Холодная война, системный антикапитализм и «пересдача карт Истории»

После капитуляции СССР в холодной войне Запад и его агентура влияния в России начали активно впихивать нам то, что раньше безропотно глотали сами. Их задача - сделать так, чтобы холодная война осталась в исторической памяти как победа демократического Запада над «советским тоталитаризмом», причем победа в войне, которую эта Россия - сталинский СССР - с ее «извечным экспансионизмом» и начала. Сверхзадача - использовать данную интерпретацию для пересмотра итогов и результатов Второй мировой войны

Начало очевидного взлета карьеры Андрея Громыко приходится на 1944-1945 годы — конференции в Думбартон-Оксе (1944 год), Ялте и Потсдаме (1945 год). Затем — с 1957 по 1985 год — должность министра иностранных дел СССР и заслуженное на Западе прозвище Мистер Нет (что может быть почетнее в устах врага?!). По иронии и логике истории в 1985 году — после избрания Михаила Горбачева генсеком — Громыко оставил пост министра иностранных дел (на его место тогда пришел Эдуард Шеварднадзе) и переместился на должность председателя Президиума Верховного Совета СССР. В 1988 году — опять же по иронии и логике истории — Громыко отправили на пенсию.

По логике, потому что в 1985 году высшую должность в КПСС и стране занял человек, который разрушил все, чему служил и что созидал Громыко, — советский строй, сверхдержавность СССР, Ялтинскую систему, а 1988 год стал точкой невозврата в крушении СССР как системы и сверхдержавы. Громыко не дожил ни до позорной сдачи Горбачевым на Мальте (2-3 декабря 1989 года) Ялтинской системы Бушу-старшему, ни до капитуляции (без поражения) в холодной войне — он умер за несколько месяцев до этого. Он не дожил до жуткого позора козыревщины, но успел лицезреть позор шеварднадзевщины и, возможно, почувствовал себя ронином — самураем, оставшимся без хозяина. По иронии — потому что именно Громыко был среди тех, кто своим авторитетом и весом вдавили бывшего ставропольского комбайнера в явно не подходящее ему кресло генсека, а следовательно, косвенно поспособствовал крушению СССР.

Карьерный подъем Андрея Громыко совпал с подъемом, триумфом и упадком Ялтинской системы (1945-1989 годы) и Советского Союза как системного антикапитализма и как сверхдержавы. Внешнеполитическая деятельность Громыко — это прежде всего холодная война (далее — ХВ), опытным бойцом которой он был. Карьера Громыко, его история — это зеркало названных выше процессов. Оставляя другим рассмотрение этих процессов сквозь призму личности Громыко, я хочу взглянуть на эпоху, в которую он жил и работал, эпоху, ставшую временем взлета и падения СССР.

И дело не только в том, что личность Мистера Нет мне не очень интересна («они приходят как тысяча масок без лиц» — эти слова Карела Чапека легко применимы к подавляющему большинству представителей послесталинской номенклатуры). Дело в том, что если довоенное поколение советских вождей было главным образом из той породы, которая в значительной мере формирует обстоятельства, чему в немалой степени способствовала водораздельная эпоха мировой смуты 1871-1933 годов, то послевоенная номенклатура формировалась обстоятельствами, причем обстоятельствами все более мелкими. Апофеоз — горбачевщина.

Как тут не вспомнить Юрия Тынянова — о 1820-1830-х годах: «Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение — Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением. А там — с Лермонтова идет по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары. Запах самых тонких духов закрепляется на разложении, на отбросе (амбра — отброс морского животного), и самый тонкий запах ближе всего к вони. Вот — уже в наши дни поэты забыли даже о духах и продают самые отбросы за благоухание».

Перефразируя Тынянова, можно сказать, что у каждого этапа советской истории и воплощающей его верхушки — свое брожение и развивалось оно тоже от вина через уксус к гнили, а уж на финальной стадии и сама верхушка, и ее холуи — все эти «советники вождей» — пытались выдать вонь отбросов за благоухание («гласность», «демократия»). Жизнь Громыко — это маленький кусочек истории брожения советской номенклатуры, ее превращения из слоя в себе в слой для себя, в квазикласс со всеми вытекающими из этого последствиями для внутренней и внешней политики (в нестрогом смысле этого слова, ибо советский коммунизм отрицал не только частную собственность, но и политику; политики в строгом смысле не было, была власть), для развития страны и строя, для хода ХВ.

В 2011 году исполнится двадцать лет с момента формального крушения системного антикапитализма и распада СССР. Фактически же все произошло двадцать лет назад — в 1989 году — году, когда умер Андрей Громыко. Символично, что Громыко скончался 2 июля, а 6 июля Горбачев, выступая на заседании Совета Европы в Страсбурге, изложил суть «нового подхода» к развитию международного порядка: «баланс интересов», единое экономическое пространство от Атлантики до Урала, клятвенные заверения в том, что СССР не будет препятствовать «демократическим реформам» в Польше и Венгрии. Пройдет еще несколько месяцев, и в декабре 1989 года Горбачев капитулирует в ХВ, сдав Ялтинскую систему — то, что было добыто кровью миллионов советских солдат на полях сражений и такими дипломатами, как Громыко, за столами переговоров.

Прошло двадцать лет, а мы едва ли осмыслили феномен ХВ, причины капитуляции в ней СССР. Одна из причин такой «неосознанности происходящего» заключается в том, что ХВ изучают главным образом по разряду международных отношений, истории дипломатии, внешней политики. А это недостаточно, по сути ошибочно и лишний раз свидетельствует о глубоком и принципиальном непонимании социальной и системно-исторической природы ХВ, о трактовке ее в духе истории международных отношений XVI — начала ХХ веков, то есть досоветской эпохи мировой истории. Совершенно прав Раймон Арон, заметивший, что ХВ является «порождением исторической диалектики, которая, вероятно, сильнее воли дипломатов». И очень часто, добавлю я, выше их понимания.

Глобальная война

Необходимо уяснить, что ХВ не была третьей мировой. То была первая (и, скорее всего, последняя) глобальная война, война миров и систем. В мировых войнах (Тридцатилетняя, Семилетняя, Наполеоновские, 1914-1918 и 1939-1945 годов) решались вопросы о том, кто будет гегемоном капиталистической системы (Голландия или Габсбурги, Великобритания или Франция, Германия или США), при этом с XVIII века определяющую роль в победах моряков-англосаксов над континенталами во внутрикапиталистических войнах играла Россия/СССР.

ХВ велась не за гегемонию внутри капиталистической системы. То было противостояние двух систем — капитализма и антикапитализма (исторического коммунизма — исторического в смысле реального, реально существовавшего в истории ХХ века, а не на страницах «трудов» по «научному коммунизму», с одной стороны, и в «исследованиях» западных советологов — с другой). Речь шла о двух взаимоисключающих глобальных, планетарных проектах социально-экономического устройства, а потому ХВ велась на всей планете, то есть была истинно глобальной. Глобальный, всеохватывающий характер ХВ хорошо подметил Мартин Уокер в замечательной книге «Холодная война». «Южную Америку и Африку к югу от Сахары, — писал он, — континенты, которые раньше оказывались вне борьбы, теперь засосало в ее воронку. Турки сражались в Корее, алжирцы — во Вьетнаме, кубинцы — в Анголе, а американские и русские школьники, чьи уроки в школе прерывались тренировочными сигналами угрозы атомной бомбардировки, росли, чтобы погибнуть в Сайгоне и Кабуле».

