Десятое заседание 23 июня 2003 года. «Высшее образование для XXI века»

Обсудить заседание на форуме


Московский гуманитарный университет

23 июня 2003 года

Тема: «Высшее образование для ХХI века»

Присутствуют:

Члены Русского интеллектуального клуба

Зиновьев Александр Александрович — президент РИК, доктор философских наук, профессор.

Ильинский Игорь Михайлович — вице-президент РИК, доктор философских наук, профессор, ректор Московской гуманитарно-социальной академии.

Алешкин Петр Федорович — писатель, секретарь Правления Союза писателей России.

Болдырев Юрий Юрьевич — государственный деятель.

Данилин Юрий Валерьевич — главный редактор журнала «Сумма технологий».

Журавлев Юрий Иванович — академик РАН, доктор физико-математических наук, профессор, академик РАЕН, член Испанской королевской академии, директор Института кибернетики РАН.

Михайлов Игорь Алексеевич — вице-президент РИК, политический обозреватель «Голоса России», политолог и публицист.

Фурсов Андрей Ильич — кандидат исторических наук, директор Института русской истории Российского государственного гуманитарного университета, заведующий отделом Азии и Африки ИНИОН РАН.
 

Шершнев Леонид Иванович — президент Фонда национальной и международной безопасности, главный редактор журнала «Безопасность», эксперт Государственной Думы и Совета Федерации по безопасности, генерал-майор запаса.

Приглашенные эксперты:

Долженко Олег Владимирович — главный редактор журнала «Alma mater: Вестник высшей школы», доктор философских наук, профессор.

Зыков Михаил Борисович — президент Европейской электронной библиотеки, главный научный сотрудник Государственного научно-исследовательского института семьи и воспитания Российской академии образования, доктор философских наук, профессор.

Луков Валерий Андреевич — заместитель ректора МГСА по научной работе, заведующий кафедрой социологии молодежи Высшей гуманитарной школы (Щецин, Польша), доктор философских наук, профессор.

Межуев Вадим Михайлович — главный научный сотрудник Института философии РАН, профессор кафедры культурологии Московского гуманитарного университета, доктор философских наук, профессор.

Пигров Константин Семенович — заведующий кафедрой социальной философии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета, доктор философских наук, профессор.

Резник Юрий Михайлович — директор Центра социально-гуманитарных исследований и новых образовательных технологий Московского гуманитарного университета, главный научный сотрудник Института человека РАН, доктор философских наук, профессор.

Сапронов Владимир Владимирович — директор Института безопасности жизнедеятельности школа/вуз.

Шендрик Анатолий Иванович — заведующий кафедрой культурологии Московского гуманитарного университета, доктор социологических наук, профессор.

Юдин Борис Григорьевич — директор Института человека РАН, член-корреспондент РАН.


Стенограмма заседания

Председательствует А. А. Зиновьев

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Уважаемые коллеги! Я думаю, что мы можем начать заседание Клуба.

Повестка дня:

1. Обсуждение темы «Высшее образование для ХХI века».
Предполагается два предварительных сообщения, вокруг

которых будет проходить дискуссия: Игорь Михайлович Ильинский «Образовательная революция»; Константин Семенович Пигров «Высшая философия образования в России: подходы и проблемы».

2. Разное. 

Слово для выступления имеет Игорь Михайлович Ильинский.

И. М. ИЛЬИНСКИЙ

Уважаемые коллеги, во-первых, я хотел поблагодарить тех, кто принимает участие в нашем заседании, не только членов Русского интеллектуального клуба, но и приглашенных в качестве экспертов. Я сердечно приветствую вас в стенах нашего вуза, сегодня уже Университета. С 11 июня мы — Московский гуманитарный университет.

Теперь по поводу доклада, который поименован довольно амбициозно — «Образовательная революция».

Уважаемые коллеги, в названии темы нашей дискуссии есть два ключевых слова «век» и «образование». Каждое из них безмерно глубоко по своему смыслу. Тем более сложно рассуждать о них во взаимосвязи. Но, на мой взгляд, это абсолютно необходимо, если мы действительно хотим понять сущность происходящего ныне в целом с человечеством и в частности с образованием, которое является непосредственным предметом нашей дискуссии. Мы поставили вопрос так глобально: образование для ХХI века. Для века. То есть мы хотим не просто описать наши пожелания и представления о том, каким может быть высшее образование в разворачивающемся столетии, но и показать, каким оно должно стать.

Но должно стать — для чего? Чтобы обслуживать развитие в том виде, как оно, это развитие, уже обозначилось и проистекает, или же стать средством перемен и избавления от тех пороков и язв, которые накоплены и унаследованы нами в ходе всего предшествующего развития? Но тогда возникает следующий вопрос — вопрос о том, как мы смотрим на ХХI век с точки зрения настоящего и будущего.

Ведущие ученые и мыслители мира, философы, историки, социологи, геополитики, в том числе русские, в частности президенты нашего клуба Н. Н. Моисеев, А. А. Зиновьев, — уже давно утверждают, что в XXI веке человечество вступило в самую опасную пору своего развития. Такой ситуации, как ныне, не было еще никогда. На грани катастрофы находится не отдельная страна или отдельный народ, а все человечество. Я не стану доказывать эту истину — она как бы принята, во всяком случае, в нашем Клубе. Оснований для такого вывода более чем достаточно. Они общеизвестны.

Первая и главная проблема современной футурологии состоит не в том, что будущее крайне трудно прогнозировать, а в том, что будущего может просто не быть. Вообще никакого. Тех, кто придерживается такого взгляда на происходящее, многие, в том числе власть предержащие, с иронией именуют «алармистами», а их сценарии — апокалиптическими или просто страшилками. Так говорят люди, которые не способны мыслить масштабно, видеть и понимать мир не фрагментарно, а во всей его целостности, люди, которые не могут смотреть на происходящее объективно, реалистически, а не с точки зрения экономической выгоды или политических интересов. В свою очередь, мы можем назвать их рыночными фундаменталистами, фанатиками монетаризма, людьми, не способными мыслить государственно, ответственно. Я убежден, что прогноз будущего должен быть направлен на выявление самого худшего, что может произойти, на выявление самых грозных испытаний, которые могут обрушиться на нашу страну и все человечество.

Как же охарактеризовать нынешнее положение дел в мире с точки зрения сущности, т. е. предельно обобщенно и кратко? На заседаниях нашего Клуба мы пришли к заключению, что мир находится в состоянии мировой войны нового типа, рискуя при этом в любой момент сорваться в войну горячую, ядерную. Иначе говоря, мир на грани выживания, на краю физического самоуничтожения. Вот два слова, которые, на мой взгляд, раскрывают ситуацию: выживание и самоуничтожение. Главная проблема XXI века — это выживание. Отсюда и главная задача человечества в XXI веке — остаться живым, выжить. Все остальные цели и задачи, как бы прекрасны и благородны они ни были, отпадают сами собой: чтобы жить, надо быть живым.

Но даже тот, кто согласится с такими умозаключениями, вправе спросить: причем тут образование? Уместнее было бы говорить о политике, экономике. Во всяком случае, так принято, так логичнее и очевиднее. Образование, конечно, играет свою роль, но в ряду других факторов. Дело, однако, в том, что в ряду других факторов образование все же стоит на первом месте, что я попытаюсь показать в своем сообщении. Извините, что я иногда буду касаться некоторых банальных вещей, но присутствующие все-таки в разной степени погружены в проблему.

Давайте, взглянем на образование в самом широком контексте человеческой эволюции, ибо если мы станем рассматривать проблему образования саму по себе только сообразно логике и содержанию образовательного процесса, как проблему чисто педагогическую, то мы не сможем сказать по этому поводу ничего значительного и тем более нового. Глобальный подход к вопросу о природе образования — вот чего я хочу коснуться.

Если исходить из того, что человек есть продукт эволюции живой природы, а не творение Всевышнего, то это значит, что ментальные способности, познание и знания человека, в конечном счете, направляются механизмами органической эволюции. Породив человека как живое существо, стремящееся выжить и продолжиться как вид, природа на протяжении тысячелетий принуждает его находить способы выживать путем приобретения опыта, навыков и знаний. Природа постоянно держит человека в пограничной ситуации — между жизнью и смертью, стихийно и совершенно безальтернативно учит и дает возможность учиться выживать, причем за свой счет. Природа, в том числе, учит человека знать пределы по отношению к себе, в частности знать пределы отношения человека к человеку как к части природы, жестоко карая его, если он переступает эти пределы. Уроки, которые преподносит человечеству окружающая среда, свидетельствуют именно об этом.

Итак, природа — это первый Учитель и главный Университет человека. Несомненно, что способности, самосознание, язык, мораль Homo Sapiens теснейшим образом связаны с процессом естественного отбора, с поисками способов выживания и воспроизводства. В этом смысле всю историю можно представить как историю выживания человечества в целом, а не только как историю борьбы отдельных особей и индивидов, групп и народов, в которой побеждали, приспосабливались и развивались те из них, которые обладали необходимыми и достаточными для выживания качествами — физическими, интеллектуальными, моральными, духовными.

Вот еще одно из ключевых слов и понятий, которое мы должны принять во внимание, рассуждая об образовании, — качество человека во всем многообразии значения этого понятия. Но в данном случае я хочу сделать сильный акцент на том обстоятельстве, что человечество проходило в своем становлении и развитии не только индивидуальный и групповой отбор, в котором поначалу побеждал сильнейший физически, а лучше сказать: это был отбор также на интеллект и моральность. Человечество выживало благодаря тому, что, в конечном счете — несмотря на его кровавую историю — побеждала точка зрения, которая способствовала продолжению жизни, улучшению условий бытия, полноте и качеству жизни. Именно поэтому человечество и прогрессировало, и именно духовные и нравственные императивы, которые мучительно вырабатывались в ходе человеческого развития, были той силой, которая противостояла и обуздывала природные инстинкты и эмоции фанатов силовой борьбы и войны и поощряла миротворцев. Конечно, это просто-напросто срабатывал инстинкт самосохранения. И все же выигрывал тот, кто был умнее, кто думал о будущем и наследниках, кто способствовал воспитанию чувств, позволявших человеку, исходя из общественных моральных установлений и высших духовных ценностей, в той или иной мере контролировать свои способности, потребности, сознательно подчинять личные и групповые интересы интересам других людей и обществ.

Человечество, учившееся поначалу стихийно познавать, накапливать все больше знаний, со временем придумало организованный способ передачи знаний, морали и духа от поколения к поколению — систему образования, которую мы сегодня понимаем, по крайней мере, официально, в большинстве, как единый и целостный процесс воспитания и обучения, целью которого является создание все больших возможностей преобразования как окружающей среды, в том числе социокультурной, так и самого человека.

