Статьи

О политизации молодежи

О политизации молодежи

Валерий Андреевич Луков

Пришло время вновь заговорить об участии российской молодежи в политическом процессе. Хотя в общественном мнении закрепилось представление о том, что молодежь политически инертна, попросту аполитична, «цветные революции» на постсоветском пространстве заставили усомниться в справедливости такой оценки. Собственно, из чего вытекает убеждение в слабой политической ангажированности молодежи? Из интерпретации того факта, что значительная ее часть не ходит на выборы. Но тот же факт можно понять и иначе, приравняв его к протестному голосованию.

В целом можно утверждать, что эмпирическая социология наших дней довольно слабо приспособлена к изучению реальных процессов политизации молодежи. Во всяком случае, количественные методы здесь мало что проясняют. Больше пищи для размышления дают глубинные интервью, фокус-группы, другие способы получения информации о молодежи в качественной стратегии исследований. Это показал и проведенный Московским Бюро Фонда Фридриха Науманна и Советом научных проектов АИРО-XXI семинар «Молодежь и политика» (Москва – Плес, 23–26 сентября 2005 г.). Среди участников семинара были исследователи проблем молодежи, аналитики-политологи, а также руководители молодежных секций ряда партий «правого» и «левого» крыла, нескольких неполитических молодежных организаций. Просыпается интерес к четко артикулированной политической деятельности у самых молодых (студенты первого курса, например) и в провинции – в более чистых и почти совсем не коммерционализированных формах (работа на самообеспечении и фактически без поддержки, даже информационной, старшей части политических партий).

Другой путь молодежи в политику связан с представлением о своей профессиональной карьере на поле политических баталий. Это было видно и на обозначенном семинаре, где часть молодых партийных лидеров показала совершенное владение технологиями политического закулисья. Но к этому мы бы прибавили и данные нашего недавнего исследования по социализации студентов, ориентированных на профессиональную политическую деятельность[1].

Будущие политики

Будущие политики России — кто они? В предсказуемом обществе вопрос об этом возникает скорее в познавательном ключе: всегда есть некое ожидание от будущего вообще и от политической системы в частности, в том числе и без какой-либо прагматической цели. В переходные эпохи, в смутное время политика и политики оказываются предметом если не всеобщего, то по крайней мере масштабного общественного интереса. В политическую деятельность врываются новые силы, энергия масс неизмеримо возрастает, управляемость общества снижается до опасных пределов. Тогда вдруг становится заметным, что где-то в недрах общества сформировались целые пласты политических энтузиастов, готовых взять на себя власть. Что, оказывается, они готовились к историческому повороту, что они уже овладели чем-то таким из политического арсенала, что действующей политической элите, приведшей общество к кризису, сегодня неподвластно. Тогда становится заметным и то, что в политике могут участвовать на первых ролях и вполне молодые люди, которых в стабильные времена трудно разглядеть в коридорах власти.

Общественные условия, в которых происходит социализация российской молодежи, уже в меньшей мере, чем в начале 1990-х годов, характеризуются неопределенностью и непредсказуемостью. Наиболее крупные сдвиги произошли в сфере экономики, где возобладал институт частной собственности, что решительно изменило типичные социализационные траектории молодежи в сравнении с советскими временами. Принципиально изменилась правящая элита, и, соответственно, изменились пути рекрутирования в нее и система подготовки к освоению властных функций. Проблемная ситуация состоит в том, что формирование нового пополнения политической элиты на профессиональной основе входит в противоречие с общественными условиями такой профессиональной подготовки, характеризующимися падением доверия населения к властным структурам и широко распространившимся политическим безразличием, особенно среди молодежи. Кроме того, остается вопросом, какого рода профессионализм необходим для политического управления, когда на соответствующие должности (в результате выборов или в порядке назначения) многие приходят не только без соответствующего образования и подготовки, но и демонстративно обозначая свою профессиональную некомпетентность в политике как главное достоинство.

Будущее российской правящей элиты во многом связано с тем, как идет процесс социализации студентов, ориентированных на профессиональную политическую деятельность. Реформирование российского общества обусловило изменение эталонов успешной социализации молодежи и совокупности правил передачи социальных норм и культурных ценностей от поколения к поколению. Переход от советской модели социализации с предсказуемой жизненной траекторией к современной модели, характеризующейся, среди прочего, инициативностью субъекта и значительными рисками, во многом уже произошел, хотя на поверхности он может быть трудно различимым. По косвенным данным, тем не менее, этот процесс может быть опознан, и это позволяет лучше понять и характеристики политизации молодежи.