Противостояние блоков в ХВ было системным и развивалось не столько как межгосударственное (это форма), сколько как классово-идеологическое (мир труда — мир капитала, капитализм — антикапитализм, правые — левые и т.д.). Оно охватывало практически всю планету, проникало в самые отдаленные уголки, вовлекало, всасывало в себя весь мир — от людоедов Центральной Африки и Новой Гвинеи до яйцеголовых интеллектуалов из Бостона, Парижа и Москвы, разрывая надвое целые страны, слои, а то и семьи. И хотя сформировался даже целый блок — Движение неприсоединения, — пытавшийся «сосать двух маток сразу», внутри этого блока идеологические симпатии и антипатии были вполне очевидны. В этом плане нейтралов практически не было. Война имела тотальный — военно-политический, экономический, идеологический, психологический (психоисторический) — характер. В то же время, будучи глобальной, ХВ обеспечивала глобальную стабильность в глобальных же и невиданных до сих пор (страх перед ядерным Армагеддоном) масштабах. Неудивительно, что одним из главных следствий глобальной ХВ стала глобализация, подтвердив гераклитовское: «Война (борьба) — отец всего».

Есть эксперты, которые подчеркивают, что в ходе ХВ произошло взаимоналожение двух характерных для Европы типов конфликтов — между державами и религиозно-идеологического: протестанты против католиков, христиане против мусульман. Отчасти это действительно так. Но только отчасти, поскольку христианство и ислам охватывали определенные ареалы планеты, ориентированы они были на поту-, а не посюстороннее устройство. Капитализм и коммунизм — это о посюстороннем устройстве.

В этом смысле ХВ вытекает из Второй мировой. Как верно заметил Тони Джадт, Вторая мировая была первой войной, в которой военный результат определял именно социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность, как это было после Аугсбургского мира 1555 года с его Сujus regio, ejus religio («Чья область, того и вера», лат.). И не форму власти, как в случае с Наполеоновскими войнами, революционным способом устанавливавшими новый политический, но — подчеркиваю — не социальный строй. Кстати, это очень четко понимал Сталин, который, как вспоминал Милован Джилас, в апреле 1944 года в разговоре с Иосипом Броз Тито сказал следующее: «Эта война не похожа на прошлые войны; тот, кто занял какую-то территорию, устанавливает там свой общественный строй. Каждый распространяет свой строй настолько далеко, насколько способна продвинуться его армия. По-другому и быть не может». Быть не может в такую эпоху, когда наряду с капитализмом существует системный антикапитализм и война с ним капиталистических государств приобретает совершенно иной характер, чем их столкновения между собой. Война СССР с Третьим рейхом принципиально отличалась от войны наших западных союзников с ним (последняя в социосистемном, да и в цивилизационном плане была внутренней) — победители не собирались отменять капитализм на захваченных территориях, достаточно взглянуть на гитлеровский «Евросоюз» и на «американскую Европу» второй половины 1940-х годов.

Верную мысль высказал Дэвид Кот, автор интересного исследования о борьбе в сфере культуры в период ХВ, подчеркивая, что, помимо прочего, ХВ — это борьба за наследие Просвещения, которое СССР и США тянули на себя и наконец разорвали: у СССР осталось «равенство», а у США — «свобода». «Братство», по-видимому, досталось масонам и иже с ними, рядом, а возможно, и находившимся над ними — тем, которые, создается впечатление, в течение какого-то времени выбирали, на кого сделать ставку, и в конечном счете на рубеже 1940-1950-х годов выбрали США как «порт приписки» и мировой таран одновременно. Впрочем, это лишь догадки. Главное в том, что «свобода» и «равенство» отлились в принципиально разные, взаимоисключающие системы с глобальными претензиями.

После окончания Второй мировой войны коммунизм и капитализм сошлись как два альтернативных варианта организации посюстороннего мира планетарного порядка, проникая в ареалы всех религий и рассекая их по нерелигиозному принципу. А потому у ХВ нет ни аналогов, ни прецедентов, в том числе и по внутренней сложности и парадоксальности. Эта построенная на страхе взаимного уничтожения (достаточно вспомнить панику, охватившую крупнейшие города Европы и Америки в дни Карибского кризиса), завязанная на ядерное оружие глобальная война была периодом фантастической глобальной стабильности. Такой, которой уже никогда не будет и с которой сравнить можно лишь европейскую стабильность 1815-1853 годов и Римскую империю Антонинов — от Нервы до Марка Аврелия (96-180 годы). Противостояние капитализма и системного антикапитализма, или системы и антисистемы, как двух возможных вариантов «светлого будущего», — уникальное явление всей посленеолитической («классово антагонистической») истории, то есть последних 5-6 тысяч лет.

В виде советского коммунизма, системно реализовавшего Большой Левый Проект европейского Модерна (старт ему дала Великая французская революция, в не меньшей степени антибуржуазная, чем буржуазная), впервые за несколько тысяч лет в истории неэгалитарных эксплуататорских обществ, построенных на собственности, возник социум, основанный на отрицании эксплуатации и собственности и провозгласивший равенство. То есть социум победивших низов, угнетенных, одним словом — антисистема, вступившая в борьбу с системой. Конечно, в советской системе существовало неравенство, однако оно не шло ни в какое сравнение с неравенством классовых («собственнических») обществ. В 1990-е и сегодня, когда индекс Джини зашкаливает, когда casual для меньшинства — бесстыдно выставляемое напоказ наворованное богатство, а для большинства — беспросветная бедность, отсутствие социальных перспектив и проблема физического выживания. Конечно, в СССР существовала эксплуатация, однако, во-первых, она становилась менее интенсивной по мере развития совсистемы (а неравенство в то же время росло — и это был один из смертельных парадоксов системы); во-вторых, эксплуатация (в которой, кстати, участвовало огромное число людей) не была жестко закрепленной (перемена мест) и — самое главное — в неизмеримо большей степени работала на социальное целое, на целостный интерес, чем в собственнических системах. Нарушение этого принципа в 1970-е годы вызывало крайнее разочарование снизу в совстрое и стало одной из причин его крушения, поражения СССР в ХВ.

Тотальная, психоисторическая

ХВ велась тотально во всех сферах бытия — от военно-политической и финансово-экономической до идейно-психологической и организационной, причем именно вторая пара играла решающую роль. Збигнев Бжезинский особо подчеркнул роль массовой американской культуры как одного из решающих факторов победы США в ХВ. Вольно было Алексису де Токвилю, Мэтью Арнольду, Эрнесту Ренану, Освальду Шпенглеру, Мартину Хайдеггеру и другим смеяться над примитивностью и вульгарностью массовой культуры США. Именно этот вульгарный примитив стал оружием (одним из) американской победы. В «век масс» именно массовая, «дебильная» культура решала если не все, то многое. Советский Союз стремился переиграть Запад на таких фронтах ХВ, как классическая музыка (Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев и др.), балет (The Bolshoy Theatre), опера, гуманистическое кино. А Запад «выстреливал» рок-музыкой, Элвисом Пресли, битлами и «роллингами», боевиками и порнухой. И это, особенно с 1960-х годов, с вхождением в активный возраст беби-бумеров — одного из самых манипулируемых поколений в истории Модерна, — принесло свои плоды. Советские искусство и культура были гуманистическими и не ориентировались на массовый вкус и низменные инстинкты. Ясно, что с точки зрения психоисторического противостояния это слабоконкурентный вариант. Однако конкурентное преимущество Запада в психокультурной войне дает о себе знать только в 1970-1980-е годы, и мы еще поговорим об этом, равно как и о такой арене ХВ, как спорт и шахматы. Будучи тотальной, ХВ предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР). Не случайно метафорическую фразу Хрущева «мы вас похороним» американцы восприняли буквально. Но похоронен был СССР; сын Хрущева — американский гражданин — это одна из саркастических ухмылок истории, ответ Соединенных Штатов покойному советскому лидеру.