Таким образом, человеческая эволюция во всем ее объеме непосредственно, в первую очередь, связана с уровнем познания и образования. Чем выше уровень науки и образования, тем выше темпы освоения природы, изменений окружающей человека среды, в том числе социокультурной. Но если мы соглашаемся с тем, что между прогрессом и образованием существует первостепенная зависимость, то необходимо признать, что такая же связь существует и между регрессом и образованием. То есть если мы сегодня говорим о глубоком и многоаспектном кризисе современной цивилизации, о том, что человечество поставило себя на грань физического самоуничтожения, то это значит, что прежде и задолго до того, как сложилась такая ситуация, до того, как мы поняли и признали этот факт, начался и произошел глубочайший кризис в системе образования ведущих стран мира, приведший к трагическим изменениям в содержании и формах мышления, ценностных ориентациях и морали народов тех стран, которые задают направление развитию всего человечества, то есть направление эволюции. Скорость, масштабы и глубина перемен в условиях жизни и труде ныне столь велики, что ум и сознание человека и общества уже не успевают к ним хотя бы приспособиться, не говоря о том, чтобы в полной мере осознать и управлять ими. Итог — кризис понимания происходящего и как следствие — нарастание хаоса и абсурда во всех сферах жизни и на всех уровнях управления вплоть до глобального. Все более заметны симптомы снижения моральных начал в поведении и деятельности как отдельных людей и групп, так и целых народов и государств. Дикие масштабы принимают насилие, агрессивность, экстремизм, террор и терроризм, преступность, проституция. Все более явно дают себя знать тенденции псевдокультуры и даже антикультуры, которые уже захватили основную часть молодежи Запада, а теперь и России. Но что означает снижение этической планки и общекультурного уровня широких народных масс? Это означает понижение качеств человечества, которые, как мы говорили выше, необходимы для его выживания. И это происходит в ситуации, когда проблема выживания стала проблемой № 1 и остра как никогда в истории.

О том, что образование в мире, на Западе находится в глубоком кризисе, известно давно. Еще в 1965 году премьер-министр Франции Жорж Помпиду публично заявил, что система образования Франции, — а во Франции, как и в России полагают, что это лучшая система образования — так вот Помпиду заявил, что система образования, особенно среднего, обнаружила неспособность к эволюции и базируется в значительной мере на основах, заложенных иезуитами в XVII веке и лишь несколько измененных в конце прошлого (т. е. XIX) столетия. В 1968 году вышла книга Кумбса «Мировой кризис образования». В 1983 году Национальная комиссия США по проблемам качества образования представила обществу доклад «Нация в опасности» с мрачными выводами и прогнозами, в котором, в частности, говорилось, что США совершили «акт бездумного образовательного разоружения», что существующее качество образования «несет угрозу будущему государства и народа».

Давайте посмотрим, что же в самом общем виде происходит в сфере высшего образования, особенно в новейшее время.

Определяющими тенденциями являются специализация, массовизация, экономизация. Все эти тенденции имеют под собой, безусловно, объективные основания и положительное и большое значение. Однако сейчас позвольте обратить внимание не на позитивные, а на негативные последствия этих процессов.

Специализация в высшем образовании — это следствие научно-технической революции. Известно, что специализация в технике, экономике и финансах становится все более углубленной, узкой, заставляет организаторов образования изыскивать дополнительные учебные часы за счет сокращения гуманитарных наук — философии, истории, социологии и т. д. По сути дела вузы превращаются в высшие ремесленные школы, особенно технические, которые готовят ремесленников, которым трудно понимать смысл общественно-политических процессов в мире и в собственной стране, разбираться в программах партий и группировок и т. д.

Но что такое по сути своей гуманитарно необразованный человек? Такой человек, в конечном счете, не может занимать самостоятельную и осмысленную гражданскую позицию, проявлять гражданскую активность. Это прекрасный объект для идеологических и политических манипуляций. Это функционер, это слепой исполнитель. Это будет грубо, но можно сказать — это будет специально и хорошо образованный раб. Узкая специализация в условиях НТР по сути дела обернулась дегуманизацией образования, массовизацией. С 1986 по 2000 год, всего за 15 лет, количество студентов в мире выросло с 13 до 86 миллионов человек, т. е. в 6 раз. Итог массовизации — резкое падение качества высшего образования, нарастание функциональной неграмотности, т. е. количества людей, которые закончили вузы, но не способны эффективно выполнять свои как трудовые, так и гражданские обязанности. Дело тут не только в том как — хорошо или плохо — организован в том или ином вузе образовательный процесс, а в резком снижении качества «исходного материала» — абитуриентов, которые становятся студентами. Например, в 2001-2002 годах в России из 1 миллиона 100 тысяч выпускников в вузы поступили более 90 процентов. И дело опять-таки не в том, как они учились и как их учили в школе, а в том, что многие из них, если не большинство, в силу своих исходных данных не мотивированы и не способны к высокоинтеллектуальной деятельности. Людей с дипломами о высшем образовании, кандидатскими и докторскими степенями, в том числе просто купленными за деньги, людей, повторяю, функционально неграмотных сегодня в мире и в России уже весьма много и становится все больше, в том числе в структурах власти и управления вплоть до высших органов. Отсюда нарастание ошибочных решений, творящих разрушительство, хаос, абсурд.

Экономизацию образования — третью тенденцию — можно понять только в том случае, если согласиться с тем, что образование — это поле идеологической и политической борьбы. Образовательная политика, так или иначе, в большей или меньшей мере диктуется интересами правящего класса. В странах Запада и в сегодняшней России правящий класс — это класс капиталистов. Дело не только в том, что социальная элита создает для себя привилегии в этой сфере: элитарные учебные заведения или отправляет своих детей на учебу в престижные вузы других стран — тут ничего особого нет. Образование — это поле борьбы за овладение умами и сознанием новых поколений. Да, взятый по отдельности каждый капиталист нуждается в квалифицированных и лояльных работниках. Это нормально. Вопрос о том, кого и чему учить, что и сколько знать в этом случае, имеет ключевое значение. Однако первой и главной заботой капиталиста были и остаются заботы о прибыли и сокращении издержек.

Под влиянием этого доминирующего обстоятельства изменялись и изменились взгляды на миссию и само понятие образования, на роль и значение знания, трансляция которых от производителя науки к человеку по нынешним представлениям составляет главную и единственную задачу образования. Взгляд на знание и образование через призму прибыли и денег привел к тому, что предпочтение стали отдавать, так называемым, практически полезным знаниям. Значение гуманитарного человекообразующего знания, с этой точки зрения, упало в цене. Знание все больше обретало и обрело уже во многом значение товара, а образование, утрачивая свою универсальную человекообразующую функцию, все больше становится одной из отраслей экономики, соотносясь с ней как часть с целым и, следовательно, подчиняясь ее целям и задачам, тенденциям и законам ее развития. Сегодня догмой стало положение о том, что экономика первична, а образование вторично. Отсюда тезис: поднимем экономику — возьмемся за образование. Отсюда тенденция на сокращение государственных расходов на образование.

В сумме своей специализация, массовизация и экономизация образования в качестве главного отрицательного следствия ведут к его примитивизации. Образование уже во многом утратило свою человекообразующую функцию, возвышающую и развивающую качества человека и, прежде всего, моральные и духовные, которые необходимы ему для выживания, и продолжает ее утрачивать. Все более примитивное образование образует все более примитивного человека, не способного охватить умом происходящее и направлять эволюцию к выживанию, а не к гибели, как это происходит сейчас. В общем и целом, кризис образования породил кризис понимания. И это приговор существующей системе образования, ибо конечным результатом, итогом образовательного процесса является не знание само по себе, а понимание, к которому это знание должно вести.

В общем, нет ничего ненормального в том, что мы многое не знаем и не понимаем, особенно в резко ускорившемся и усложнившемся мире. Это нетрудно объяснить и понять. Проблема в том, что массовизация образования породила массовую иллюзию всезнайства и всепонимания. Среднестатистический человек с дипломом о высшем образовании не может допустить даже мысли о том, что он чего-то не понимает, он просто не понимает, что он не понимает. Что уж говорить о тех, кто занимает руководящие посты, имеет дипломы разного рода. Мы с вами являемся свидетелями того, насколько не востребованы знание, наука, образование в высших эшелонах власти.

Во всех странах Запада идут бесконечные реформы образования. На протяжении всей второй половины ХХ века мы были свидетелями этого. Но эти реформы не приносят ожидаемых результатов. Звучат заявления о том, что школы и вузы абсолютно не реформируемы и, прежде всего, дескать, из-за того, что учителя и преподаватели крайне консервативны. Бывает и такое. Но, на мой взгляд, главное дело не в этом. Дело в том, что абсолютное число реформаторов ищет выход из сложившегося положения в рамках существующей парадигмы развития общества и вытекающей из нее парадигмы образования. И потом: что такое реформа? Это содержательное и формальное изменение системы при сохранении ее прежних качественных оснований. Тем более, ничего нельзя добиться путем модернизации, то есть просто обновления отдельных аспектов старого.

Между тем кризис образования кроется именно в его основах. Бессмысленно говорить о качестве образования, если нет четкого определения его миссии и конечной цели. В свою очередь невозможно добиться совершенного образования, если порочны сами принципы и основы общественного устройства. В плохом обществе не может быть хорошего образования. Но в то же время нет иного способа построения нового общества иначе как через новую систему образования, конечной целью которого является новый человек с новыми ценностями, новой моралью и новыми качествами характера. Иначе говоря, необходимы фундаментальные, радикальные перемены в основах общественного устройства.

Осознается ли это обстоятельство мировым сообществом? Да. Повестка на XXI век, принятая Международной конференцией ООН «Окружающая среда и развитие» в 1992 году в Рио-де-Жанейро, пожалуй, главное свидетельство этого. Подписи 179 глав государств и правительств под этим документом, в котором говорится, что прежняя парадигма развития человечества исчерпала себя полностью и окончательно, что следовать прежним путем гибельно для планеты; что необходима новая парадигма развития, и в качестве таковой была предложена идея, так называемого устойчивого развития. Все эти и другие факты свидетельствуют о том, что катастрофичность ситуации и необходимость радикальных перемен понимается.

Но дело в том, что призыв к коренной ломке существующего мирового порядка обращен к тем, кто этот порядок строил и строит, кому он выгоден и необходим, кто в сущности не откажется от него никогда. Конференция ООН по проблемам устойчивого развития, которая прошла в прошлом году в Йоханнесбурге, отметила, что за прошедшие с 1992 года 10 лет в мире практически ничего не изменилось к лучшему, что все идет по прежней схеме. Хотя, на мой взгляд, это не совсем так. В мире идет коренная ломка, можно сказать, революция с целью установления нового мирового порядка в интересах группы высокоразвитых стран, возглавляемых США. Мы об этом многократно говорили на наших заседаниях. Руководство этих стран понимает опасности, вызовы и угрозы XXI века; понимает их реальность для жизни человечества. Однако, формула ООН: или выживем все, или не спасется никто — их не устраивает. И потому даже на грани гибели, в крайней ситуации выживания они делают ставку на эволюционный принцип естественного отбора: выживает сильнейший. И мы видим, как эта политика действует: Югославия, Афганистан, Ирак и т. д.