В данном случае такую косвенную информацию мы извлекли из студенческих эссе и анкет, присланных участниками конкурса, по итогам которого отбирались кандидатуры для участия в молодежном политическом форуме «Terra Politicae» в 2000–2002 гг. (всего было изучено 417 эссе и анкет). С 23 участниками форума 2002 г. Я. В. Миневичем были проведены интервью. Для прояснения некоторых аспектов рассматриваемой проблематики был проведен контент-анализ 236 популярных общественно-политических и деловых периодических изданий за 1999–2001 гг., а также вторичный анализ результатов социологических исследований студенческой молодежи, опубликованных в 1991–2004 гг. в российских социологических журналах (всего было рассмотрено 24 исследования), и итогов социологического исследования «Российский вуз глазами студентов» (рук. В. А. Луков, научный руководитель проекта И. М. Ильинский, 2004 г., опрошено 1138 студентов 12 вузов Москвы).

Что же удалось установить в результате нашего исследования? В жизненных планах таких студентов, ориентированных на профессиональную политическую деятельность, преимущественно предусматриваются перспективы, основанные на (1) имеющейся структуре власти; (2) установках на активное участие в политической жизни в пределах спектра политических сил, имеющих парламентское представительство; (3) ориентации на оценки политической жизни, представленные в популярных средствах массовой информации. В жизненных планах таких студентов преимущественно отражена ориентация на социализационные практики политического конформизма. Кроме того, выявлены ситуации, в которых проявляются феномены демонстративной социализации. Суть ее в том, что усвоенные человеком нормативные оценки политических процессов, событий, лиц (т. е. представление о том, как «положено», как «надо» их оценивать, чтобы с тобой согласились) применяются им для достижения карьерных целей.

Возможно, самое важное состоит в том, что, как показало исследование, в России существует достаточно заметная группа молодых людей, стремящихся стать частью современной российской правящей элиты и прилагающих значительные усилия в достижении этих своих целей. Она может быть осмыслена как неконтанктная социальная общность, и ее ядро составляют студенты, ориентированные на профессиональную политическую деятельность. Значимость исследования данной группы заключается в понимании того, что именно эти люди с высокой степенью вероятности в ближайшем будущем войдут в политическую элиту страны, будут определять ее жизнь и во многом жизнь всего общества.

Здесь необходимо дать ответ на вопрос, который естественно возникает у того, кто знакомится с материалами нашего исследования. Вопрос такой: а не подменяют ли исследователи понятия? Они говорят о студентах, ориентированных на профессиональную политическую деятельность, но в действительности имеют дело со студентами, которые собираются освоить политтехнологии, стать не политиками, а профессионалами, обслуживающими политику.

Этот вопрос задавали себе и мы, обсуждая концепцию исследования. И наш вывод таков: ошибки, недосмотра здесь нет, и ответ лежит в области более обширной, чем проведенное исследование. Речь идет о существенном изменении всей сферы профессиональной политической деятельности, которое мы наблюдаем на переломе ХХ и XXI веков. Политика в старом смысле термина предполагает преимущественно публичную деятельность, связанную с принятием определенных правовых, хозяйственных, управленческих решений. И хотя феномены «серых кардиналов» или тайных сговоров известны на протяжение тысячелетий, политика прежде всего опиралась на легитимную власть и на ее ресурсы. Новейшие политические события показывают, что в самом основании политической системы что-то изменилось. С одной стороны, публичная власть демонстрирует откровенный разрыв с профессиональной подготовкой к управленческой деятельности, тем более деятельности по управлению огромными человеческими, природными, научно-техническими, социокультурными ресурсами. Один из ярких примеров этого — выбор населением Алтайского края губернатором профессионального актера-юмориста, что озадачило многих политологов

Политтехнологиями не заменяется реальная ситуация, порождающая или ослабляющая социальную напряженность и в конечном счете определяющая отношение к власти. Но масштабы воздействия на политический процесс различных форм социального конструирования реальности приобрел такие масштабы, что сама политическая деятельность получает новые характеристики. Это показали события в Югославии, Грузии, Украине. Особенность последних (украинских) состояла, среди прочего, в том, что внешний источник, обостривший противостояние «желто-голубых» и «оранжевых», совершенно не скрывался, был ясен сценарий, известны американские политконсультанты — и все шло по этому сценарию, а народные массы включились в исполнение замыслов, представленных политическими дизайнерами, так, будто бы все случилось спонтанно.