Поскольку ХВ, будучи по форме внешнеполитической борьбой, по сути являлась схваткой двух принципиально различных социально-экономических систем, чье противостояние вовсе не ограничивалось сферой международных отношений, а носило тотально-системный характер, то в ходе этого противостояния решающее значение имела внутренняя эволюция борющихся систем — коммунистической и капиталистической. Именно эта эволюция в конечном счете стала решающим фактором в борьбе. Так и должно быть по логике любого системного противостояния — проигрывает тот, кто в ходе «негативного взаимодействия» слишком уподобляется оппоненту, слишком глубоко интегрируется в его систему, слишком сильно начинает развиваться не только по своей, но и по чужой системной логике. В связи с этим в борьбе не просто государств, а систем, тем более глобальной и тотальной, огромное значение приобретают идейно-психологические, социокультурные и организационные воздействия и средства, а сама война становится психоисторической. Показательно, что еще в январе 1948 года Конгресс США принял закон № 402, обязывавший граждан США «оказывать планомерное и систематическое воздействие на общественное мнение других народов». И законопослушные американцы оказывали. А мы смеялись над установками совпарткомов выезжавшим за рубеж разъяснять за границей внутреннюю и особенно внешнюю политику СССР.

Психоисторическое воздействие извне, совпадающее с логикой внутренних изменений, а с какого-то момента подталкивающее и направляющее их, может сыграть огромную роль по принципу обратной связи, когда в системе в соответствии с логикой ее внутреннего развития (разложения) появляется «благодарный», то есть адекватный, реципиент воздействия, который начинает существовать (материально и духовно) не только в своем системном измерении.

В связи с этим в исследовании ХВ анализ внешнеполитической составляющей при всем его значении — это лишь поверхностный пласт, фон для анализа более серьезных процессов, главных фронтов ХВ — системных социально-экономических сдвигов в противоборствующих системах (в нашем случае это будет главным образом СССР). Фон, сам по себе явно недостаточный для понимания ХВ. Наконец, особое значение в таком контексте имеет анализ психоисторического аспекта ХВ — воздействия на социальные и политические группы и структуры, на их ценности, цели, взгляды и, самое главное, на потребности.

Забегая вперед, отмечу, что капитуляция СССР в ХВ совпала с разложением существовавшей структуры системного антикапитализма и номенклатуры как его системообразующего элемента, совпала с превращением номенклатуры из статусной группы в квазикласс. Более того, на финальной стадии этого процесса, в ходе структурного кризиса 1970-1980-х годов, который горбачевщина превратила в системный (перестройка-катастройка-катастрофа, далее везде), психоисторическое воздействие Запада посредством его информационного и социального оргоружия — прозападной «пятой колонны» в СССР — подталкивало процесс классогенеза номенклатуры, криминализации и олигархизации уже и так загнивавших власти и строя, процесс дальнейшей интеграции в капсистему, что объективно разрушало мировую соцсистему, системный антикапитализм, СССР.

C учетом сказанного рассмотрим три комплекса проблем. Во-первых, ХВ, ее суть, основные этапы, их главные события. Во-вторых, социальную природу, базовые противоречия и основные этапы развития советского общества и его системообразующего элемента — номенклатуры, ее отношение к Западу по мере интеграции СССР в мировую капсистему. Здесь же тезисно отметим изменения в ядре капсистемы. В-третьих, психоисторическое воздействие Запада на советское общество, на советскую верхушку, это воздействие как элемент ХВ и втягивания советской верхушки в капсистему — процесса, подрывавшего системный антикапитализм изнутри.

Иными словами, речь пойдет, перефразируя Аркадия Белинкова, о сдаче и гибели советского коммунизма как системы в ходе войны и мира двух миров и систем. И начнем мы с ХВ. В данной статье речь пойдет о феномене ХВ и о том, как он «оформился», «родился» в период с 1943/1945 по 1949 год.

За одного битого двух небитых дают

В СССР так и не поняли, чем была ХВ. А вот на Западе с самого начала это понимали адекватно. Поэтому если у нас ХВ писалась в кавычках и с маленькой буквы, то на Западе — с прописной и без кавычек. И это очень показательно. В СССР ХВ воспринимали как войну невсамделишную — отсюда кавычки, — как соревнование. Это усиливалось дурным пацифизмом советской пропаганды с ее «лишь бы не было войны». Тем самым подчеркивалось, что ХВ — это не война. А вот западная верхушка рассматривала ХВ не как соревнование, а как самую настоящую — на убой — войну, объектом и целью убийства в которой являются не отдельные люди, не физические индивиды, а система, социальный индивид. И до тех пор, пока мы не поймем, как и почему нас «сделали» в ХВ («история не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом» — Борис Пастернак), пока не придем к правильным выводам, не проведем «работу над ошибками» в ХВ (это до сих пор не сделано), мы едва ли сможем всерьез играть на мировой арене наравне с «глобальными племенами» — так журналисты называют англосаксов, евреев и китайцев.

Осмысление глобальной психоисторической войны — задача не только научно-кабинетная, но и практическая как минимум в двух отношениях.

Первое хорошо передается русской поговоркой «За одного битого двух небитых дают». Разумеется, если битый понимает, почему и как был бит, делает из поражений правильные выводы и использует их (и осмысленный опыт поражений) для будущих побед — «Ступай, отравленная сталь, по назначенью» (или — на выбор: «Заполучи, фашист, гранату»).

Так, потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия, писал Карл Поланьи в «Великом изменении» — одной из главных книг ХХ века, — «оказалась способной понять скрытые пороки мироустройства XIX века и использовать это знание для того, чтобы ускорить разрушение этого устройства. Некое зловещее интеллектуальное превосходство было выработано ее государственными деятелями в 1930-е. Они поставили свой ум на службу задаче разрушения — задаче, которая требовала разработки новых методов финансовой, торговой, военной и социальной организации. Эта задача была призвана реализовать цель — подчинить ход истории политическому курсу Германии».

Но ведь то же — о «зловещем интеллектуальном превосходстве» — можно сказать и применительно к большевикам. Собственно, большевики и нацисты и смогли победить в своих странах, поскольку раньше других стали людьми ХХ века и осознали ошибки и уязвимые места XIX века, его людей, идей и организаций, причины поражений своих стран на выходе из XIX века. В XXI веке победят те, которые первыми станут людьми XXI века. То есть те, которые, помимо прочего, первыми сделают «работу над ошибками» по ХХ веку, поймут причины своих поражений в нем, как это сделали — каждый по-своему и на своем языке — большевики, интернационал-социалисты в СССР и национал-социалисты в Германии.

Я уже слышу негодующие истеричные крики: как?! что?! Нас призывают учиться у большевиков и нацистов, использовать их опыт?! Позор красно-коричневым! Да, призываю учиться — у всех, кто преуспел в восстановлении центральной власти (государства, «центроверха», империи — «назови хоть горшком, только в печку не суй») и(или) ее сохранении-приумножении в тяжелых условиях. Этому нужно поучиться у Византии, Китая различных эпох, у многих других.

В любом случае до тех пор, пока мы не поймем причин нашего поражения в ХВ, а это, в свою очередь, невозможно без понимания сути самой ХВ, ее природы и места в истории взаимодействия, а также природы обеих систем — советского коммунизма и позднего капитализма, нам не подняться. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше — время работает против нас. Если ничего не изменится, то лет эдак через пять-семь (аккурат к столетнему юбилею Первой мировой войны или русской революции 1917 года) уже РФ сможет сказать о себе словами Тимура Кибирова то же, что мог бы сказать в конце 1980-х о себе Советский Союз:

Ленивы и нелюбопытны, бессмысленны и беспощадны, в своей обувке незавидной пойдем, товарищ, на попятный.

Пойдем, пойдем. Побойся Бога. Довольно мы поблатовали. Мы с понтом дела слишком много взрывали, воровали, врали. <...>

Мы сами напрудили лужу со страху, сдуру и с устатку. И в этой жиже, в этой стуже мы растворились без остатка.

Мы сами заблевали тамбур. И вот нас гонят, нас выводят.

Анализ ХВ должен помочь нам выработать то, что Рональд Робинсон и Джон Галахер в известной книге «Африка и викторианцы» назвали «жесткими правилами обеспечения безопасности» (cold rules for national safety, англ.).

