Мы едем, едем, едем

 

Почему академическая мобильность в России в разы меньше, чем на Западе? Может ли «виртуальная мобильность» компенсировать недостаток физического перемещения исследователей? Эффективны ли меры господдержки академической мобильности в секторе НИОКР? И самое главное, для чего нам нужна эта самая академическая мобильность? Все эти вопросы были вынесены на обсуждение круглого стола в Министерстве науки и образования РФ, организованного фондом «Открытая экономика».

Вообще-то понятие «академическая мобильность» – чрезвычайно широкое. Здесь и частные виды мобильности исследователей: вуз–вуз, вуз–НИИ, вуз–предприятие. Это и международная мобильность ученых, включая вопросы взаимодействия с научной диаспорой. Это и вопросы студенческого и аспирантского обмена. Совершенно очевидно, что в последнее время российское правительство прикладывает серьезные организационные и финансовые усилия для активизации этих процессов. Самая последняя инициатива Министерства образования и науки РФ – законопроект о признании в одностороннем порядке дипломов, полученных нашими соотечественниками за рубежом.

Но главный документ, который в последнее время много обсуждают в российском научном сообществе, – постановление правительства России № 220 о выделении грантов для создания в вузах лабораторий, возглавляемых ведущими учеными, как российскими, так и из-за рубежа. Первый такой конкурс был завершен в ноябре. Планировалось создать 80 лабораторий в вузах. Было подано 507 заявок от ведущих ученых; 179 образовательных учреждений, в которых предполагалось организовать лаборатории. Среди победителей – пять человек, постоянно проживающих в России. Многие намерены прибыть со своими командами. Условия конкурса позволяют это сделать: 12 млрд. руб., один грант – 150 млн. на три года. Заявки на гранты оценивали 1 тыс. экспертов, в том числе 600 – зарубежные специалисты. Пока удалось отобрать лишь 40 проектов по созданию лабораторий в вузах. «Сейчас идет подготовка ко второму конкурсу: скорее всего в начале следующего года он будет объявлен, – подтвердила представитель Министерства образования и науки РФ Татьяна Маринина. – Расширен срок подготовки заявок – до двух-трех месяцев». Но самое главное – и самое спорное – условие конкурса – необходимость проводить минимум четыре месяца в год в российской лаборатории.

Очевидно, что серьезные ученые – и наши, и зарубежные – не будут отрываться от работы на такой срок, чтобы поднимать науку в российских вузах. «Это очень «острое» положение, – согласна и Татьяна Маринина, – мы прикладываем максимум усилий, чтобы как-то зачесть в эти четыре месяца, например, часы стажировки аспирантов. Но, с другой стороны, за 5 миллионов долларов можно требовать серьезной подготовки к проекту».

Действительно, таких существенных грантов, совершенно сопоставимых и даже превосходящих зачастую аналогичные грантовые программы в Европе и остальном мире, у нас еще не было. Устоять перед таким соблазном не каждый может. Отсюда – еще один феномен, чисто российский: большое количество директоров академических институтов подали заявки на участие в конкурсе. Как сообщила Маринина, организаторы конкурса вынуждены были даже обратиться за специальным разъяснением к президенту Российской академии наук Юрию Осипову. Ответа пока нет.

Очень наглядную итоговую статистику по этому конкурсу представила в своем сообщении доктор экономических наук Ирина Дежина, заведующая сектором Института мировой экономики и международных отношений РАН. Российские ученые подали 43% заявок (из 507) и получили 12,5% грантов на создание лабораторий в вузах (из 40). Представители зарубежной научной русскоязычной диаспоры оказались более эффективны – 22 и 52,5% соответственно.

Ирина Дежина отметила и другие проблемные аспекты программы мегагрантов. «Серьезную лабораторию создать за два года невозможно, – подчеркивает Дежина. – Международный стандарт, например, Национального института здоровья в США (NIH) – пять лет. Кроме того, очень скромные требования к результатам работы лаборатории: одна статья за 18 месяцев – это очень мало». Остается и проблема перспективы за 2012 годом – что будет с созданными лабораториями, пока не ясно никому.

Как бы там ни было, но, по мнению Ирины Дежиной, за всеми последними инициативами правительства совершенно отчетливо просматривается тенденция сделать ставку на развитие науки на основе вузов. Так, в Федеральной целевой программе «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009–2013 годы», раздел 1.5 «Проведение научных исследований коллективами под руководством приглашенных исследователей», 60% проектов пришлось на вузы.

С точки зрения международного опыта это совершенно оправданный подход. Однако не следует забывать и о российской специфике. «Наука в наших вузах все-таки развита очень слабо, – подчеркивает Ирина Дежина. – По данным Государственного университета – Высшая школа экономики, в 2006 году лишь 16,2% профессорско-преподавательского состава участвовали в научной работе; в 2009 году – 18,7%. Никак не связаны с НИИ 80% наших вузов. То есть в неподготовленную среду вбрасываются большие деньги. К тому же для меня было несколько удивительно, что 10% приглашенных зарубежных ученых не имеют публикаций в журналах с импакт-фактором».

Если же говорить в некоторой, короткой еще, исторической ретроспективе, то нельзя не отметить постепенную эволюцию идеи привлечения русскоязычной научной диаспоры к идее привлечь лучших ученых мира (конкурс мегагрантов; проект иннограда «Сколково»). А вот насколько перспективным или тупиковым окажется этот путь, во многом зависит от того, что принято называть «национальными особенностями русской науки».

«Российские коллективы не всегда понимают, для чего им нужны приглашенные специалисты, – подчеркивает Геннадий Шепелев, директор департамента федеральных целевых программ и проектов Министерства образования и науки РФ. – Идея часто одна – получить российские деньги. Когда просишь сформулировать – в чем интерес российской стороны, очень часто люди просто впадают в ступор».

Хорошая иллюстрация к сказанному – результаты полевого исследования 10 ведущих технических вузов в четырех федеральных округах, о котором рассказал Иван Стерлигов, директор по исследованиям центра «Открытая экономика». Большинство респондентов отметили плохую ситуацию с академической мобильностью. «У иностранных специалистов такой высокий уровень оплаты, что мы должны уволить половину штата своего института, чтобы пригласить его к себе на работу» – это типичный ответ.

«Многие руководители вузов говорят, что они не отправляют студентов в другие вузы на стажировку, потому что: а) их собственные программы лучше и глубже; б) какой смысл в такой стажировке, если все учебные программы внутри страны сейчас очень похожи, – отметил Иван Стерлигов. – Тем более никто не планирует отпускать высококвалифицированного специалиста преподавать, например, в Китай: это – отрезанный ломоть».

Но так как академическая мобильность сегодня – это один из пунктов отчетности исследовательского университета, поэтому отпускают наименее ценных сотрудников и преподавателей. Недаром все вузы планируют развитие мобильности.

В общем, можно сказать, что государство сегодня пытается развивать средства достижения цели – мобильность исследователей, например. Но при этом саму цель очень смутно себе представляет. По этому поводу еще в советские времена очень хорошо сказал Михаил Жванецкий: «Трудно процесс сделать привлекательным, если результат никому не нужен».