Вот почему подходы, примененные в данном исследовании, приобретают практическое значение при оценке человеческих ресурсов будущей российской политики. Немаловажно, что сегодня жизненные планы студентов, ориентированных на политическую деятельность, отражают социализационную норму: они преимущественно основываются на лояльности к сложившемуся в России общественно-политическому строю, системе государственного управления и намерении действовать по уже установленным правилам общественно-политической жизни. Молодые люди осознанно и целенаправленно стремятся освоить правила, по которым необходимо действовать, чтобы приобрести желаемый социальный статус. Эти усилия существенным образом влияют на характер жизненных планов определенной части молодежи, и, прежде всего тех, кто решил связать свою профессиональную деятельность с политикой. Эта позиция выражает конформистскую установку, однако в известном смысле она должна восприниматься именно как «игра по правилам», что отражено в предложенном понятии «демонстративная социализация».

В широком смысле результаты исследования могут быть истолкованы как признак укрепляющейся стабильности российского политического общества. Выявленный в ходе исследования факт, что значительная часть молодых людей, собирающихся реализовать себя в политике, выбирают для этого легитимные и общепринятые способы, наводит на мысль о том, что их политическая активность как минимум не приведет к взрыву политической системы. Наоборот, их включение в политическую сферу жизни общества только укрепит и разовьет политическую систему страны. Но достаточно нарушить «правила игры» власть предержащими, и вся энергия демонстративной социализации способна немедленно стать энергией оппозиции.

Это последнее обстоятельство позволяет обратиться к проблеме политизации молодежи с другой стороны – со стороны возможных революционных экспериментов. Более всего это касается студенчества.

Студенты на баррикадах?

К студенчеству следует обратиться как к силе, способной стать мощной опорой социального развития России. Почти 6,5 млн. студентов, обучающихся в российских вузах, войдут в группу лиц с высшим образованием, пока не слишком большую в сравнении с передовыми странами (с высшим образованием у нас менее четверти занятого населения)[4], но без которой невозможно идти в информационное общество, невозможно строить экономику, основанную на знаниях. В силу ряда обстоятельств, а именно (а) специфики интеллектуального и управленческого труда как преимущественной перспективы занятости выпускников вузов, (б) концентрации студентов в вузовских сообществах, а в масштабах России — и в университетских центрах, (в) бớльшие возможности в сравнении с другими группами молодежи взаимодействовать с лучшими умами страны и носителями культурных ценностей (профессора, преподаватели) — в силу всего этого студенты играют роль индикатора процессов преемственности и смены поколений. Процессов как положительных, так и отрицательных. Из этого, среди прочего, следует, что молодежная политика — и государственная и общественная — должна специально выделять студенческие проблемы как имеющие общегосударственный, общенародный характер.

Об ожиданиях студентов. Студент мая 2005 года выстраивает рейтинг ценностей «хорошей жизни», верхнюю часть которого составляют: 1) материальная обеспеченность, 2) хорошая семья, 3) здоровье, 4) любовь («любить и быть любимым»), 5) хорошая работа. Это приоритеты для большинства студентов — от четырех пятых до двух третей их числа. Такая картина повторяется во всех наших исследованиях, проводившихся с 1994 г. Хорошее образование не стоит в группе приоритетов: лишь четверть студентов включают его в свою формулу «хорошей жизни». Еще меньше тех, кто считает для себя важным «иметь власть, занимать высокое положение в обществе» (17%), «жить не для себя, а для людей» (7%).