Второй практический аспект целостного анализа ХВ связан не столько с «работой над ошибками», сколько с теми помехами, которые создают наши западные «друзья» и их туземные эрэфские агенты — «дети грантов и грантодателей», сотрудники различных фондов, ассоциаций и прочие околонаучные фарцовщики, стремящиеся впарить пропагандистскую жвачку о противостоянии Сил Добра Капиталистического Запада и Сил Зла Коммунистического Востока. С окончанием ХВ пропагандистско-психологическая — психоисторическая — война против России не закончилась. Напротив, ее эффект еще более усилился, поскольку системное противодействие западной пропаганде, западному культурно-психологическому воздействию и внедрению практически отсутствует.

У этой войны несколько целей. Среди них: не дать осмыслить прошлое России и СССР и текущую историю РФ объективно, на основе адекватных этой истории методов и понятий; максимально очернить эту историю, представив ее как сплошную полосу внутренних и внешних насилий, экспансии, милитаризма, как отклонение от нормы; выработать у русских чувство «негативной идентичности», то есть исторической неполноценности, и комплекс вины, за которую, помимо прочего, надо каяться, а потому принимать все тяготы девяностых и «нулевых» годов как должное, как расплату за коммунизм и самодержавие. При этом почему-то никому из наших чудаков-смердяковых не приходит в голову пригласить к покаянию англичан, уничтоживших десятки миллионов коренных жителей Африки, Азии, Австралии. Или, например, американцев, уничтоживших миллионы индейцев и столько же негров и оказавшихся единственными, кто применил ядерное оружие, причем против уже поверженной и неопасной Японии.

Последние 15-20 лет стали периодом интенсивного навязывания победителями нынешнего этапа передела мира остальному человечеству, и прежде всего побежденным, новых мифов и представлений как о мире, так и особенно о самих побежденных, об их истории, об их месте в мире. ХВ стала одним из объектов подобного рода мифологизации.

Разумеется, история ХВ фальсифицировалась в свое время и в СССР, и на Западе. Например, западные — прежде всего американские — историки довольно долго обвиняли в развязывании ХВ Сталина и СССР. Затем новое поколение историков в США — ревизионисты — обвинили в очень многом сами Соединенные Штаты. Советские историки вплоть до перестройки винили во всем американский империализм. Во второй половине 1980-х и тем более в 1990-е годы ситуация изменилась: позднесоветские и постсоветские историки, точнее часть их, вдруг «прозрели» и обрушились на советский «тоталитаризм» и «экспансионизм» и лично на Сталина как главных инициаторов ХВ против «либеральных демократий» Запада. Бывшие обществоведы-коммунисты обернулись антикоммунистами (как говорил один из героев «Оптимистической трагедии», «а вожак-то сукой оказался»), но к адекватному пониманию сути и причин возникновения ХВ это, естественно, не привело.

Иными словами, у нас интерпретация ХВ прошла несколько стадий: просоветскую, покаянно-советскую при Горбачеве и антисоветскую при Ельцине, по сути, сомкнувшуюся не просто с антисоветскими, но и нередко с откровенно антирусскими западными интерпретациями. На сегодняшний день в России у вульгарно-пропагандистских прозападных схем ХВ, пожалуй, больше сторонников, чем на Западе, где эти схемы очень часто подвергались критике, как и сама ХВ.

Вот что сказал в 1991 году устами своего героя Смайли («Тайный пилигрим») Джон Ле Карре — антикоммунист, но в том, что касается Запада в целом, объективный автор: «<...> самое вульгарное в холодной войне — это то, как мы научились заглатывать собственную пропаганду. <...> Я не хочу заниматься дидактикой, и конечно же, мы делали это (глотали собственную пропаганду. — А.Ф.) в течение всей нашей истории. <...> В нашей предполагаемой честности наше сострадание мы принесли в жертву великому богу безразличия. Мы защищали сильных против слабых, мы совершенствовали искусство общественной лжи. Мы делали врагов из достойных уважения реформаторов и друзей — из самых отвратительных властителей. И мы едва ли остановились, чтобы спросить себя: сколько еще мы можем защищать наше общество такими средствами, оставаясь таким обществом, которое стоит защищать».

После капитуляции СССР в ХВ Запад и его агентура влияния в России начали активно впихивать нам то, что раньше безропотно глотали сами. Их задача — сделать так, чтобы ХВ осталась в исторической памяти как победа демократического Запада над «советским тоталитаризмом», над «коммунистической Россией», причем победа в войне, которую эта Россия — сталинский СССР — с ее «извечным экспансионизмом» и начала. Сверхзадача — использовать данную интерпретацию ХВ для пересмотра итогов и результатов Второй мировой войны, представив победу СССР в качестве если не поражения, то катастрофы и вытолкнув СССР (Россию) из числа победителей в лагерь одновременно побежденных и агрессоров — вместе с гитлеровской Германией. Помимо прочего, это позволяет затушевать реальную роль Великобритании и США в качестве поджигателей войны. Ясно, что нас подобная схема не может устроить ни по научным, ни по практическим, ни даже по эстетическим резонам.

Как не может устроить и оттеснение ХВ куда-то на периферию интеллектуальных интересов и публичного дискурса в качестве чего-то такого, с чем все в целом ясно, а детали можно оставить узким специалистам. Пушкинский Архип-кузнец из «Дубровского» в таких случаях говаривал: «Как не так». Над деталями — все более мелкими, но тем не менее важными (именно в них прячется дьявол) — пусть действительно трудятся узкие специалисты «по третьему волоску в левой ноздре». Однако целое не складывается из суммы деталей, факторов и т.д. Оно не равно сумме, и никакая сумма, пусть самая полная, не объяснит целого и не заменит его. Целостное, системное осмысление ХВ — особая и неотложная задача, и именно она-то не решена у нас. У нас нет — и не было — целостного видения процесса ХВ как исторического целого, как некой шахматной доски, где все фигуры взаимосвязаны. Кстати, в этом — одна из причин того, что СССР капитулировал в ХВ.

А вот у англосаксов — англичан и американцев — такое целостно-шахматное видение мировой борьбы в теории, и особенно на практике, как информационное оружие, последние триста лет как раз на высоте. Вот что писал по этому поводу замечательный русский геополитик Алексей Вандам (Едрихин): «Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими жизненными соперниками англосаксами одного неоспоримого качества — никогда и ни в чем наш хваленый инстинкт не играет у них роли добродетельной Антигоны. Внимательно наблюдая жизнь человечества в ее целом и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, они неустанной работой мозга развивают в себе способность на огромное расстояние во времени и пространстве видеть и почти осязать то, что людям с ленивым умом и слабым воображением кажется пустой фантазией. В искусстве борьбы за жизнь, то есть политике, эта способность дает им все преимущества гениального шахматиста над посредственным игроком. Испещренная океанами, материками и островами земная поверхность является для них своего рода шахматной доской, а тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей народы — живыми фигурами и пешками, которыми они двигают с таким расчетом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?

Такого именно рода искусство увидим мы сейчас в действиях американцев и англичан против нас самих».

Это сказано о ситуации начала ХХ века. Но как похоже на ситуацию конца ХХ — начала XXI века! Неадекватность позднесоветского, а затем эрэфского руководства современному миру, отсутствие у него адекватного целостного мировидения дорого обошлись Советскому Союзу 1980-х и РФ 1990-х. Советская верхушка оказалась совершенно не готова к тем новым формам мировой борьбы (прежде всего экономическим и психоисторическим, то есть культурно-психологическим), которые начали использовать западные лидеры.

Это только на первый взгляд о ХВ мы знаем очень много. Однако Гесиод в свое время говаривал: «Лиса знает много, а еж — главное». Есть ряд главных вопросов, над которыми стоит поразмышлять. В чем суть ХВ как противостояния, где ее место в истории? Противостояли друг другу СССР и США? Но их противостояние никогда не было войной. «Холодная», говорите, а что это значит? Кто и почему победил в ХВ? США? Это они так говорят. А может, кто-то другой? К тому же США в каком качестве — как государство или как кластер ТНК? Почему СССР капитулировал? Нередко выбор, сделанный Горбачевым и его многомудрой командой в 1987-1989 годах, объясняют так: положение СССР во второй половине 1980-х годов было настолько тяжелым, что спастись можно было, только пойдя на сближение с Западом.