В этом смысле идея устойчивого развития в ее истинном смысле выглядит, конечно, утопичной. Ей противостоят оружие и власть, деньги, неограниченные никакой моралью, — одним словом, грубая сила. Сегодня эта сила торжествует. Но, на мой взгляд, в этом все-таки нет безысходности. В свое время даже такой гениальный силовик, как Наполеон Бонапарт не без досады заметил, что всякий раз, когда встречается ум и сила, то, в конце концов, победа остается на стороне ума. Необходимые радикальные перемены в общественном устройстве и жизни в этой ситуации должны произойти именно со стороны ума, науки и образования. Власти денег и силе власти надо противопоставить силу нового гуманитарного знания, новых социальных идей, перемен массового сознания, понимания людьми смысла и сущности происходящего в мире и в России, да и в самих Соединенных Штатах, которые являются источником этой мировой неустойчивости.

Во Всемирной декларации о высшем образовании для XXI века, принятой ЮНЕСКО в октябре 1998 года в Париже, говорится, что в связи с необходимостью «культурного, социально-экономического и экологического устойчивого развития человечества, наций и сообществ перед высшим образованием встают грандиозные задачи, требующие его самого радикального преобразования и обновления, подвергать которому его еще никогда не приходилось». Здесь нет самого слова «революция», но сказанное в полной мере отвечает его смыслу. Что такое революция? Революция — это наиболее концентрированное, максимально быстрое, глубокое, т. е. именно радикальное обновление явления, открывающее ему небывалые до этого возможности самоосуществления. Это смена качественной, сущностной, целостной определенности, это скачок, перерыв постепенности в изменениях, преобразование сути; смена оснований и системного характера предмета в целом.

Вопрос не в том, что кому-то хочется преобразовательной революции. Дело в том, что она вызрела, на мой взгляд, что она уже неизбежна. Человечество не только поставило себя на грань гибели, но и загнало в цейтнот. На постепенные, эволюционные перемены уже просто нет времени. Вдумайтесь в такие цифры и факты: за последнюю треть ХХ века человечество израсходовало треть конечных, невосполняемых богатств Земли. Если не будут предприняты экстренные меры, к середине ХХI века будет использована вся наличная пресная вода. Проблема конечных земных ресурсов сегодня заняла первое место в списке приоритетов американского руководства. Перемены в мышлении, в сознании, в моральных и духовных ценностях должны произойти, таким образом, на предельно коротком отрезке исторического времени: за 2-3 десятилетия, революционно.

Главный момент образовательной революции — это смена консервативно-эволюционной образовательной парадигмы на прогрессивно-революционную, базирующуюся на новой парадигме устойчивого развития. Образовательная парадигма, о которой я говорю в своей книге «Образовательная революция», включает в себя несколько основных идей и подходов. Я назову некоторые из них: это новый взгляд на миссию образования в ХХI веке, это новый взгляд на предметы конечной цели образования, это новый взгляд на уровни образования, это новый взгляд на роль социально-гуманитарного знания и это новый взгляд на учебные цели и средства их решения.

Несколько слов в порядке пояснения двух-трех идей из этого перечня. Прежде всего, о новом взгляде на образование и на его миссию в обществе. Они во многом противоположны существующим представлениям. Если ныне действующая парадигма рассматривает образование как непроизводственную отрасль общественной жизни, которая только потребляет созданные в других отраслях материальные и духовно-нравственные ценности, в частности знания, то в новой парадигме образование видится как самоценность, провозглашается сферой производства высшей ценности и главного капитала — человека во всей полноте его свойств и качеств как гармонично и всесторонне развитой личности, а не только специалиста. При этом сами школы (общая, высшая) должны все более становиться местом производства духовно-нравственных ценностей, в частности знаний. Традиционная парадигма отводит образованию роль подсобного средства в решении разных и, прежде всего, экономических задач. Отсюда приоритеты, как я уже говорил: поднимем экономику — возьмемся за образование. Отсюда остаточный принцип финансирования, отсюда взгляд на образование как на средство адаптации новых поколений к существующей действительности, средство закрепления сложившейся социальной структуры общества.

Я думаю, что настоящим полем битвы как отдельных стран, так и всего человечества за свое будущее должны являться не географические (по крайней мере, не только и не столько географические) пространства, источники сырья и энергии, а человек, еще не приобретший до конца, но уже утрачивающий те качества, которые способствуют выживанию; человек, прежде всего в его интеллектуальном и духовно-нравственном измерении. Необходимо формировать новую этику, новые духовные ценности, новые потребности, а не просто адаптировать человека к требованиям рынка и жизни, как это происходит сегодня, и в чем абсолютно уверены очень многие из тех, кто учит детей и студентов.

Следующий пункт новой парадигмы — изменения в предмете образования. Традиционно знаменитый ЗУН (знания, умения и навыки), конечно, не устраняются. Без знаний нет образования. Но, как известно, многие знания в эпоху НТР устаревают так быстро, что студент, не успев получить диплом, оказывается в положении малознайки, а то и незнайки. Человечество подошло к такому моменту своего развития, когда оно не успевает осознавать происходящее и адаптироваться к нему. Дело не только и не столько в количестве знаний, которыми владеет человек. Давно известно, что многознание уму не научает. На первый план в высшем образовании, на мой взгляд, вышла проблема понимания. Это значит, что пониманию надо учить. Что значит понимать? Что значит учить и как учить пониманию? Я не говорю сейчас об этом. Это отдельная тема. Мне ясно одно: вуз должен через знание развивать мышление до стадии понимания. В этом и состоит назначение высшей школы. А если мы выпускаем в жизнь людей, нашпигованных специальными знаниями, но не способных разобраться в происходящем, — это не высшее образование.

Третий пункт новой парадигмы — новый взгляд на роль социально-гуманитарного знания. Мы так привыкли к аббревиатуре НТР, что не особо задумываемся над ее полным смыслом. Но ведь НТР — это лишь научно-техническая революция, но не научная со всех сторон. Например, не научно-гуманитарная. В этой сфере, в сфере гуманитарного знания, в ХХ веке никакой революции не было и нет. В отношении себя и общества человек до сих пор все еще поразительно нелюбознателен. Поэтому и в понимании самого себя, в своем развитии, в частности, развитии своих творческих способностей он мало продвинулся. А представим себе, каких грандиозных высот во всех направлениях могло бы достичь человечество, если бы человек сумел использовать хотя бы 30—40, а не 5-10 процентов своего интеллекта, как это происходит сегодня. Но эти самые 5-10 процентов ума были направлены в основном на овладение внешним миром, а не на собственное самопознание и саморазвитие. Между тем, идеи гуманизации и гуманитаризации уже поседели от времени, уже давно идут разговоры о человеческой революции.

Есть еще некоторые идеи, которые можно отнести к разряду революционных для образования, но я не говорю о них из-за недостатка времени.

Уважаемые коллеги, в одной из рецензий, которые выходят сейчас на мою книгу «Образовательная революция», авторы, оценившие эту книгу весьма и весьма доброжелательно, тем не менее заметили, что все-таки, как они пишут, это «чегеварство» и «донкихотство» - говорить об образовательной революции. Но, конечно, это тоже неплохо - значиться, донкихотах, но хотел бы заметить, что я человек далеко не наивный. Конечно, немножко романтик, но и прагматик. Каждый день с утра до ночи в течение вот уже 10-ти лет я занимаюсь как ректор совершенно конкретными практическими делами. Идея о необходимости образовательной революции пришла в мою голову совсем не от безделья и не от желания поразить кого-то необычным словосочетанием. Я убежден, что необходимость смены парадигмы развития и, следовательно, выработки новой парадигмы образования, влекущей за собой образовательную революцию, давно назрела. Весь вопрос в том, как быстро мы это осознаем. Для этого надо писать, говорить, спорить. Я надеюсь, что некоторые основания для этого я дал и своей книгой, и своим выступлением. Извините за пространность моего выступления.

A. А. ЗИНОВЬЕВ

Я думаю, что сейчас будут краткие вопросы к докладчику и краткие ответы. Обсуждать будем потом. Какие будут вопросы?

B. В. САПРОНОВ

Не могли бы Вы указать некие конкретные шаги по решению тех проблем, которые Вы перед нами обрисовали? Ваши предложения по конкретным практическим шагам.

И. М. ИЛЬИНСКИЙ

Видите ли, мы живем в определенной системе отношений. Поэтому, с одной стороны, ты размышляешь о том, как сделать так, как тебе хочется сделать, а, с другой стороны, жизнь заставляет и вынуждает жить по тем правилам, которые существуют. Поэтому существует некоторый разрыв между тем, что мне хочется и можется.

В практической жизни в нашем вузе мы делаем некоторые шаги в направлении реализации этих идей и, прежде всего, идей гуманитаризации. Я могу сказать, что мы давно и последовательно занимаемся проблемой качества образования. Но этим сейчас занимаются все и говорят об этом все. В прошлом году, например, мы детально проанализировали, есть ли возможности сделать вузу что-то такое, что не предсказано и не определено государственным образовательным стандартом. При подробном рассмотрении оказалось, что есть. И поле для маневра значительное: по некоторым специальностям мы на 30-70 процентов не регламентированы так жестоко, как предписывает госстандарт. Это дает нам возможность действовать по своему усмотрению. Мы поставили такие задачи. Сейчас по тем специальностям, которых около двадцати в нашем вузе, мы пытаемся насыщать нашу учебную плановую программу такими предметами, дисциплинами, которые помогли бы решению этой проблемы. У нас и так гуманитарный вуз, но по целому ряду дисциплин (по экономике, рекламе и т. д.) много специальных дисциплин. Мы пытаемся дополнить такими, которые расширят сферу гуманитарного знания. Это то, что касается нашего вуза.

Я являюсь президентом Союза негосударственных вузов Москвы и Московской области. Уже два года я последовательно гну линию к тому, чтобы то же самое делалось в других негосударственных вузах Москвы и Московской области (это около 200 вузов). Я вообще думаю, что наибольшие возможности в решении задач, о которых я говорил, имеют негосударственные образовательные учреждения, ибо у них просто маневр больше, чем у государственных, меньше регламентаций.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Какие еще вопросы? Прошу. 

М. Б. ЗЫКОВ

Вы предлагаете образовательную революцию. Обычно в социуме революция в одной сфере так или иначе сопровождается революцией в других, по крайней мере, соседних областях. Для образовательной революции — какие другие сферы общества надо проанализировать, по Вашему мнению, или можно обойтись одной спокойной бархатной революцией внутри образования?

И. М. ИЛЬИНСКИЙ

Да нет, конечно. Я уже об этом говорил. Это не мои убеждения. Здесь мало моего. Я в основном обобщаю и преподношу в обобщенном виде идеи и предложения, которые уже сформулированы в мировом сообществе и в российском тоже. Скажем, идею устойчивого развития. Если ее реализовать последовательно и хотя бы в той полноте, в какой она обозначена и сформулирована, это, в сущности, мировая революция. Нравственный императив, разработка новой этики — это же не мной придуманные вещи. Это говорится в документах Рио-де-Жанейро и Йоханнесбурга, где образование и воспитание стоят на первом месте. Поэтому я полагаю, что эти две главные революции должны произойти, должны произойти радикальные серьезные перемены в общественном устройстве, в понимании, куда идти миру, в каком направлении развиваться. Образование здесь выступает в качестве цели и средства. Так я это понимаю.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Нет больше вопросов?

Слово имеет Константин Семенович Пигров. 

