Южный, а 19 января 2010 г. по указу Президента Д.А. Медведева из его состава был выделен самый малый из существующих ФО — Северо-Кавказский. Площадь территории округа составляет около одного процента от площади территории РФ. Кроме того, это единственный в России округ, в котором этнические русские составляют меньшинство населения по сравнению со всеми остальными вместе взятыми.

[9] Напомню, что в 1993 г. КПРФ набрала 12,4 %, в 1995 — 34, 9 %, в 1999 — 24, 29 %, а в 2007 — 11,57 %.

[10] Чечня (99,3 %), Ингушетия (98,7 %), Кабардино-Балкария (96,1 %), Мордовия (93,4 %).

[11] «Обменные» практики становятся типичным явлением в самых разных политических взаимодействиях. На выборах, например, широко распространилась практика распределения избирательных округов между элитными группами, с тем, чтобы избежать слишком затратной конкуренции. В целом выборы как политический институт вместо способа артикуляции и репрезентации публичных интересов и выявления воли народа превращались в «площадку» для производства обменов между ключевыми элитными группами. Постепенно сложились и другие «площадки», например, представительные (законодательные) органы государственной власти субъектов Федерации.

[12] За три года (2005-2007) губернаторы были наделены полномочиями по новой системе 75 раз в 71 субъекте Федерации (в 4 субъектах РФ губернатор был наделен полномочиями дважды). В подавляющем большинстве случаев (51) президентом РФ на утверждение регионального парламента была предложена кандидатура действующего главы региона.