Но давайте сравним положение СССР в 1985 и 1945 годах. Когда оно было тяжелее? В 1945 году СССР только что вышел из тяжелейшей войны. Разрушенная экономика, предельно измотанное население. У американцев — процветающая экономика, которая дает почти половину мирового валового продукта, и — самое главное — ядерная бомба, которой нет у нас, и готовность уже в 1945 году (декабрьская директива Объединенного комитета военного планирования США № 432/д) обрушить 196 атомных бомб на 20 крупнейших советских городов. По логике тех, кто оправдывает горбачевцев, Сталин в 1945 году должен был согласиться на все условия плана Маршалла, капитулировать перед Америкой, а СССР вместе с остальной Европой — превратиться в американский протекторат. Однако советское руководство пошло по другому пути, единственно достойному великой державы, да и плохишей-перевертышей, готовых записаться в буржуинство любой ценой, в тогдашнем советском руководстве не нашлось: почти всех отстреляли к концу 1930-х годов.

В 1985 году СССР был сверхдержавой, обладал могучим ядерным потенциалом, вопреки перестроечным и постперестроечным манипуляциям с цифирью вовсе не находился в катастрофическом экономическом положении; это такая же ложь, как разговоры Гайдара о грядущем в 1992 году голоде, от которого нас якобы спасло его правительство, — упаси Бог от таких спасителей. А вот США во второй половине 1980-х годов из-за необходимости поддерживать гонку вооружений и одновременно сохранять жизненные стандарты среднего и рабочего классов оказались не просто перед катастрофой, а зависли над пропастью. Мы, занятые своей перестройкой и «оральной политикой» горбачевцев, в очередной раз упустили из виду, что происходит в мире. Падение Ельцина с моста и т.п. для нас было важнее сдвигов в мировой экономике.

Когда пахнуло холодом?

Так когда же началась ХВ? Многие считают, что началась она аж в 1917 году. Такой точки зрения придерживался, например, Андре Фонтэн, бывший главный редактор газеты Le Monde. Первый том его «Истории холодной войны» так и называется: «От Октябрьской революции до войны в Корее, 1917-1950».

Есть ли какой-то резон в таком подходе? Отчасти есть. Сам факт возникновения и существования Советской России как антикапиталистического феномена означал социосистемную угрозу для Запада. СССР как государство был исходно сконструирован так, чтобы с легкостью превратиться в Мировую Социалистическую Советскую Республику. Во введении к Конституции 1924 года говорилось, что доступ в Союз открыт всем социалистическим республикам, как существующим, так и тем, которые возникнут в будущем, что новое союзное государство явится достойным увенчанием заложенных еще в октябре 1917 года основ мирного сожительства народов, что оно послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику. А сам СССР сначала воспринимался как ВCCCР, где буква «В» означала «Всемирный»; одним словом, Земшарная республика.

Поэтому, например, русские юристы-эмигранты, в частности Павел Гронский, с момента возникновения СССР верно указывали на отличную от государственной природу этого властного организма. «Советская Россия, — писал Гронский, — гостеприимно открывает двери перед всеми народами и государствами, приглашая их к вступлению в Союз при одном лишь непременном условии — провозглашение советской формы правления и осуществление коммунистического переворота. Стоит жителям Борнео, Мадагаскара или Зулуленда установить советский строй и объявить коммунистические порядки, и, лишь в силу их заявления, эти новые, могущие возникнуть советские республики принимаются в Союз Советских Социалистических Республик. Если бы Германия захотела перейти к благам коммунистического строя или же Бавария или Венгрия захотели бы повторить опыты Курта Эйснера и Бэла Куна, то и эти страны могли бы войти в Советскую Федерацию». Вывод Гронского: «Союз Советских Социалистических Республик не представляет собой прочно установленного государственного порядка, он может в любой момент исчезнуть и в то же самое время способен к беспредельному, ограниченному лишь поверхностью нашей планеты расширению».

Другое дело, что в 1920-1930-е годы у СССР не было сил расширяться, он мог только обороняться. Запад, прежде всего Великобритания и Франция, в 1920-1930-е годы проводил политику, направленную на подрыв и уничтожение СССР, прежде всего силами Германии (для этого Гитлера и вели к власти). Тем не менее и у Запада в межвоенный период, который, по сути, был лишь фазой передышки в мировой «тридцатилетней войне» ХХ века (1914-1945), были ограниченные возможности давления на СССР. В 1920-е годы Запад приходил в себя после Первой мировой войны, а в 1930-е годы обострились внутризападные противоречия, и СССР мог играть на них, что нашло отражение в докладе Максима Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 29 декабря 1933 года. Этот доклад означал отказ советского руководства от ультрареволюционной доктрины, которой оно руководствовалось со времен Гражданской войны и согласно которой любое обострение международной обстановки работало на СССР (даешь революцию!), а любая стабилизация ухудшала его положение. С начала 1930-х годов СССР начинает все больше вести себя как государство — член межгосударственной системы (в 1934 году СССР вступил в Лигу Наций), а не только как инкубатор мировой революции, что нашло свое отражение и во внутренней политике, в том числе и по отношению к историческому и национальному наследию.

Итак, датировать начало ХВ 1917 годом было бы неточно. Во-первых, до 1945 года, несмотря на деятельность Коминтерна во всем мире, у СССР не было потенциала для глобального противостояния капитализму; совсистема оборонялась. Во-вторых, в довоенный период — период острой борьбы за гегемонию внутри самой капсистемы — советско-западное противостояние не выходило на мировой геополитический уровень в качестве главного; главным на этом уровне были противостояния англосаксов и Германии, с одной стороны, и США и Британской империи внутри англосаксонского «братства» — с другой. СССР в такой ситуации — при всех системных противоречиях с миром капитализма — вписывался в традиционные для последних двухсот-трехсот лет расклады европейской и мировой политики, войдя в конечном счете в состав антигитлеровской коалиции и опять оказавшись на стороне моряков-англосаксов против континентальных европейских держав.

В 1917-1945 годах Советский Союз противостоял одним капиталистическим государствам в союзе с другими, используя их противоречия, а точнее, борьбу за гегемонию в капиталистической системе между двумя группами хищников — англосаксами и немцами. Это не клише из коммунистической пропаганды, а формулировки замечательного русского журналиста Михаила Осиповича Меньшикова, в последний год XIX века отметившего «тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество» и зафиксировавшего: «Среди самих англичан и немцев идет <...> структурная перестройка, борьба человеческих типов. Один какой-то сильный и хищный тип, по-видимому, поедает остальные». СССР в межвоенный период никогда — и в этом был успех сталинской дипломатии, которой в целом благоприятствовала эпоха внутризападного соперничества, — не противостоял Западу, капсистеме в целом. Прежде всего потому, что разделенный в самом себе борьбой за гегемонию Запад не был целым. Не было целого и единого Запада, целой политико-экономической капсистемы. В 1945 году все изменилось.

2 сентября 1945 года, в день капитуляции Японии и соответственно окончания Второй мировой войны, завершилась эпоха соперничества, борьбы за гегемонию, стартовавшая 19 июля 1870 года Франко-прусской войной. У капиталистической системы появился гегемон невиданной экономической мощи (около 50% мирового валового продукта), объединивший ее, — США.

В таких условиях Советскому Союзу было уже намного труднее играть на противоречиях внутри капсистемы. Позиция Франции 1960-х годов — не делающее погоды отклонение: упертому генералу де Голлю довольно быстро сначала поставили шах (студенческие волнения 1968 года), а затем мат и выбросили из большой политики. И это несмотря на то, что генерал (прав Анри Костон) вовсе не был таким антиамериканским политиком, каким его нередко изображают.