К. С. ПИГРОВ

Прежде всего, я бы хотел поблагодарить за приглашение на это высокое собрание. Хотя боюсь, что не вполне оправдаю надежды, потому что то название, которое было мне предложено, у меня преобразилось в совсем иное. Это, скорее, будет философия российского образования или русская философия образования. Конечно, я начну с некоторых общих мест, очень существенных, мне кажется.

Надежда России — не на исключительные природные богатства. А надежда России на духовное богатство — интеллектуальное и эмоциональное.

Что же касается революции в образовании, о которой мы услышали, то я, честно говоря, не придаю ей того исключительного смысла, какой был озвучен в докладе Игоря Михайловича. Конечно, революция в образовании есть. На мой взгляд, суть этой революции в образовании, которая происходит сегодня, заключается в переходе от машинопечатного слова к компьютерному. Вся система образования преобразовывается в том плане. Но это все на поверхности. Помните:

Глубокие воды тихо текут, Мудрые люди тихо живут.

В глубине дело с образованием в мировом масштабе, да и в России, прекрасно. Потому что, когда я гляжу в глаза первокурсников философского факультета, то я вижу тот духовный огонь, который горит в человечестве уже три тысячи лет. Это тот огонь, который горел в глазах Гераклита, Исайи и Заратуштры. Но, конечно, он не во всех глазах горел и в прежние времена.

Образование — это не тотальная вещь. Образование — это дело счастья избранных.

Что делать? Таков практический вопрос, который Вы поставили. Что же делать? Вспомните, как В. В. Розанов говорит: если лето, то собирать ягоды и варить варенье, а если зима — пить чай с вареньем. Но что это означает? Это означает: надо просто по возможности хорошо делать свое дело. Мы находимся в могучем космическом потоке образования человечества, и, вообще-то говоря, по большому счету все хорошо, насколько это может быть хорошо. Но это моя реакция, и тут я перехожу к содержанию своего доклада.

Помните, чем отличаются идеалы героев Достоевского от идеалов героев Диккенса? Герои Диккенса стремятся к земному богатству. Герой Диккенса хочет накопить деньги и купить себе коттедж среди зелени, как у вас тут, и чтобы была «куча веселых детей». Вот чего хочет герой Диккенса. А чего хочет герой Достоевского. Он не думает о богатстве и о «куче веселых детей», ему надо «вопрос решить»!

Вот с этой точки зрения надо смотреть на российскую философию образования, а она, мне кажется, в этом направлении и развивается. Будучи тесно связанной с русской историософией, она возводит проблемы образования к фундаментальным вопросам мирового устройства. Это, наверное, отчасти объясняет те аспекты, которые я выбираю. В частности, сюжет русского космизма.

Я хотел бы посмотреть на человеческое образование как на формирование человечества. Как на космическое событие или как на событие макрокосмоса и микрокосмоса. Дальше я попытаюсь проследить экзистенциальный, микрокосмический смысл этой макрокосмической причастности образования.

Итак, «образование» определяется, прежде всего, как «получение систематических знаний». Но есть очень существенный омоним, тоже — якобы омоним. Образование Солнечной системы или образование биосферы Земли, образование человечества (антропо- и социогенез), так же как и образование индивидуальности, — все эти процессы по сути едины. Конечно, здесь может быть применен философский прием уточнения, ригористического уточнения понятий — возвращение к буквальному смыслу терминов вполне имеет право на существование. Но я-то напоминаю и о существовании игры с мерцающими смыслами и этимологиями. Образование как становление вообще, как результат этого становления, с одной стороны, и образование как становление человека собственно человеком в процессе знания как понимания. Эта игра, эти мерцающие смыслы, такие же, как и в других языках. Во всяком случае, это можно проследить и в немецком языке на функционировании слова Bildung.

Таким образом, на образование можно смотреть, во-первых, в античном плане, как на формирование, как на превращение хаоса в космос, как на внесение парадейгмы в хаос. Во-вторых, в библейском плане, образование предстает как радикальное возникновение нового, как генезис чего-то такого, чего никогда еще не было, как на становление нечто из ничто. Вопрос не только в том, как форма образует материю, но как образуется сама форма (в частности, и под воздействием материи). В этом плане образование — фундаментально темпоральный феномен.

Я попытаюсь рассмотреть образование во втором смысле. Образование это не только и не столько процесс «передачи знаний», уже наличных, присутствующих у Учителя, сколько по своей сутипроцесс возникновения нового знания, причем нового знания не только для Ученика, но и для Учителя. Насколько я понимаю, в этой аудитории все преподаватели и все прекрасно знают это замечательное свойство процесса преподавания, потому что только в преподавании ты понимаешь то, что ты преподаешь.

Знание как процесс и прогресс знания осуществляется в системе образования. С этой точки зрения система образования (в чем ее великая ценность) — это гарант существования и движения знания в обществе. Я думаю, что в этом отношении ключевую роль играет именно социальный институт образования, а не социальный институт науки, как может показаться нам, жителям новоевропейской цивилизации. Именно образование и есть культура в динамике. Знание, которым владеет Учитель, сталкиваясь в процессе образовательного диалога с Учеником в определенной образовательной среде, с той стихией, которую представляет Ученик в мире, это знание Учителя превращается в некоторое новое знание и для самого Учителя, и для общества в целом. С этой точки зрения система образования представляет креативный институт.

Я по инерции говорил, что образование — это процесс, процесс знания. Но не точнее ли здесь употребить слово «эксцесс»? Образование — это эксцесс, в котором обнаруживаются хтонические стихии, где все время слышатся глухие раскаты ворчания Хроноса. Этот Хронос в данном случае пожирает не своих детей (Учеников), а родителей (т. е. Учителей), он пожирает самоуверенность и самодовольство. Хронос вселяется в Учеников и пожирает Учителей.

Так называемый «процесс трансляции знаний» (помимо воли Учителей и Учеников) есть эксцесс, где возникают новые результаты, которых никто не ждал, которых нельзя было предвидеть заранее. В конечном счете, получается, что Учитель транслирует такие знания, которые новы и для него самого. Помните, как говорил К. Маркс: «Дети воспитывают своих родителей».

Анатомия возникновения нового знания в этом эксцессе может быть как-то рационализирована. Во-первых, это лежащий на поверхности процесс обучения как целе-средственный процесс, как уже упомянутое внесение формы в материю. Ставятся цели и подбираются соответствующие (дидактические, например) средства. Во-вторых, это можно назвать процессом осмысления или процессом понимания, когда полученные в процессе обучения знания попадают в реальную социальную среду и обретают дополнительные смыслы, которые не были предусмотрены учебным планом.

Цели образования, поставленные в начале процесса обучения, строго говоря, никогда не достигаются, по крайней мере, не для всех. Результаты образования могут быть «выше» или «ниже», но не те, которые задумывались.

Очевидно, что односторонняя сайентификация образования — тупиковый путь новоевропейской цивилизации. Новоевропейская идея профессии (Beruf) исторична и конечна. Образование не может быть сведено только к формированию профессионалов.

Отсюда неизбывный трагизм образования с точки зрения достижения заранее поставленных целей. Это трагизм, который принимает иногда формы скандала. Кстати говоря, педагогические скандалы — это интереснейшая и малоисследованная в философском плане вещь. Помните роль скандала в поэтике Достоевского? Ученики, в которых вселился Хронос, пожирают своих Учителей, для того чтобы потом самим быть пожранными уже своими собственными Учениками. На экзистенциальном уровне примером такого трагизма образования могут служить «Письма к сыну» графа Честерфилда. Помните, у просветителя ХVIII века появляется незаконный ребенок. Общаться с ним он не может. Он может только писать ему письма. Всю свою бесконечную любовь он вкладывает в этого сына, надеясь воспитать из него настоящего просвещенного человека. А что получилось? Получилась из этого мальчика посредственность. Но эти письма, в некотором роде, воспитали, по крайней мере, весь английский ХVIII век.

Образование как некая машина вроде бы должна гарантировать (я говорил «гарант») успех в образованности: получил диплом — значит ты образованный человек. Но нет — никаких гарантий! Может быть неудача. Причем это не значит, что были плохие учителя или плохая система. Это означает только то, что образование — это каждый раз индивидуальное дело или каждый раз индивидуальная авантюра, где ответственность на самом Ученике, и, конечно же, удача. В то же время это и утешает. При любой, самой плохой, системе образования возможны потрясающие индивидуальные достижения. И мы знаем тысячи тому примеров.

Образование, таким образом, если посмотреть в целом, предстает как некий растущий во времени агрегат инноваций. Это такой перманентный социогенез и антропогенез, который не естественно закончился, это постоянный эксцесс творения обществом и человечеством самого себя. Мы, цивилизованные люди, пытаемся освоить этот объективный и стихийный эксцесс, мы пытаемся связать концы с концами и добиться хоть какого-то направленного достижения целей. Здесь цивилизация создает совершенно необходимый институт формального образования, институционализированного образования (публичные школы, университеты и т. д.). Марк Аврелий в свое время благодарил прадеда за то, что тот никогда не отдавал его в публичные школы. Внутреннее репрессивное начало в формальном образовании никуда не ушло, и в этом плане формальное образование (от слова «форма») — это антиобразование. В формальном образовании хоть и выходит на первый план «трансляция знания», трансляция наличного, она, конечно, совершенно необходимый момент, обеспечивающий стабильность общества.

Здесь, с этой точки зрения, принципиальна внутренняя связь формального образования и государства. Формальное образование есть главный рычаг создания социального порядка. Формальное образование конституирует государство, и, я скажу, что информальное образование (или культура как процесс и эксцесс) конституирует гражданское общество.

В цивилизованном обществе формальное образование развертывается через вечный полемос (я бы не сказал диалог) интеллигенции и администрации. Полемос творческого и правящего меньшинства, которые всегда вступают между собой в более или менее явно выраженный конфликт.

В целом, конечно, формальное образование всегда присутствует в цивилизации, но это только верхушка айсберга. Основу образования составляет информальное образование. Любопытную пограничную зону составляет то, что обозначается с помощью эвфемизма «дополнительное образование». Это Дома творчества, Дворцы пионеров, всякие кружки по интересам, студии. В этих кружках информальное образование обретает некоторые более или менее устойчивые и легальные формы.

Если образование есть, в конечном счете, агрегат инноваций, то роли Учителя и Ученика в нем существенно различны. Инновация вообще представляет собой продуцирование нового и значимого результата. В образовательном событии Ученик, даже сам того не сознавая, конечно не желая, «отвечает» за новационность, а Учитель — за значимость новации. Ученик задает «глупые» вопросы, он (неосознанно) пытается расшатать, подвергнуть испытанию существующую систему знаний. Учитель дает умные ответы (т. е. «взвешенные», социально значимые) на глупые вопросы. Он охраняет и сохраняет преемственность и, в конце концов, терпит победоносное поражение или претерпевает победу. В молодых обществах в системе образования господствуют Ученики со своими глупыми вопросами, а в старых обществах господствуют Учителя со своими мудрыми традициями и умными ответами.