Опираться на собственные силы, ни на кого другого не полагаться в достижении жизненного успеха намерены три четверти студентов. Эта общая линия на индивидуальное достижение ослабляет претензии типичного студента к образовательным структурам, и в целом он высоко оценивает свой вуз, профессорско-преподавательский состав, условия обучения. Эта же линия определяет и то, что у студента мая 2005 года ослаблена привязанность к своей стране, и 8% опрошенных планируют уехать на работу за границу после окончания вуза, а если бы представился случай заключить выгодный контракт, почти половина студентов (45%) готовы уехать за границу на постоянное место жительства и еще почти треть (29%) не знают, что ответить, иными словами, не говорят «нет».

В этих данных (а они были получены и в исследованиях прошлого года) проглядывает установка на индивидуальный выбор своего жизненного пути, намерения опираться на свои силы. И пока в России проблематично молодому специалисту реализовать себя в меру таланта и за должное вознаграждение, «утечка умов» за рубеж неизбежна. Но проблема «утечки умов» сложнее, чем ее обычно представляют: значительная часть молодых специалистов обслуживают интересы иностранных компаний и транснациональных корпораций, никуда не уезжая из России и выполняя соответствующие договорные работы. Эта скрытая «утечка умов» гораздо масштабнее явной и тоже связана с несовпадением ожиданий молодых специалистов — выпускников вузов с предложениями российской экономики. Возможный конфликт таким образом снимается, но какой ценой!

В целом подтверждается общее положение, которое на протяжении многих лет показывают мониторинг ВЦИОМ и другие исследования: в молодежной среде уровень оптимизма выше, чем в других возрастных группах населения, поддержка власти и реформ более выражена. Но мы должны признать: это влияние фактора молодости, а не фактора эффективной молодежной политики.

То же касается и студентов, и на фоне высоких показателей удовлетворенности своими вузами и своей студенческой жизнью на передний план парадоксально выдвигается вопрос о возможности «студенческого бунта» в России. События, подобные украинской «оранжевой революции», не прогнозировались при формировании политических доктрин, в частности и основ государственной молодежной политики. Активное участие студентов в киевских событиях прошлого года показало, что студенты сохраняют потенциал мощного фактора политических перемен. Оценка российской ситуации еще впереди, имеющиеся исследования слишком фрагментарны, чтобы делать далеко идущие выводы. Но есть мировой опыт, который показывает, насколько ситуация не проста.

Для сравнения приведем итоги авторитетных опросов в США времен «студенческого бунта» 1960-х годов. По данным института Харриса, полученным весной 1968 г. (студенческая Европа уже на баррикадах!), «радикальных активистов» среди студентов США было лишь 1–2%. Д. Янкелович («Даниел Янкелович Инк.») по опросу начала 1969 г. констатировал: из общего числа студентов США около 13% могут быть причислены к «бунтующей молодежи», из них сторонники насильственных действий составляли 3,3% (другие характеризовались как «нигилисты»)[5]. Итак, незначительной части радикально настроенной молодежи оказалось достаточно для того, чтобы начался всесокрушающий «студенческий бунт», последствия которого до сих пор о себе дают знать в США и европейских странах. Собственно, государственная молодежная политика как система, как реальная практика сформировалась в западном мире в теснейшей связи именно с этими событиями. Снова отметим: детонатор составлял ничтожную часть от массы студентов, и «бунт» развивался по законам цепной реакции (подобно нынешней аварии в Чагино). Из этого следует, что детонатор может быть как угодно мал, но если лозунги и призывы радикально настроенных групп и личностей входят в резонанс с настроениями студенческих масс, ситуация может меняться с такой скоростью, что контроль и властей, и студенческих лидеров над нею невозможен.

Что же у нас? Многие исследования, в том числе проводившиеся в Московском гуманитарном университете, показывали нарастание протестного потенциала молодежи в последние годы, даже когда внешне ситуация оставалась спокойной. В исследовании, которое проведено в мае 2005 г.[6], инструмент предусматривал фиксацию протестных настроений по большей части в косвенной форме. Лишь один индикатор (затерянный в одной из шкал) прямо фиксировал политическую установку на критическое отношение к властным структурам. Итог по обработанным анкетам таков: около 15% студентов связывают реализацию своих жизненных планов со сменой правительства. Это очень высокий показатель прямо выраженных «бунтарских» установок, даже если из него не следует уличных беспорядков и баррикад.