Получается, ХВ началась в марте 1946 года, как считают многие — речью Черчилля в Фултоне. Так ли это? Что именно сказал Черчилль, почему и зачем он это сделал, в чем и кому был главный посыл речи и, наконец, в каких условиях это произошло? «Нельзя ни предотвратить войну, ни объединить нации без того, что я называю братским союзом англоязычных народов», — сказал Черчилль 5 марта 1946 года. И далее: «Сумрак опустился на международную политическую арену. <...> Никто не ведает ни намерений Советской России, ни захватнических планов международных коммунистических организаций. <...> От Щецина на Балтийском море до Триеста на Адриатическом «железный занавес» разделил Европу». Ключевое словосочетание здесь — «железный занавес». Оно отразило раздел Европы на просоветскую и проамериканскую зоны. Однако не Черчилль употребил его первым. Биограф англичанина Франсуа Бедарида упоминает Геббельса (февраль 1945 года), английских лейбористов 1920-х, а я добавлю к этому Василия Розанова (1918 год, правда, по иному, чем Черчилль и Геббельс, поводу). Черчилль произнес свою речь в связи с советско-британским кризисом в Иране, стремясь заручиться поддержкой США. Речь шла о конкретном случае. Однако пресса превратила речь Черчилля чуть ли не в объявление войны — холодной — Советскому Союзу.

Но мог ли объявить ХВ отставной премьер империи, едущей с ярмарки Истории? Никогда. Похоже, американцы использовали Черчилля, как они уже использовали англичан в 1939 году, чтобы начать свою мировую войну, но так, чтобы ответственность легла на кого-то другого, — спор англосаксов между собою.

На самом деле Черчилль зафиксировал то, что уже было решено американцами, да и главным посылом его речи был не столько «железный занавес», сколько «союз англоязычных народов», в котором британцам было бы отведено достойное место, — у американцев были совсем другие планы. Соответствующее американское решение было принято в последние недели 1945-го и в первые два месяца 1946 года.

5 января 1946 года президент Трумэн вызвал в Овальный кабинет госсекретаря Бирнса и в холодной ярости прочел ему черновик письма, которое Мартин Уокер считает реальным началом ХВ. По сути, это была формулировка жесткого курса по отношению к СССР. 10 февраля 1946 года в речи Сталина, опубликованной в «Правде», было сказано о том, что капитализм порождает кризисы и конфликты и создает угрозу войны в капиталистическом мире, что может стать угрозой для СССР. Следовательно, необходимо срочно восстанавливать советскую экономику, думая не о потребительских товарах, а о тяжелой промышленности.

Эту речь, переведенную и напечатанную журналом Times, американцы в пропагандистских целях охарактеризовали как призыв к войне, а один из видных представителей американского истеблишмента Уильям Дуглас сказал, что это объявление третьей мировой войны, об этом же говорил другой видный представитель истеблишмента Пол Нитце.

И хотя в США было немало людей, трезво воспринявших выступление Сталина, логика интересов правящей верхушки США разворачивала всю ситуацию в сторону обострения отношений. У американцев была атомная бомба, их доля в мировом ВНП достигала почти 50 процентов. СССР атомной бомбы не имел, его экономическое положение было крайне тяжелым: человеческие потери в войне — 27 миллионов; треть экономического потенциала уничтожена; 32 тысячи фабрик и заводов разрушены; 65 тысяч километров железных дорог выведены из строя; разрушены 1710 городов и 70 тысяч деревень; опустошены земли 100 тысяч колхозов. В таком состоянии войну — холодную ли, горячую ли — не начинают. На это можно возразить: в 1947 году под командованием генерала Люциуса Клэя в Берлине находилось 6,5 тысячи человек, а в Европе — 60 тысяч, тогда как Сталин имел 400 тысяч, которые в случае необходимости были способны в кратчайшие сроки ударить по Берлину. Однако это возражение имело бы смысл в доатомную эпоху. Американская атомная бомба не просто уравновешивала преимущество СССР в обычном вооружении, но резко усиливала позицию США.

Большую роль в обострении американо-советских отношений сыграл американский дипломат Джордж Кеннан, типичный «тихий американец», борец за демократию, считавший необходимым ограничение в США прав (в том числе избирательных) иммигрантов, негров и женщин. Сменив на посту посла США в СССР Аверелла Гарримана, он в течение 18 месяцев бомбардировал Госдеп предупреждениями о «зловещих планах Сталина». Ситуацию вокруг речи от 10 февраля он использовал стопроцентно. Результат — знаменитая «длинная телеграмма» (5540 слов; адресаты — госсекретарь Джеймс Бирнс и его заместитель Дин Ачесон) Кеннана. Кеннан связал «коммунистический экспансионизм» СССР с внешней политикой царей и подчеркнул, что с советским коммунизмом невозможно договориться — он стремится к мировому господству. «Это было нечто большее, чем призыв к оружию, — пишет Мартин Уокер, — это было приглашение к борьбе не на жизнь, а на смерть, в которой нельзя делать ни малейших уступок».

И с конца 1945 — начала 1946 года я бы отодвинул линию ХВ как минимум до 1944 года, во-первых, до октября, когда всего лишь короткий обмен мнениями между Сталиным и Черчиллем во время московской конференции, по сути, зафиксировал будущий раздел Европы; во-вторых, до открытия «второго фронта», предназначенного для того, чтобы не дать СССР пройти на Запад (логически из этого вытекает план операции «Немыслимое» — намечавшийся Черчиллем на 1 июля 1945 года удар англо-американцев совместно с немцами по Красной армии). Кстати, даже русофоб Кеннан в своей книге «Россия и Запад при Сталине и Ленине» пишет, что первые подозрения у Сталина по поводу союзников возникли летом 1944 года — сразу же после открытия «второго фронта». Однако если от минимума перейти к максимуму, то говорить нужно о 1943 годе, о Тегеранской конференции, когда западные союзники поняли: СССР победил, а следовательно, необходимо свести победу, ее результаты к минимуму.

Но вернемся к Кеннану. Средства борьбы, предложенные Кеннаном в телеграмме, не были военными — он считал, что Запад может победить СССР в мирной борьбе, избавившись, как от паразита на своем теле. По сути, это и было провозглашением ХВ. К этому времени приспел еще один кризис — между СССР и Великобританией в Иране, на него Черчилль и отреагировал своей речью в Фултоне, которая «надстроилась» на уже сформировавшийся курс на ХВ, на идеи, витавшие в Объединенном комитете начальников штабов, в Пентагоне. «Телеграмма Кеннана стала обоснованием для Трумэна, Черчилль выдал звонкую фразу, а Пентагон обеспечил стратегическое обоснование» (Мартин Уокер).

11 марта Сталин, реагируя в «Правде» на речь Черчилля, обвинил его в стремлении развязать войну на основе расовой теории, как это делал Гитлер, только место немцев должны занять англоговорящие народы. Прошел всего год после Ялты, а в Вашингтоне и Лондоне возобладал воинственный подход: эмбрион ХВ начал формироваться, чтобы окончательно появиться на свет в 1949 году. И это несмотря на то, что у СССР не было атомной бомбы и что Сталин объявил о сокращении военного бюджета на 80 миллиардов рублей и о демобилизации армии (с 12 миллионов в 1945 году до 3 миллионов в 1948-м). Все это уже не имело значения. В феврале 1947 года была разработана доктрина Трумэна, которую президент США обнародовал 12 марта того же года. В соответствии с логикой доктрины США выделили 250 миллиардов долларов Греции и 150 миллиардов Турции для «сдерживания» СССР, подкрепив это американским флотом в Средиземном море.