Чтобы понять образование в предлагаемом аспекте как постоянный антропо- и социогенез, его следует включить в контекст техно- и ноогенеза. Игорь Михайлович уже частично это сделал. Я бы хотел напомнить, что идея техногенеза была разработана Александром Евгеньевичем Ферсманом, вклад которого вполне сравним с вкладом В. И. Вернадского. Однако судьба его идей менее счастлива, чем судьба идей Вернадского (я думаю, это совершенно не случайно). А. Е. Ферсман рассматривал техногенез как тип минералообразования, связанный с хозяйственной деятельностью человечества. В этом плане развитие техники (как составляющей научно-технической революции, о которой уже говорилось) он рассматривал как процесс, осуществляемый не в целях человека. Человек, в данном случае, выступает в техническом прогрессе всего-навсего как агент общего развития, осуществляющий этот процесс подобно тем моллюскам, которые оставили после себя гигантские меловые отложения. Они ведь вовсе не были последней целью этихмеловых отложений, а были всего лишь этапом в геологической эволюции Земли.

Технический прогресс можно (и, я думаю, следует) рассмотреть в таком плане. Образование тогда есть не сам техногенез, а, так сказать, технэгенез — формирование технэ, проинтегрированного по всему человечеству, т. е. формирование навыков, умений, знаний, необходимых для участия в техногенезе. Но, конечно, образование это не только формирование техносферы и ноосферы.

В связи с этим возникает вопрос о выживании. Видите, как Игорь Михайлович поставил вопрос: выживание — это последняя ценность. Я позволю себе как-то усомниться в этом. Неужели, действительно, последняя наша цель состоит в том, чтобы выжить? Мы же знаем, что человечество в процессе своего образования, в конце концов, погибнет. И образование, я думаю, образование как участие в процессе ноосферы формирует не только искусство жить достойно, но и искусство умереть достойно. Причем, если говорить обо всем человечестве в целом, образованное человечество умеет жить в присутствии будущей смерти. Вот это обстоятельство я бы хотел особенно акцентировать. Я помню, в одном американском боевике киллер философствует. Когда на него смотрят с ужасом как на профессионального убийцу, он говорит: мы же все равно умрем. И неразвитая мысль, тем не менее, содержит в себе, по-моему, весьма серьезные философские основания.

Первый макрораздел у меня заканчивается. Я перехожу к микрокосму.

Я напомню, что я исхожу из фундаментальной эквивалентности микро- и макрокосмоса. С этой точки зрения все то, что я говорил раньше, это вопрос о мотивированности образования индивидуальности. Что заставляет человеческую индивидуальность так неистово стремиться к знанию во все времена: и во времена Заратуштры и сегодня? Я думаю, что дело в неизбывном порыве к образованию, характерному для индивидуальности, этот порыв от имманентного к трансцендентному, это стремление к единству с трансцендентным (с Богом, с Абсолютом, с предельными основаниями бытия, с объективными законами природы, общества и мышления и т. д.). Экзистенциальный смысл образования состоит в том, что только образование дает полноту бытия. Полнота бытия дается образованностью как ликующим знанием. Образованность как ликующее знание — вот тут бы я и поставил, пожалуй, значок Абсолюта. Не стремление к выживанию, а стремление к образованности как к ликующему знанию безотносительно к утилитарной практической пользе. Да, я знаю, что я умру, но я все равно стремлюсь к знанию. Человечество знает, что оно умрет, но оно все равно стремится к знанию — и не только потому, что это позволит протянуть еще лишние 200-300 или 500 лет.

В этом смысле образование всегда раскрывалось как идентификация. Ясное дело, это азбучная истина, что образование есть форма социализации человека. Но я бы сказал, что это не только социализация, но и в некотором роде космизация, понимаемая как мистическое единство с Абсолютом, как достижение тождества сознания и бытия.

Образование как космизация просто и ясно выражено в пушкинском «Пророке»:

И внял я неба содроганье
И горних ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

Если таким образом смотреть на персональное образование, т. е. на образование индивидуальности, то становится ясно, что в нем всегда есть по крайней мере три вложенных друг в друга смысла: это эстетический смысл, смысл религиозный и, наконец, смысл философский. Вне этих вложенных друг в друга смыслов образования нет образованных людей, есть «образованцы», у которых сформирован рассудок, но не сформирован разум. Пафос так называемой «гуманитаризации образования» (явно выраженный канцеляризм: «гуманитаризация образования», особенно, когда у нас гуманитарный университет — гуманитаризация гуманитарного университета — хорошо звучит!) заключается, в конечном счете, в том, чтобы формировать не только рассудок, но и разум, т. е. (помните, как у Канта) дать понятие о душе, о мире в целом и о Боге.

Критерием, лакмусовой бумажкой подлинности образования, которое является не образованием только рассудка, но и образованием разума, является отсутствие скуки. Слово «скука» должно быть выделено специально. Оно должно быть, что называется, тематизировано. Скука должна быть раскрыта как космологическая и метафизическая категория. Скука — это возмездие, возмездие за пренебрежение целями разума во имя целей рассудка. «Скука бесконечных пространств» (перефразируем Паскаля) возникает тогда, когда мир рассматривается не с точки зрения высших ценностей, а с точки зрения утилитарных потребностей. В сущностном измерении скука царствует «в мире как мастерской», несмотря на внешнюю «занятость» и даже «увеличенность», но скуке нет места «в мире как в храме», хотя современный человек по причине своей недостаточной образованности, по причине своего неумения молиться, скучает именно в храме, а в мастерской он всегда найдет себе развлечение.

Конечно, сказанное выглядит несколько абстрактно, поэтому я бы хотел в заключение коснуться некоторых более конкретных технологий, с помощью которых возможна активизация индивидуальностей в обнаружении ее высшей предназначенности к образованию. Я укажу здесь только на те технологии, которые неоправданно остаются в тени. Слово-то какое — «технология»! Но оно тут употребляется, как вы понимаете, в ироническом смысле.

Итак, первая технология из этих оставшихся в тени. Это технология «интимного дневника». Интимный дневник — это удивительное место, где познание и сознание конкретно превращаются в самопознание и самосознание. С помощью интимного дневника человек превращается в индивидуальность, вступающую в общение с трансцендентным. Поразительно, что наше общество боится дневника. Оно боится дневника, я думаю, в связи со своим тоталитарным наследием, где дневник всегда предстает как донос на самого себя. Когда я делаю доклад о дневнике, в аудитории очень часто находится человек, уважаемый профессор, который говорит: «А я никогда не вел дневников». Его никто не спрашивает, а он сообщает: он не вел дневников. Метафора дневника — мастурбация, самокопание. Это явление, которое остается для психотерапевтов. Разве солидный человек может вести дневник?

Егор Яковлев в начале перестройки, даже еще в поздние советские времена, пытался сконструировать автобиографию Ленина. У него поразительным образом ничего не получилось. Ленин у Яковлева предстал такой фигурой, которая к саморефлексии не склонна. В некотором роде это и есть образец деятельного человека, перевернувшего, безусловно, мир, который совершенно не рефлексировал. Но мне приходит в голову другой человек, который тоже перевернул мир и тоже в ХХ веке. Этот человек соединяет в себе Ленина и Петра I для Индии. Речь идет о Махатме Ганди. Я помню, была фотография в «Курьере ЮНЕСКО» «Личные вещи Ганди». Там такие были личные вещи: набедренная повязка, плевательница, сандалии и дневник. И все. Ни одной книги. Личные вещи — вот только это. Конечно, старшее поколение это помнит, а молодежь-то, наверное, и не читала замечательное произведение Ганди «Моя жизнь», которое издано в русском переводе. Рефлексия этого вождя индийской революции оправдывается, может быть, более счастливыми путями, которыми идет индийская революция, нежели русская модернизация.

Другая базовая технология образования — это новомодность. Образование как перемещение в духовном пространстве находит свой существенный эквивалент как непосредственное перемещение в физическом и, в конечном счете, в культурном пространстве. Роль путешествия для образования хорошо понимали в ХIХ веке, но сегодня путешествие отошло на второй план, оно планируется в социальном институте туризма, а из сферы внимания педагогов по существу выпало. Видение русского космизма особенно подчеркивает смысл образования как путешествия. Это вторая технология.

Третья базовая технология — это эзотерическое измерение образования. Речь идет об обязательном присутствии тайны в образовании, начиная с архаических обрядов инициации и до современных «трудных» научных дисциплин, штудируемых в университетах. Именно тайна конкретизирует тот порыв от имманентного к трансцендентному, который был описан выше. Тайна — это не просто знание о незнании, тайна это императив, который влечет к знанию неизвестного. Мы эмпирически постоянно используем механизмы тайны в образовании, религии, искусстве, философии, но теоретически еще не осознали в полной мере ее природу. Процесс образования раскрывается как волнующее пребывание в сфере тайны и преодоление ее.

В образовании есть два пути. Есть путь Прометея и путь Гермеса. Вся техническая высшая школа вышла из Прометея. Прометей дает инструкции по использованию огня. А Гермес ведет себя совершенно иначе. Он загадывает загадки, он хитрит, дает туманные ответы, уклоняется от прямых ответов. Я читаю лекцию по Александру Блоку и, как мне кажется, очень интересную. В это время я вижу, что девушка на последнем ряду тоже чем-то очень увлечена, тоже чем-то очень взволнована. Я смотрю, что же она делает. Она, оказывается, у меня на лекции разгадывает кроссворд! И это ей представляется бесконечно интереснее, чем то, что я в духе Прометея ей пытаюсь истолковать.

Вот три эти технологии, которые необходимо разрабатывать, чтобы достойно пребывать в том великом процессе или эксцессе образования, в котором мы пребываем вместе с цивилизованным человечеством уже по крайней мере 10 тысяч лет.

В заключение я позволю себе несколько таких прозаических моментов. Дело в том, что при головном совете по философии Минобразования мы организовали секцию философии образования, куда я вас приглашаю. Нами задумана пятилетняя программа. Мы провели в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге две конференции. Одна называлась «Философия образования», другая «Образование и инновации». Третья, которая будет в декабре 2003 года, будет называться «Образование и насилие». Я приглашаю вас принять в ней участие.

Дальше, в 2004 году, я думаю, будет конференция «Образование и тайна» или «Образование и ложь». И последняя конференция «Образование в экзистенциальной и феноменологической перспективе» — в 2005 году.

Спасибо за внимание.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Пару слов я скажу в качестве президента Клуба.

Константин Семенович поставил вопрос: чего хочет герой Достоевского. Так вот, насколько я помню, он хочет убить старушку. Кстати сказать, за время реформ в России этих старушек убили, зарезали — знаете сколько? Несколько десятков тысяч. И ни один сукин сын не пришел добровольно с повинной до сих пор. Но это между прочим.

Сейчас прошу вопросы к докладчику.

Пожалуйста, Юрий Михайлович.

Ю. М. РЕЗНИК

Уважаемый Константин Семенович, Вы такую благостную картину нарисовали, что у меня сложилось впечатление, что Вы говорили, по крайней мере, не о нашем российском образовании. В чем же все-таки русскость Вашей философии образования? Только ли в космизме, в космизации?

Второй вопрос. Вы много говорили о техногенезе, но я почти ничего не слышал о культурогенезе. Вы связываете образование как становление индивидуальности и культурогенез?

К. С. ПИГРОВ

Второй вопрос легкий. Образование — это и есть культурогенез.