Каковы же характеристики тех из студентов, кто считает, что для достижения их жизненных целей необходимо сменить правительство? Или другими словами — чем эта группа студентов (назовем их «бунтарями», но в кавычках: мы говорим об умонастроениях, а не о реальных политических акциях) отличается от других студентов? Сопоставление показывает, что разницы практически нет между «бунтарями» и всей массой студентов ни по материальному положению семьи, ни по фактору совмещения учебы и работы, ни по членству в политических партиях и общественных объединениях или участию в политических акциях. Среди «бунтарей» примерно та же доля, что и среди всех студентов, тех, кому интересно учиться, кто удовлетворен профессорско-преподавательским составом своего вуза, кто уехал бы жить за границу, если бы повезло с удачным контрактом. Здесь та же доля считающих, что государство должно помогать студентам, и доля уверенных, что высшее образование — это гарантия жизненного успеха, и т. д. По большинству параметров, зафиксированных в исследовании, эта группа характеризуется так же, как и студенчество в целом — вот главное.

Где же различия? Они довольно неожиданны и заставляют задуматься над направленностью и механизмами молодежной политики. В группе «бунтарей» несколько больше тех, кто не считает, что их жизнь в последний год стала лучше или не изменилась (разница со средним показателем в 11%). Отличное и хорошее настроение на прошедшей неделе отмечают в общей массе студентов чаще, чем в группе «бунтарей» (разница в 7%), где, между прочим, среди девушек почти пятая часть отметили свое плохое настроение, что вдвое превышает усредненный показатель по все опрошенным. Немного ниже у «бунтарей» показатели оптимизма во взглядах на свое будущее, в оценке того, как к студентам относятся в их вузе. Немного больше среди них тех, кто хотел бы иметь власть (разница в 8%), навести железный порядок в стране (разница в 9%), немного меньше — кто считает для себя важным быть независимым (разница в 5%) и т. д.

Из сопоставления данных вытекает вывод, что ничего специфичного в студентах-«бунтарях» нет, что такой более или менее оформленной группы нет, а значит, ее невозможно выявить и вести с ней целенаправленную работу. По большей части обозначенные расхождения статистически незначимы, и лишь улавливается некоторая тенденция, а она в том, что политическая заявка относительно правительства является отражением настроения, сегодня испорченного, а завтра, возможно, исправленного. Мерцание настроения и будет предопределять частоту появления высказываний о необходимости смены правительства (разумеется, если нет явных признаков правительственного кризиса как реальности).

С точки зрения политической стабильности в стране это явление крайне опасно. Оно означает, что отношение студентов к правительству, к сложившейся политической системе в целом в любой момент может быть изменено в силу стечения обстоятельств, под давлением внешних сил. Управляя настроением, можно добиться быстрого роста негативизма студенческой массы, легко разжечь пожар антиправительственных выступлений. Очень важно, что на перемену настроения мало влияют долговременные факторы молодежной политики, они по большей части слабо осознаются студентами, особенно самой молодой их частью.

На фактор «студенческого бунта» для решения вопросов узких — корпоративных, ведомственных — нередко полагаются и проправительственные организации, и даже сотрудники государственных структур. Например, когда ликвидировались те или иные структуры по делам молодежи, при аппаратных обсуждениях ситуации иногда звучало предложение: давайте, выведем студентов на улицы. Конечно, это были лишь предложения и до дела не дошло ни разу, но само намерение так поступить отражает заблуждение, что студент — вне политики, и на митинг его можно послать, как в советские времена на субботник или на картошку.

Но если мы не знаем и не можем знать, когда и где рванет, если нет связи этого обстоятельства с иными факторами, кроме общественного настроения, нужна ли молодежная политика, а если нужна — какой она должна быть? Ведь ясно, что направление всех сил на то, чтобы у студентов ежедневно было бы хорошее настроение, — не может быть ни целью, ни механизмом взаимоотношений государства и студенчества.

Для начала попробуем понять российский секрет: почему, несмотря на массу свидетельств об отвержении россиянами антинародных реформ, о высокой напряженности в обществе, о протестных настроениях, о немыслимом разрыве в уровне доходов населения, о массовом обнищании населения, об утере доверия к государственным органам, политикам, идеологам и т. п., несмотря на противоречие мировому опыту социальных взрывов — ничего такого не произошло? Если говорить о студентах — не произошло студенческих выступлений в 1990-е годы, когда по всем приметам мирового опыта они должны были прокатиться по стране?