Этот на первый взгляд локальный эпизод имеет большое практическое и особенно символическое значение. Со времен Трафальгара (1805 год) Средиземноморье было зоной исключительно британского контроля. Однако послевоенная Великобритания уже не была способна обеспечить такой контроль, и эти функции — функции, если пользоваться терминологией классической англо-американской геополитики, Мирового Острова — взяли на себя США. Раймон Арон прямо пишет об этом: «Соединенные Штаты приняли на себя роль островной державы вместо Великобритании (курсив мой. — А.Ф.), истощенной своей победой. Они ответили на призыв европейцев и заменили собой Соединенное Королевство по его же просьбе». Иными словами, после 1945 года противостояние Остров-Хартленд приобрело характер борьбы различных социальных систем. Впрочем, возможна и иная постановка вопроса: противостояние капитализма и антикапитализма приобрело форму столкновения гиперконтинентальной и гиперостровной держав. (Я оставляю в стороне некоторые вопросы. Например, случайно или нет антикапитализм геополитически явился в виде гиперконтинентальной державы? Или же если бы Россия не упустила шанс стать тихоокеанской державой, то антикапитализм возник, если возник бы, где-то в другом месте? Либо логика системной борьбы была бы иной? В отличие от историков История знает сослагательное наклонение.)

Весной 1947 года генерал Люциус Клэй, комендант американской зоны, предложил ряд мер, которые должны были бы освободить немецкую экономику от ограничений оккупационного режима. Реакция СССР была резко отрицательной, однако американцы и англичане настаивали на восстановлении Германии.

Суровая зима 1947 года еще более усугубила тяжесть экономической ситуации в Германии и Европе, и 5 апреля Уолтер Липпман в «Вашингтон пост» в своей колонке «Говорит Кассандра» написал о том, что немецкий хаос грозит распространиться на Европу. США не могли допустить такой ситуации, поскольку она грозила подъемом левых сил: во Франции, и особенно в Италии, казался реальным приход коммунистов к власти в 1947-1948 годах, и США готовились к военной интервенции в Италии в случае победы коммунистов на выборах. С этой целью в США был разработан план экономического восстановления Европы. 5 июня 1947 года в Гарварде во время получения (одновременно с Томасом Стернзом Элиотом и Робертом Оппенгеймером) почетного диплома госсекретарь США генерал Джордж Маршалл в семнадцатиминутной речи изложил этот план, который получил его имя. Речь шла о комплексе мер, направленных на экономическое восстановление Европы. Хотя план Маршалла был экономическим, в его основе лежали социосистемные (классовые) и геополитические причины — и спасение капитализма в Европе, и борьба с СССР. Хотя официально на первом плане была, естественно, экономика, я все же начну с классовой борьбы и политики.

После войны коммунисты в Западной Европе были на подъеме, входили в состав правительств Франции и Италии. В мае 1947 года министров-коммунистов вывели из состава правительств этих стран. 19 декабря 1947 года Совет национальной безопасности США поручил ЦРУ предпринять все возможные действия, чтобы не допустить прихода коммунистов к власти в Италии. На подрыв позиций коммунистов в этой стране и поддержку христианских демократов, которые впоследствии и выиграли выборы (при активной поддержке Ватикана и папы Пия XII), были отпущены немалые суммы. При этом в финансировании антикоммунистических сил в Италии и вообще в Европе участвовали не только ЦРУ и другие государственные структуры США, но также частные компании, крупные корпорации, профсоюзы.

По сути, и ХВ, и «американская Европа» были средствами защиты Америкой капитализма — причем не столько от СССР, сколько от внутриевропейских антикапиталистических сил, будь то коммунисты или социалисты. В конце 1940-х и даже в 1950-е годы для большей части американского истеблишмента все левые были на одно — вражеское — лицо. Весьма показателен один эпизод: когда Леон Блюм прилетел договариваться об американских займах, Wall Street Journal посвятила его визиту статью под названием When Karl Marx calls on Santa Klaus («Когда Карл Маркс просит о помощи Санта-Клауса», англ.).

Обострение отношений с СССР в виде ХВ было не только внешним системным и геополитическим противостоянием, но и внутрисистемным, а для того, чтобы защищать капитализм у себя дома и в Европе и с этой целью давить любые антикапиталистические, и прежде всего коммунистические движения, нужна была конфронтация с СССР, которая была начата и к концу 1940-х годов превратилась в ХВ. Очень ясно высказался по этому поводу Раймон Арон, отметивший, что американцы «хотели воздвигнуть плотину перед коммунизмом, избавить народы, в том числе народ Германии, от искушений, внушенных отчаянием (курсив мой. — А.Ф.). Бесспорно, доллары служили оружием в борьбе с коммунизмом, оружием так называемой политики сдерживания. Инструмент этот оказался действенным».

Помимо системной и геополитической составляющей у плана Маршалла была, естественно, и важнейшая экономическая составляющая. Бедственное положение Европы давало возможность Соединенным Штатам установить финансово-экономический контроль над субконтинентом, окончательно превратиться не только в гегемона капиталистической системы и транснационального банкира, но и в мирового гегемона (если бы удалось подмять СССР), используя как политические, так и финансово-экономические средства.

Центральное место в плане Маршалла занимала реинтеграция германской экономики в подконтрольную США экономику Европы; более того, план Маршалла в какой-то момент оказывался единственной связью Германии с остальной Европой. Германский аспект плана Маршалла имел не только экономическое, но и политическое наполнение — он объективно обострял отношения между СССР и США и таким образом вписывался в логику постепенно развязываемой Соединенными Штатами ХВ. Не случайно Раймон Арон заметил, что удивляться следует не тому тупику, в который зашел германский вопрос в 1947 году, а «двум годам колебаний, которые понадобились для того, чтобы принять неизбежное», то есть разделение Германии на западную и восточную зоны.

План Маршалла важен еще в одном отношении. Помимо прочего, это была первая крупномасштабная акция в интересах американских ТНК и нарождавшейся хищной фракции мирового капиталистического класса — корпоратократии, которая ярко проявит себя в начале 1950-х годов свержением Мосаддыка, а затем, совершив переворот 1963-1974 годов и пройдя по трупам Кеннеди (физическому) и Никсона (политическому), начнет сажать в Белый дом своих президентов. Тээнковская составляющая отчетливо проявилась и в том, что план Маршалла должен был реализовываться как отношения США и Европы в целом (что соответствовало интересам корпораций), а не как двусторонние межгосударственные отношения. Сталин же, разгадав маневр, ведущий к финансово-экономическому закабалению Штатами не только побежденных, но и победителей (причем побежденным в этом процессе отводилось важное место), дал инструкции Вячеславу Молотову настаивать на Парижской конференции (июнь 1947 года) на двусторонних отношениях.

Разумеется, СССР был заинтересован в американском займе миллиардов эдак в шесть. Это весьма помогло бы восстановлению экономики. Поэтому ряд ведущих экономистов — например, Евгений Варга, директор Института мирового хозяйства, — выступали за то, чтобы СССР присоединился к плану Маршалла. Дело, однако, было в цене вопроса, в том, чтобы не попасть в историческую ловушку, как это произошло во время горбачевщины. Сталин колебался, взвешивая плюсы и минусы. По-видимому, все решила развединформация, которую обеспечила «кембриджская пятерка»; хотя ее неформальный руководитель — Гарольд (Ким) Филби — служил в это время в британском посольстве в Стамбуле, другие члены «пятерки» работали в Великобритании. 30 июня Молотов получил от своего заместителя Андрея Вышинского шифровку, в которой содержалась полученная информация о встрече заместителя госсекретаря США Уилла Клейтона и британских министров. Как пишут Джереми Айзекс и Тэйлор Даунинг, из полученных сведений становилось ясно, что американцы и англичане уже сговорились, действуют заодно и план Маршалла будет не расширением практики ленд-лиза, а созданием принципиально иного механизма, в котором к тому же решающее место отводилось Германии, не говоря уже о диктате со стороны США по целому ряду вопросов.