А первый вопрос очень трудный, на который я не могу ответить. В чем русскость? Да не знаю я. Может быть, и нет ее. Может, в языке, единственном, на котором я могу сделать этот доклад, потому что на другом языке, кстати, этот доклад был бы совершенно другой. Есть некая стихия. Вы меня спрашиваете о том стихийном потоке, который меня несет. Это поток русскости. Что я могу сказать? Когда мышку во время наводнения снесло и несет потоком, что она может сказать об этом потоке? Ничего не может сказать.

A. А. ЗИНОВЬЕВ
Еще вопросы?

B. М. МЕЖУЕВ

Вы говорили о русском образовании, а пользовались немецким словом.

К. С. ПИГРОВ

Но это не обидно. Например, «Дазайн» — это может быть, самое русское философское слово сегодня. Оно и не переводится, пишется даже кириллицей.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Слово просил Михайлов Игорь Алексеевич.

И. А. МИХАЙЛОВ

Я не могу не согласиться с Игорем Михайловичем, что нельзя рассматривать образование в отрыве от проблем общества. Я бы хотел вот на чем остановиться.

Мы находимся в конкретной исторической ситуации в стране, где проходит очередной гигантский социально-экономический эксперимент. В свое время Паскаль отмечал, что достаточно будет уехать тремстам интеллектуалам, и Франция превратится в страну идиотов.

Первой страной, которая стала проводить целенаправленную политику по привлечению иностранных специалистов, политику, как сейчас принято говорить, сманивания чужих «мозгов», была Россия. Именно Петр I осознал необходимость и важность привлечения лучших специалистов для процветания державы. Сегодня Россия стала страной, которая стабильно поставляет своих лучших специалистов на Запад, в первую очередь, в Соединенные Штаты. Этот процесс, известный как «утечка мозгов», активно стал развиваться в Соединенных Штатах, особенно в середине 1960-х годов, что заставило американцев в 1965 году принять специальный миграционный закон, в соответствии с которым они стали сманивать специалистов.

Почему я затрагиваю эту тему? По той причине, что сегодня российское образование готовит своих лучших специалистов в ряде областей в основном для Запада. Мы должны отдавать себе отчет в том, что сейчас происходит и в нашей стране, и на Западе. Россия потеряла за эти годы примерно треть своего научного потенциала. Среди главных причин, которые побуждали людей уезжать, назову резкое снижение затрат на научные исследования. Напомню вам, что в 1980-х годах Советский Союз тратил на науку порядка 3 процентов от ВВП, на сегодняшний день мы и до одного не дотягиваем. Думаю, что в этой аудитории не надо упоминать, что в среднем заработная плата ученых в России составляет 1500 рублей. Это меньше 50-ти евро. Зарплата западного ученого в 30—40 раз больше.

Таким образом, при нынешней государственной политике наше образование в самое ближайшее время обречено подготавливать лучших специалистов для Запада. Кстати, я вам напомню также и то, что когда первый Президент России пришел к власти, то первый декрет, который он подписал, был указ об образовании. Речь шла о совершенствовании образования. Но ничего, насколько я помню, сделано в этом направлении не было.

Что касается Соединенных Штатов, о которых я уже упоминал, то я много раз бывал в Америке, и для меня одним из самых впечатляющих фактов американской современной истории стал тот, что в Америке каждый четвертый неграмотен. Такая ситуация заставила американцев активнейшим образом сманивать к себе «мозги» со всего мира. 25 процентов американцев не знают элементарных вещей, которые должен сегодня знать современный человек. Тем не менее, это не мешает американцам постоянно получать Нобелевские премии. Например, за последние 25 лет 10 выдающихся медиков США, получивших Нобелевские премии, были из третьего мира. Я не буду здесь вспоминать Заварыкина, который создал в 1933 году телевизор, и Сикорского и многих других россиян, которые живут и работают в Америке. Недавно я был в Сан-Франциско, где узнал, что 100 тысяч населения Сан-Франциско — это русские, начиная от таксистов и кончая людьми, которые благополучно работают в Силиконовой Долине и создают сегодня самый совершенный компьютер.

Но это не только феномен XXI века или ХХ века. Я хочу вам привести такой пример. Если в 1803 году Наполеон Бонапарт, о котором сегодня вспоминали, не стал финансировать проект Фута по созданию парового корабля, то американцы это сделали в 1807 году. Он был заявлен и запатентован. А в 1819 году уже из Америки первый пароход приплыл по Атлантике в Европу, в Старый Свет.

К чему все это было сказано? Сегодня, на мой взгляд, образование как явление системное должно рассматриваться в системе со всеми остальными процессами, которые происходят в государстве. То, что сейчас происходит в России (я не буду на этом акцентировать внимание), не может удовлетворить никого. Эмиграция людей, которые, получив здесь хорошее образование, благополучно выучив языки, уезжают за рубеж, признана государственной властью достаточно естественным процессом. Но образование, как верно отметил Игорь Михайлович, это не только процесс, который касается профессионального качества того или иного индивидуума. На мой взгляд, это еще один из моментов, который обеспечивает безопасность государства. Об этом, наверное, стоит сегодня в нашей дискуссии поговорить, потому что от образования общества зависит будущее страны и, в том числе, ее безопасность в XXI веке, о чем говорилось на конференции в Рио-де-Жанейро.

Спасибо.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Игорь Алексеевич, Вы сказали, что то, что происходит в России не может удовлетворить никого. Это прекрасно удовлетворяет американцев.

И. А. МИХАЙЛОВ

Я сегодня не стал говорить о процессе глобализации. Мы сегодня встраиваемся в глобализацию. Если говорить об образовании, то мы довели образование до такого состояния, которое, в первую очередь, устраивает американцев.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Слово имеет Михаил Борисович Зыков.

М. Б. ЗЫКОВ

Спасибо за приглашение принять участие в заседании этого замечательного Клуба.

Так случилось, что я всю жизнь занимаюсь преподавательской работой, и меня вопрос образования очень волнует. На мой взгляд, употребление слова «образование» в точности соответствует тому смыслу, которое мы вкладываем в слово «образование» при описании образования материков или новых планет. Человек образуется только во время процедуры образования. И образованный человек это тот, операция образования которого (т. е. становление, дело не в сущностном человеческом смысле), завершена.

Я хотел обратить внимание на то, что сегодня у всех работников образования есть совершенно уникальный подарок от нашего г-на президента В. В. Путина. Не так давно он поставил перед страной абсолютно и совершенно невыполнимую задачу удвоить за 7 с небольшим лет объем производства в России. Задача настолько отчаянно невыполнима, настолько велико число отрицательных факторов, которые в ближайшие годы не только не ослабнут, но многократно усилятся, что когда В. В. Путин такую задачу поставил, он всем нам, работникам образования, сделал огромный и прекрасный подарок. Задача, которую он поставил перед Федеральным собранием, абсолютно невыполнима, если образователи будут пытаться ее выполнять теми инструментами и методами, и учреждениями, которыми они располагали до сих пор. Эта речь Путина — приглашение всем нам применить абсолютно новые, абсолютно до сих пор неведомые для нас в образовании методики. Это вызов каждому интеллектуалу страны. И мы должны за это очень благодарить нашего президента.

Каким же образом можно сделать этот прыжок из царства скучной необходимости, в которой мы сегодня живем, в царство творческой свободы, куда нас приглашает Путин, чтобы выполнить свое распоряжение? А сделать это можно, как мне представляется, при внедрении в наше сознание и педагогическую практику трех главных принципов.

Один принцип можно было бы назвать принципом опережающих технологий. К сожалению, Россия официально встала на путь принципиального догоняния передовых стран, напоминая нам станки сталинских времен, ДИП-200, ДИП-300. ДИП расшифровывается: догнать и перегнать. Так думал Иосиф Виссарионович в 1937 году. Так думает сегодня и Владимир Владимирович.

Но нам с вами понятно, что траектория догоняния очень удобна только на лыжных гонках: удается ехать все время по накатанной лыжне. В сфере экономики, идеологии, философии, культуры этот фокус не проходит, потому что накатанная лыжня в культуре это уже отработанный и никому не нужный продукт.

Мы должны создавать совершенно новое. А реализация этого первого принципа состоит в том, что предлагается разорвать цепочку, протянутую от фундаментального научного открытия до высокой технологии, которая поступает в виде изделия на мировой рынок. Эта цепочка начинается с фундаментального открытия. Потом идет пробный образец. Потом малые серии. Потом большая серия, маркетинг. Потом идет мировой продукт Филипс. И перед всеми стоит вот эта «игрушка». Это высокая технология. Но у нас наши рабочие никогда не бросят выпивать. Нам очень трудно тиражировать, потому что тиражирование предполагает культурных рабочих. Это чем дальше, тем более трудная задача для нас. Недавно наша страна сделала два информационных шага назад: отказавшись от роли лидера мировой цивилизации, мы решили углубиться в феодальные отношения. Поэтому культура в нашей стране принципиально никому еще долго не будет нужна. Она будет востребована только в других странах. А мы с вами тиражировать еще долго не сможем.

Но что мы сможем? Использовать наш интеллектуальный потенциал. Если рядом с человеком, способным совершать фундаментальные открытия, посадить молодого, талантливого человека, которому будет поручено сделать пробный экземпляр по результатам открытия, то мы убьем сразу двух зайцев. В качестве первого продукта мы получим опережающую технологию, именно опережающую, которую потом продадим западным странам, Америке, у которых четверть необразованных, но которые прекрасно тиражируют. Мы будем их эксплуатировать для того, чтобы тиражировать наши мысли и идеи, как они сегодня эксплуатируют нас, чтобы тиражировать дешевые энергопродукты.

Второй продукт получит тот молодой человек, который присутствует в момент рождения фундаментального открытия. Завтра он станет сам фундаментальным открывателем. Такова история всех Нобелевских премий. Нобелевскую премию получают не старательные ученики, получившие зачет или «тройку» или «пятерку» на экзамене, а те люди, которые смотрели глаза в глаза всем людям, совершавшим принципиальные фундаментальные открытия. Это нам по карману.

Второй важный принцип — принцип самосовершенствования. Состоит он вот в чем. Вся наша русская педагогика, особенно советского времени (она достигла апогея в учении А. С. Макаренко), это так называемая управляемая демократия, когда мы с вами создаем атмосферу в коллективе, а коллектив неведомыми путями урабатывает, уделывает, утрясает личность до нужных кондиций. Вот это замечательная, гениальная модель, которая сегодня широко используется. В нашем обществе царит управляемая демократия, но она-то и должна быть взорвана. Нам надо вспомнить о словах из Библии: создал Бог человека по своему образу и подобию. Образ и подобие не физическое, не социальное, а способность принципиального творчества. Вот эта принципиальная, прирожденная способность каждого человека к творчеству, причем фундаментальному, коренится в каждом ребенке. И счастлив тот ребенок, которого не обработали в массовой публичной школе или в массовом публичном высшем учебном заведении, тогда его прирожденные, божественные творческие начала имеют шанс проявиться в нормальном натуральном творчестве. Переделать всю педагогику таким образом, чтобы открыть шлюзы к огромному потенциальному творчеству каждого человека. Так сделал впервые и получил всемирное признание небезызвестный педагог из Ясной Поляны - Лев Николаевич Толстой. Это наше русское. Это наше национальное. Этим мы можем гордиться.