Сохранению стабильности во многом помогла обстановка хаоса и снижения социального контроля при распаде СССР. Для студентов возникли широкие возможности экспериментировать над собой, сочетая учебу с поиском работы и собственно работой — связанной с получаемой профессией или нет. Работа плюс учеба не только на вечерних и заочных отделениях, но и на очных стали своего рода графитом в ядерном реакторе: студент занят и учебой, и добыванием средств к существованию, он самостоятелен и относительно обеспечен, у него мало времени на протестные действия. Из этого стихийно возникшего положения следовало бы сделать практические выводы. Поддержание социальной стабильности в обществе во многом достижимо, если решаются вопросы эффективной занятости молодежи, студентов в первую очередь. Эффективная занятость должна быть понята не только как экономическая категория. Важно, чтобы молодой человек считал свою занятость эффективной. Иначе говоря, считал, что в достаточной мере реализует себя в деле, имеет перспективу роста, его работа ему интересна и т. д. Здесь видится главное направление для реализации программ воспитания у молодежи патриотизма и гражданственности, без чего никакие меры молодежной политики не принесут плодов. Но если с этим согласиться, то требуется новая организация трудоустройства молодежи: создание информационных систем, помогающих найти работу, разработка особого класса рабочих мест на современных производствах (с учетом перспектив информационного общества), организация научно-производственных предприятий при вузах и т. д., куда надо бы направить крупные средства. Многое делается и сегодня, но масштабы проблемы значительно превосходят проводимую экспериментальную работу. Даже ориентированные на свои силы студенты ждут поддержки в трудоустройстве от своих вузов. «Должен ли вуз давать какие-либо гарантии своим выпускникам по их трудоустройству?» — да, считают почти 80% опрошенных студентов. Но это вопрос не столько вуза, сколько государства, его молодежной политики. Надо исходить из того, что включение студентов в профессиональную деятельность формирует их планы на будущее, делает желаемые перспективы реальными, дает опыт взаимодействия в трудовых коллективах. Немаловажны и все формы дополнительного образования, второго высшего образования, послевузовского образования (аспирантуры).

По всей видимости, время федеральных целевых программ, подобных Президентской программе «Молодежь России», или прошло, или не наступило. Постановка в федеральной программе таких целей, как снижение темпов неблагоприятной динамики развития демографической ситуации в стране, улучшение физического здоровья молодого поколения, повышение уровня доходов молодежи и молодых семей, улучшение социально-бытовых и жилищных условий и еще нескольких того же масштаба при ничтожном финансировании означает самообман. Возможно, на федеральном уровне должна быть программа преимущественно управленческого характера, позволяющая координировать средства, выделяемые на цели молодежной политики по разным каналам, наладить подготовку социальных проектов, организацию обучения кадров, консультации для регионов и исследования. В этой программе должен реализовываться принцип субсидиарности — передачи средств на осуществление задач государственного характера тем, кто сможет их наилучшим образом реализовать. Если говорить о молодежной политике — в первую очередь молодежным и детским общественным объединениям, студенческим в том числе.

26 мая исполнилось 10 лет со дня принятия Федерального закона «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений», впервые закрепившего механизмы реализации принципа субсидиарности. Принятые в 2004 г. изменения в Законе сделали его ненужным. Приходится констатировать: смысл Закона новым поколением политиков не понят[7]. Не понята не только идейная, воспитательная сторона поддержки молодежных и детских организаций, но и экономическая эффективность вложения относительно небольших средств в общественно полезные дела организованной молодежи, которые высвобождают намного большие средства, расходуемые на преодоление девиаций в молодежной среде. Все надо начинать сначала. Снова нужна широкая дискуссия о молодежной политике, каковая была развернута в 1987–1991 гг. Снова необходимо убедить руководство страны и общество в том, что «взять под государственный контроль социализацию молодежи» (центральный пункт в проектах документов, подготовленных в 2002 г. к заседанию Госсовета) невозможно иначе, как став на путь тоталитарного государства. Строить же молодежную политику на сотрудничестве государства и гражданского общества, создавая условия для того, чтобы молодой человек приобщался к национальным ценностям и реализовал себя в деле, проявлял свои способности, можно и нужно.