3 июля с санкции Сталина, который, по-видимому, в течение 48 часов анализировал ситуацию, Молотов обвинил США в том, что они стремятся создать структуру, стоящую над европейскими странами и ограничивающую их суверенитет, после чего покинул переговоры. 12 июля в Париже начала работу новая конференция — уже без СССР, а одновременно в деревне Шклярска Поремба в Польше собралось совещание коммунистических партий, результатом которого стало создание Коминформа — новой международной коммунистической организации. Это означало раскол Европы на просоветскую и проамериканскую зоны и возникновение биполярного мира.

1947-1949 годы: обмен ударами

С 1947 по 1949 год шел обмен ударами между США и СССР. На план Маршалла СССР ответил созданием Коминформа и советизацией Восточной Европы. Наиболее серьезные проблемы возникли в Чехословакии. Ответ США — операция Split («Расщепляющий фактор»), проведенная ЦРУ и МИ-6 в Восточной Европе. В 1947-1948 годах к власти в Восточной Европе пришли относительно умеренные коммунисты, стремившиеся учитывать национальную специфику своих стран. Многие в американском истеблишменте готовы были поддержать их. Однако Аллен Даллес рассуждал иначе. Он считал, что именно этих умеренных коммунистов следует уничтожить, причем руками коммунистов-сталинистов, сторонников жесткого курса. С этой целью были сфабрикованы документы, из которых следовало, что многие руководители компартий Восточной Европы сотрудничают с американской и английской разведками. Документы были подброшены органам госбезопасности, те клюнули, и по Восточной Европе прокатилась волна массовых арестов, судов, расстрелов. Как и планировал Даллес, коммунизм стартовал в Восточной Европе с репрессий, а возглавили восточноевропейские партии (и страны) во второй половине 1940-х годов сторонники жесткого курса. Позднее Сталин поймет, что его обманули, но будет поздно: людей не вернуть, а западная пресса всласть расписывала зверства коммунистов.

В 1948 году произошло еще одно событие эпохи генезиса ХВ: родилось государство, которое впоследствии станет активным участником ХВ на стороне США, — Израиль. По иронии истории родилось оно при активнейшем содействии СССР. Сталин рассчитывал на то, что создание еврейского государства на Ближнем Востоке позволит компенсировать неудачи СССР в этом регионе — Иран, Турция, арабы. Расчет Сталина не оправдался. Евреи, в борьбе за свою государственность позиционировавшие себя в качестве представителей мирового рабочего класса и антиимпериалистов, выбрали подъем не с помощью СССР, а с помощью империалистических США и репараций, взимаемых с Германии за «коллективную вину немецкого народа перед еврейским». Израиль очень быстро стал врагом СССР — страны, в революционное создание которой представители «колен Израилевых» внесли немалый вклад. Активную роль в пробивании еврейской государственности сыграл человек, к юбилею которого приурочена эта статья. 14 мая 1947 года Громыко произнес в ООН важную речь о разделении Палестины на два государства. Он прочувствованно говорил о страданиях еврейского народа в Европе, о необходимости государственности для него. Сионист Абба Эбан назвал речь Громыко «божественным посланием». «Проект Израиль» оказался проигрышным ходом СССР в ХВ.

В июне 1948 года разразился Берлинский кризис — единственный серьезный кризис по поводу границ за всю историю «ялтинской» Европы. Ему предшествовали выборы в учредительное собрание трех западных зон — выборы, знаменовавшие собой, по сути, создание единой западной политической зоны. В ответ маршал Соколовский вышел из Межсоюзнического контрольного совета по управлению Берлином, а советская сторона 31 марта 1948 года установила контроль над коммуникациями между Западным Берлином и западными зонами Германии. Развивая курс на конфронтацию, бывшие союзники 18 июля выпустили марку (Deutsche Mark), общую для трех зон, заявив, что она будет иметь хождение и в Берлине. (Банкноты секретно печатались в США и перевозились во Франкфурт под охраной американских военных, новая немецкая валюта быстро стала самой сильной в Европе.) К этому моменту раскол Европы на две части был полностью завершен, за исключением Вены и Берлина, разделенных на зоны. Марка ударила по Берлину.

Советским ответом стал ультиматум 24 июля: блокада западной части Берлина — пока «союзники» не откажутся от идеи «трехзонного правительства». Уже 26 июля американцы и англичане «построили» авиамост (операции Vittels и Plainfare — соответственно) и начали доставлять в блокированный город воду и продовольствие. Летом 1948 года США передислоцировали в Великобританию 60 новейших бомбардировщиков Б-29, способных нести на борту атомные бомбы. Передислокация намеренно шумно освещалась в прессе. На самом деле атомных бомб на самолетах не было, но это хранилось в секрете. Кризис все более обострялся, и хотя в августе 1948 года на встрече с послами западных стран Сталин сказал: «Мы все еще союзники», — то была не более чем дипломатическая фраза.

4 апреля 1949 года была создан Североатлантический альянс — военный кулак Запада, поднятый на СССР. В течение долгого времени — до середины 1970-х годов — львиная доля содержания агрессивного по своей сути блока приходилась на США. Не символично ли, что во время праздничной церемонии по этому поводу 9 апреля 1949 года в Зале Конституции оркестр играл мелодию песни с красноречивым названием I've got plenty of nothing («Я заполучил массу ничего», англ.).

12 мая 1949 года СССР снял блокаду с Берлина, так и не добившись своей цели. Словно подчеркивая эту неудачу, Запад в мае провозгласил создание ФРГ, и началось перевооружение Германии, ее военное укрепление. США были готовы даже поделиться с ФРГ — единственный случай подобного рода — секретом атомной бомбы, но не сделали этого. Скорее всего, из-за появления атомной бомбы у СССР. Если это так, то возникает вопрос: а что планировали сделать США руками ФРГ, вкладывая в руки вчерашнего врага СССР и США атомное оружие? Нечто вроде «Немыслимое-2» в атомном варианте? Ответ СССР — создание ГДР и Совета экономической взаимопомощи. Словно в игре го, противоборствовавшие стороны стремились рядом с каждым «камнем» противника поставить свой, нейтрализовать, по возможности окружить его «камни» и снять их с доски.

Помимо внешнеполитических шагов США планировали против СССР вполне конкретные военные акции с применением атомного оружия. Как уже говорилось, в декабре 1945 года согласно директиве Объединенного комитета военного планирования № 432/д предполагалось сбросить 196 атомных бомб на 20 крупнейших советских городов. В 1948 году был разработан план «Чериотир» — 133 атомные бомбы для уничтожения 70 городов СССР. В 1949 году согласно плану «Дропшот» на Советский Союз должно было обрушиться уже 300 атомных бомб. Однако в том же 1949 году, 29 августа, — как минимум на 18 месяцев раньше, чем прогнозировали западные разведслужбы, — СССР испытал свою атомную бомбу. С этого момента горячая война США против СССР стала проблематичной.

Советская бомба вызвала шок на Западе. Британский дипломат Глэдуин Джеб, председательствовавший в суперсекретном Официальном комитете по коммунизму кабинета министров писал: «Если они (русские. — А.Ф.) могут сделать это, то они, возможно, могут создать и многое другое — истребители, бомбардировщики, ракеты — неожиданно высокого качества и удивительно быстро. <...> Механизированного варвара никогда нельзя недооценивать». Джеб оказался прав: «варвары» (характерное отношение западных людей к русским во все эпохи независимо от строя) очень скоро удивили мир быстрым восстановлением, освоением космоса и многим другим, причем это многое другое было результатом (прямым или косвенным) ведения ХВ, родившейся в августе 1949 года, как и полагается особе женского пола — под знаком Девы. Теперь горячая война против ядерной державы исключалась, только холодная. Хотя можно согласиться с Раймоном Ароном в том, что военный аспект и планетарный размах придала ХВ корейская война, уже в 1949 году ХВ прорвалась в мир, подобно геополитическому человеку со знаменитой картины Сальвадора Дали, написанной в 1943 году — в том году, когда в Тегеране была зачата ХВ.

http://russianews.ru