Пункт третий. Делать все эти вещи, образовывать наше образование России для XXI века нельзя без оглядки на наших конкурентов. Мы все время должны держать палец на пульсе этих замечательных господ. Пока я работал десять лет за рубежом, преподавал, я собрал и привез библиотеку, которая дает внутренний портрет того, что называется современной западной цивилизацией.

Скажу вам не понаслышке, а потому, что так долго был там, нет ничего более отвратительного на свете, чем общественно-экономическая формация под названием «капитализм». Жалко, что наша страна сделала такой выбор. Но у нас еще все впереди. Слава Богу, что есть Русский интеллектуальный клуб. Если кому-то будет угодно подумать, куда деть эту библиотеку, она до сих пор лежит на складе. Она никому не нужна в этой замечательной стране. Никому. Бесплатно не нужна. Я к вашим услугам. Спасибо за внимание.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Уважаемый Михаил Борисович, Вы понимаете слова Президента буквально. Если понять, что он имеет в виду, то можно не то что удвоить производство, а удесятерить. И можно за неделю это сделать элементарно. А как это сделать, можно показать.

Слово имеет Данилин Юрий Валерьевич.

Ю. В. ДАНИЛИН

Не буду тревожить макрокосм, остановлюсь на микро.

Ситуация, которую мы сегодня наблюдаем в образовании, — это, мне кажется, самый крупный проигрыш российской интеллигенции. Вот только что Президент страны отвечал на вопросы журналистов. За все эти три часа ни разу не были произнесены слова: образование и наука. Ни разу. Не будем нынче говорить о качестве нашей журналисткой публики, но, тем не менее, это симптоматично, т. е. общественное мнение как бы эти понятия отринуло. Их нет, они не горят, не свистят, не гудят. О чем угодно говорят, о всякой мелочи, причем довольно непутевой. Но ни слова о науке, ни слова об образовании. Один раз в речи прозвучало «наукоемкие технологии» и то попутно.

Другой сюжет, который показывает нам наш главный воспитатель и педагог отечественное телевидение. Два чиновника — министр Филиппов и «новая» Матвиенко — водят школьников по Белому дому. Это огромный педагогический пассаж от власти. Говорят им трогательными голосами: вот в этом креслице сидит военный министр такой-то. Спрашивается: у нас что — некуда детей повести? Лучше бы показали, где работал Владимир Иванович Вернадский или Мстислав Всеволодович Келдыш. Эти кабинеты заслуживают того, чтобы их тишину нарушили дети. Но властям это в голову не приходит. Я даже ловлю себя на мысли, что если спросить г-жу Карелову или министра Филиппова, кто такой Келдыш, они ведь и не сразу скажут, несмотря на то, что это одна из самых крупных фигур нашей науки.

Вы понимаете, в России всегда происходят исключительные вещи. Существует масса толковых и умных людей, все пишут книги, иногда докладывают на заседаниях Русского интеллектуального клуба. Но те, кто реально распоряжается административными ресурсами, книг этих не читают, дружбу водят совсем с другими людьми. Поэтому начинается некоторое раздвоение от того, что мы видим на улице.

Школа, мне кажется, может нас и погубить. Именно средняя школа. Она находится в самом плачевном состоянии. И, конечно, самая трагичная фигура в нашем образовании — это учительсредней школы, это абсолютно заброшенный всеми человек. Да, мы в трудных условиях. Да, нам, к сожалению, не повезло с властью. Во власти нет компетентного и заинтересованного в этих вопросах человека. Ни одного. Это ужасно, когда мы на полном серьезе наблюдаем церемонию конкурса «Лучший учитель». Устроили соревнование с шампанским. Это такое уродство, это такая пошлость, видно, у власти нет ни одной извилинки, ни одного дельного предложения. Это просто немыслимо!

Можно каким-то образом помочь нынешнему учителю? Конечно, можно. И на это никаких затрат не нужно. Надо как-то поднять интеллигенцию. Вы подумайте, где угодно можно видеть президента Российской академии наук г-на Осипова. В основном на паперти. Он все общается с Патриархом Алексием II, бесконечно обменивается медалями и договорами. Но увидеть г-на Осипова в студенческой аудитории или в школе, где ему самое место в это весьма трагичное для страны время, — никогда.

У нас масса ученых сейчас сидят без дела, без работы. Неужели нельзя, хотя бы летом, организовать какие-то школы для учителей, прочесть им актовые лекции по предметам. Вы понимаете, что учитель теперь совсем в трудном положении. Ведь все дети пользуются интернетом. А что они читают в интернете? Вы думаете, что они ищут информацию по физике, математике и т. д.? Нет. Они посещают порносайты. Посмотрите статистику. Все «торчат» на порносайтах. У меня вообще такое ощущение, что интернет у нас обслуживает только озабоченных сексом. Учитель уже не может удивить простыми научными сведениями. Учитель может удивить какой-то неожиданной мыслью. Слава Богу, учитель теперь может удивить знаниями отечественной литературы, потому что ее теперь никто не читает, поэтому удивить легко. Но надо предоставить ему для этого возможность. Может, самому учителю поведать о том, что и в какой науке сейчас происходит и где эта наука сейчас.

У нас школа отделена от науки и культуры больше, чем церковь от государства. Дети выходят из школы, и непонятно, что это за дети, в какой стране их обучали. Они к своей стране ничем не привязаны по существу. Ведь уже лет двадцать все говорят о том, что школу и учителя чрезвычайно обедняет отсутствие курса истории знаний. Они должны знать эту историю. Там столько драматических сюжетов, что пытливые дети на них обязательно откликнутся. Они еще не испорчены.

У нас учителей не учат философии, но у нас иногда так читают философию, что думаешь, что надо бы этого доктора наук немедленно выгнать из высшего учебного заведения, потому что это слушать невозможно. Это и есть то самое безумное образование, которое многое губит. Значит, учителям нужно давать психологию, философию и как-то очеловечить программу в педагогических учебных заведениях. Теперь только с этого бока учитель может подобраться к ученику.

А интеллигенция должна, на мой взгляд, бросить силы на то, чтобы, как можно больше дать учителю. Пусть он слушает. Ему хочется общаться, ему хочется читать, но разве он может на свои 900 рублей купить необходимые книги? Понимаете? Мне кажется, что только такого рода практические шаги могут хоть как-то, вопреки власти и ее неказистому вмешательству в образование, каким-то образом это образование поддержать. Благодарю.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

То, что Вы говорили, Юрий Валерьевич, это нынешние хозяева страны рассматривают, оценивают как великий прогресс.

Слово имеет Борис Григорьевич Юдин.

Б. Г. ЮДИН

Я хотел бы коротко представить несколько тезисов, касающихся нашей темы.

На уровне высшего образования имеет смысл говорить о таких двух составляющих, как специальное и общее образование. Такая терминология принята на уровне среднего образования. Я считаю, что высшее образование является сегодня и должно рассматриваться как стратегический ресурс для личности, для того, кто это образование получает, как стратегический ресурс для общества.

Вместе с тем, сегодня много говорят об экономике знания, об обществе знания. Ясно, что это будущее нашей цивилизации. Увы, на фоне развития и становления экономики знания, общества знания наша страна пока выглядит достаточно непритязательно. Во многом это связано с тем, о чем говорил Игорь Михайлович: образование в целом и высшее образование в частности рассматриваются в рамках экономического мышления. Образование — затратная сфера. Поставим экономику, а потом займемся образованием, здравоохранением. А сейчас денег не хватает. Мне представляется, что такое экономическое мышление какое-то странное, чересчур абстрактное. Оно просто нечеловеческое. Что может быть экономичнее вложения в человека, вложения в его образование, в его здоровье? Какая-то ментальность мешает оценить то, что прибывает, понять, что мы становимся богаче, коль скоро люди более образованы и более здоровы.

Я хотел бы обратить внимание на то, что мы живем в мире новых технологий. Говорили сегодня про научно-технический прогресс, научно-техническую революцию, про новые технологии. Я хотел бы акцентировать внимание в этом словосочетании на слове «новые». «Новые» не только в том смысле, что возникла какая-то технология и наша страна догоняет эту технологию, осваивает, догоняя. Сегодня само выражение «новая технология» — означает, что технология все время обновляется, постоянно обновляется. Нет такой возможности ждать, когда мы догоним, потому что технологический разрыв все время увеличивается.

Кстати, это особенность общества знания, науки знания, когда не идет процесс сглаживания различия между богатыми и бедными странами, между богатыми и бедными людьми. Общество основано на знаниях. Какие-то нужны другие пути. Высшее образование нужно (Игорь Михайлович об этом говорил) не только для того, чтобы подготовить квалифицированных специалистов или, как он удачно выразился, квалифицированных рабов. Высшее образование нужно для того, чтобы человек был подготовлен к жизни в этом мире. Подготовлен не только профессионально. Есть социальные технологии, гуманитарные технологии, основанные на научных знаниях. Они все больше вторгаются в человеческое существование, открывают, безусловно, новые возможности. Новые возможности уже на уровне высшего образования. Готовят новых людей, чтобы они могли лучше ориентироваться.

Новые возможности - это всегда необходимость делать новые и новые выборы, индивидуальные для каждого человека. Важно, чтобы он был подготовлен делать выбор, чтобы был уровень знаний, который переходит на знания, касающиеся генетики человека. Это один из примеров того, что знания становятся такой средой, атмосферой, в которой человек хочет он или не хочет, но вынужден жить.

Среди новых технологий есть технологии гуманитарные. Причем, гуманитарные не обязательно гуманные. Они очень часто бывают и антигуманные. Гуманитарные направлены непосредственно на человека. Об этом сегодня тоже говорилось. Эти технологии зачастую оказываются технологиями манипулирования. А для того, чтобы человек был защищен от технологий, которые манипулируют его сознанием и т. д. (над этим, к сожалению, мы мало задумываемся), необходимо давать человеку какие-то возможности. Ведь не будет ЦК партии определять стратегию и все остальное, что необходимо для защиты людей. Надо, чтобы люди сами имели навык защищаться, в том числе и от негативных проявлений, от этих гуманитарных технологий. Гуманитарные технологии пока у нас выступают в обличье технологии манипулирования, навязывания каких-то вкусов, стремлений и т. д.

И еще один момент, на котором я хотел бы остановиться. Все, что я говорил прежде, это вопросы, касающиеся стратегии высшего образования. Сейчас получается, что есть специалисты, эксперты, которые не очень понятны. Или кто-то им дал это право, или они сами узурпировали право выступать от лица всего общества, говорить, какие должны быть ориентиры для высшего, среднего образования. А эти вопросы касаются всего общества. Нет пока возможности мнение общества выразить, сформулировать, учитывать, построить стратегические модели высшего образования. Хотелось бы, чтобы Русский интеллектуальный клуб был одним из выразителей такого мнения. Я не говорю, что он должен быть оппозиционным. Но поскольку есть мнения не только работников министерства и тех, кого министерство назначает готовить эти стратегические документы, оно должно быть выражено и должно быть учтено. Мнение общества не должно быть проигнорировано, потому что вопрос высшего образования — это вопрос будущего общества. Спасибо.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Олег Владимирович Долженко. Прошу.