[1] См.: Луков Вал. А., Миневич Я. В. Будущие политики: Социализация студентов, ориентированных на профессиональную политическую деятельность. М.: Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2005.

[2] См., например: Гаман-Голутвина О. Властные группы российских регионов: персональный состав и тенденции эволюции // Вестник аналитики. 2004. № 4 (18). С. 4–29.

[3] См., напр.: Scammell, M. Designer Politics: How elections are won. St. Martin's Press, 1995.

[4] Эти данные осмысливаются в аспекте развития системы высшего образования в России в новейших книгах: Ильинский И. М. Негосударственные вузы России: опыт самоидентификации. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2004;Плаксий С. И. Парадоксы высшего образования. М.: Национальный институт бизнеса. 2005.

[5] См.: Давыдов Ю. Н. Эстетика нигилизма: (Искусство и «новые левые»). М.: Искусство, 1975. С. 62–64.

[6] Институт гуманитарных исследований Московского гуманитарного университета в мае 2005 г. продолжил мониторинговое исследование «Российский вуз глазами студентов. Это IV этап мониторинга, проводимого Московским гуманитарным университетом совместно с Союзом негосударственных вузов Москвы и Московской области, а с III этапа — и Национальным союзом негосударственных высших учебных заведений. Научный руководитель мониторинга — И. М. Ильинский. Руководитель работ по мониторингу на III и IV этапах — Вал. А. Луков. На IV этапе эмпирическая база исследования расширилась. Было опрошено около 2000 студентов из почти 30 вузов Москвы, Московской области, Вологды, Казани, Петрозаводска, Рязани, Самары, Сыктывкара, ряда других российских городов. Приводимые данные отражают этап обработки 747 анкет, заполненных студентами московских вузов.

[7] Концепция закона изложена нами в публикации: Луков В. А. Концепция законопроекта «О государственной поддержке молодежных и детских объединений в Российской Федерации» // Молодежные вести. 1994. № 2–4. С. 5–37.

Луков Валерий Андреевич

Версия для печати

Новости

20.02.2021

Вышло в свет издание «Русский интеллектуальный клуб: стенограммы заседаний и другие материалы» в четырех томах

В издательстве «Социум» Московского гуманитарного университета вышло в свет четырехтомное издание «Русский интеллектуальный клуб: стенограммы заседаний и другие материалы», подготовленное под научной редакцией ректора МосГУ доктора философских наук, профессора И. М. Ильинского.

10.07.2020

Опубликован 10-й юбилейный сборник стенограмм заседаний Русского интеллектуального клуба

В издательстве МосГУ вышел 10-й юбилейный сборник стенограмм заседаний Русского интеллектуального клуба. Научным редактором сборника выступил президент клуба, ректор Московского гуманитарного университета доктор философских наук, профессор И. М. Ильинский. Ответственным редактором стал доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Вал. А. Луков.

25.10.2017

Подведены итоги Международной Бунинской премии 2017 года

24 октября 2017 г. в актовом зале Московского гуманитарного университета состоялась торжественная церемония награждения лауреатов Международной Бунинской премии, которая в этом году проводилась в номинации «Поэзия». Приветствие участникам и лауреатам Бунинской премии 2017 года направил министр культуры РФ В. Р. Мединский, в котором он, в частности, отметил, что «за годы своего существования Бунинская премия по праву заслужила авторитет одной из наиболее престижных наград в области русской литературы. Среди её лауреатов значатся имена по-настоящему видных поэтов и прозаиков, наших с вами современников. Отрадно, что в России получают развитие столь важные общественные инициативы, нацеленные на популяризацию чтения, на усиление позиций русского языка».

20.10.2017

Определены лауреаты Бунинской премии 2017 года

17 октября 2017 г. состоялось заседание Жюри Бунинской премии под председательством члена Президиума Союза писателей России, лауреата литературных премий Бориса Николаевича Тарасова. Подведены итоги конкурса, который в 2017 г. проводился в номинации «поэзия». 24 октября в конференц-зале Московского гуманитарного университета состоится торжественная церемония, на которой Председатель Попечительского совета Бунинской премии, член Союза писателей России, ректор университета профессор Игорь Михайлович Ильинский вместе с членами Жюри вручит заслуженные премии новым лауреатам.

Архив новостей