О. В. ДОЛЖЕНКО

Для каждого из нас есть свое место, с которого он наблюдает проблемы образования. Я 25 лет наблюдаю с точки зрения средств массовой информации. Сам я — главный редактор журнала. Конечно, каждый из нас со своей точки зрения видит проблемы несколько по-своему. Положения, о которых я скажу, могут быть и спорными, неоднозначными, но, мне думается, что об этом стоит говорить.

Прежде всего, ситуация в нашем образовании не столько связана с экономикой и с некоторыми тенденциями последних лет по централизации власти, усилении вертикали и т. д., сколько с пониманием сущности образования, от которого мы давным-давно отошли. Есть проблема понимания происходящего. Многого в происходящем мы и не знаем, и не понимаем. Но самое главное, не особенно и хотим понимать, а ходим по отмеченному кругу, разрабатываем новые системы управления качеством. Двести показателей на преподавателя! Гоняем цифры туда и сюда, а подлинного интеллектуального движения нет, потому что этого движения мы не отмечаем и на Западе. То, что происходит на Западе, это тривиально и к нам не относится. Русское образование это есть русское образование. Образование всегда исходит из качества человека, а качество человека в каждом социокультурном пространстве имеет несколько различающиеся особенности, потому что оно предполагает, должно учитывать особенности включенности человека в социум, особенности восприятия происходящего. Сам этот социум имеет разную степень сложности, и по-разному поступают информационные потоки, которые формируют образ мира.

Далее. Если мы хотим увидеть проблему образования, мы должны преодолеть несколько ловушек, которые подстерегают всех, кто занимается образованием.

Первая ловушка — это наша собственная образованность, которая всегда несовершенна, всегда ограничена, а подлинная образованность демонстрируется только на уровне некоторых вершин.

Вторая ловушка. Мы находимся внутри образовательных учреждений, которые якобы образовывают необразованных, а на самом деле очень образованных людей. К нам приходят люди, уже имеющие образование. Мы просто пренебрегаем качеством их образованности, с которым они к нам приходят, а отсюда и результаты.

Наконец, третье, очень важное. Работая в вузах, очень часто мы оказываемся в плену утилитарно понимаемого дисциплинарного научного знания и рассуждаем больше о науке, а не о специфике уникального творчества философа, ученого и т. д., т. е. мы видим некоторую логически непротиворечивую ткань, которая должна якобы развернуться перед нами. А на самом деле мы всегда находимся в точке ограниченного существования, если мы пытаемся познать это новое. Поэтому в большинстве случаев происходит подмена открытого мышления. Вот только что я был в Костроме. Слышал пример псевдомышления. Здесь, как ни странно, мы сталкиваемся с проблемой понимания мышления, которое очень часто, мне кажется, у нас является псевдомышлением, имитацией мышления.

Нельзя сказать, что все обстоит так плохо. За последние 10 лет наши вузы научились очень-очень многому. Есть очень интересные практики. Есть очень интересные движения. Они и интересны, и опасны. Допустим, идет процесс дерегионизации. Идет процесс распада информационного поля России. Если мы выстроим ряд, то мы сразу увидим угрозу. А если увидим процесс регионализации, становления региональных систем образования, то увидим очень интересное. Сегодня нельзя мыслить категорией школы, категорией высшего образования и т. д. Есть целостная система образования. Поэтому мне бы хотелось проиллюстрировать проблему понимания.

Вот есть у нас ЕГЭ, ГИФО и прочее, и все эти вещи, в принципе, не так и важны. Но когда задаешь вопросы: а вы знаете, что мы уже вступаем в ВТО, готовы подписать соглашение по торговле, что мы готовы вступить в Болонский процесс и что это означает для большинства высших учебных заведений России, все пожимают плечами, хотя за этим стоит, вероятнее всего, уничтожение системы высшего образования в России. Российское образование, сколько бы мы ни гладили себя по головке, сегодня неконкурентоспособно, оно не сможет держать уровень современных технологий, отразить накат современных западных крупных учебных заведений. И нам уже не удастся работать на демпинговых ценах. Самые серьезные вопросы у нас решаются кулуарно, в тиши.

Приведу один пример. Недавно я вместе с литовцами был в Престоле. Литва рассказывает, что они попросили перед вступлением в ЕС, чтобы в документах было сформулировано положение о необходимости усиления системы образования, финансирования и медицины. Они сами попросили представителя этой комиссии. И члены комиссии однозначно отказались включать эти пункты. Вот как земля продается, как промышленность, собственность и пр., продается это очень жестко. Чем хуже будет с образованием в России, тем лучше. Мы сегодня сами выстроили систему образования, которая согласуется с системой образования Западной Европы. Сегодня не хватает 500 тысяч научных работников. И страны Восточной, Центральной Европы и Россия должны поставить эти недостающие кадры. Недавно подписано соглашение Филиппова с министром образования Франции о признании степеней на уровне, скажем, докторских. Это опять-таки облегчение пути оттока. Мы сами выстроили наклонную плоскость, чтобы интеллектуальный потенциал скатывался и уходил туда. А мы здесь оставались ни с чем. И я могу привести массу таких примеров. Теперь в отношении терминологии. Я согласен с Игорем Михайловичем, со многими положениями. Я готов подписаться под ними и проголосовать и руками, и ногами. Но мне кажется, что когда мы говорим об образовании, надо видеть, что образование вырастает из жизни, никто сознательно не проектировал университет, как институт подготовки кадров. Он спонтанно сложился в качестве условия распространения определенного типа социальных практик в Европе. И благодаря университету Европа стала Европой. С этой точки зрения все новое в образовании является институциализацией тех практик, которые складываются в реальной жизни. Вот здесь возникает проблема согласования изоморфизма социальной среды и организационных структур самих учебных заведений, насколько они способны реагировать на эти вещи. Появляется целый ряд вопросов, которые позволяют мне утверждать, что есть специфические российские типы, можно говорить о специфически российском образовании. Как в годы Советской власти, так и в последующие годы нас абсолютно не интересует, с каким человеком мы имеем дело.

Я преподаю. Не люблю преподавать в Москве, в основном я преподаю в провинциальных вузах. Я вижу, насколько по-разному исходная установка на восприятие материала реализуется и там, и здесь. Мы не знаем человека, с которым работаем, мы не знаем себя. Мы не знаем ту базу, из которой вырастает образовательная деятельность. Что и как человек воспринимает. И это мне кажется принципиально важным. Мы должны заняться социально-гуманитарными исследованиями, которые лежат в основе нашей образовательной практики, уделить больше внимания университету.

Следующий параметр. Понятие социального времени. Речь идет о скорости, темпах, т. е. о временной пространственной картине, в которой мы находимся. Чем она отличается от континуума Западной Европы? У меня складывается такое ощущение, что социальное время течет у нас совершенно по-другому. Оно совершенно по-другому, чем на Западе, дает нам представить этот мир.

Наконец, последнее. Нам все кажется, что все финито, кончено. Очень часто мы предлагаем какие-то решения, например, вывести систему высшего образования из кризиса. Нам кажется, что та ситуация, которая сегодня сложилась, это есть та ситуация конца, которая складывается после проблемной ситуации. Проблемная ситуация, может быть, еще только обнажила свои первые элементы. Мы ее еще просто не проанализировали, не восприняли. Мы сегодня живем на вокзале и делаем стандарты жизни на вокзале, как будто и будем жить на вокзале. Это проблема нашего пространства, особенности социума. Проблема линейности и нелинейности протекающих процессов. Мы мыслим в основном линейно, а нелинейность у нас включается через культуру. Для того чтобы, действительно, более или менее конкретно ставить вопрос о будущем образовании, необходимо отвечать на поставленные вопросы и проблемы.

Что же касается революции в образовании, то она происходит не тогда, когда внедряются компьютеры. Революция происходит тогда, когда меняются аксиологические основы жизни общества, ценностные ориентации. Таким образом, похоже, что революция в жизни уже произошла, но мы ее просто не увидели. А отрефлексировать ее через Йоханнесбург, Рио-де-Жанейро — это тоже очень интересная задача, потому что у нас этим серьезно, применительно к образованию, не занимаются. В информационном отношении мы вообще голые. У нас ничего интересного не издано, не переведено, не выпущено. Мы сидим, говорим: давайте подумаем об образовании. Ну, давайте подумаем. Спасибо.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Прошу выступать более кратко.

Ю. В. ДАНИЛИН

По выступлению Олега Владимировича. Ради справедливости надо заметить, что никто не делает так много для разрушения, как Вы сказали, специфического российского образования, как Ваше любимое ведомство. Никто не прилагает столько стараний к этому. Я бы Вам как редактору демократического, надеюсь, издания посоветовал поставить вопрос, отчего общенациональную проблему реформы образования решает артель самозванцев, а не общенациональный совет, куда бы вошли умные, дельные.  

О. В. ДОЛЖЕНКО

Теперь мы только об этом и говорим.

Ю. В. ДАНИЛИН

Все решает Высшая школа экономики.

A. А. ЗИНОВЬЕВ

Вадим Михайлович Межуев.

B. М. МЕЖУЕВ

Прежде всего хочу сказать, что я согласен с термином «революция» применительно к современному образованию. Если правильно понимать смысл этого термина, он мне даже больше нравится, чем термин образовательная реформа. Он, мне кажется, больше передает суть того, что мы от образования не хотим, но что реально в нем происходит. Может быть, сейчас еще не революция, однако очевидно, что в образовании сложилась революционная ситуация. Мы же не боимся термина научно-техническая революция. Я бы поставил обсуждаемый термин рядом с другим термином, который сегодня не очень популярен, но, на мой взгляд, мог бы стать одним из самых больших прозрений истории XX века, с термином «культурная революция».

Культурная революция была направлена прежде всего на преодоление каких-то образовательных процессов в России, негативных процессов. Только очень важно понимать, что когда мы говорим слово «революция», речь идет не только о революции в образовании (это тоже очень важная вещь), но и о том, что сегодня образование  становится главным фактором революционизирующегося общества. Для того чтобы изменить современное общество, не надо строить баррикады и силой захватывать власть. Сегодня само образование становится фактором революции. Пальма первенства в плане революционизации общества переходит именно к образовательной сфере.

В чем заключается эта революция? Как глядеть на образование? Какова должна быть социальная политика по отношению к образованию? Я хочу напомнить простую вещь. Главным социальным противоречием, наряду с классовыми, межнациональными, социальными и прочими экономическими противоречиями, одним из самых главных противоречий, которые мучают человечество на том протяжении истории, когда появилась письменность, является противоречие между образованными и необразованными. Оно восходит еще к древним восточным обществам. Противоречие между ученым сословием и неученым. В XIX веке противоречие между тем, что мы называем интеллигенцией и народом. Народ практически безграмотен. Интеллигенция — носитель письменной культуры.

Это противоречие между образованным и необразованным в какой-то степени есть основа всех главных противоречий. Маркс был прав, когда говорил, что противоречие между умственным и физическим трудом как бы резюмирует все остальные противоречия, все остальное разделение труда. Мне кажется, что если говорить о революции в образовании и о революционной роли самого образования, то значит иметь в виду, что то общество будет прогрессировать и выживать, которое все больше будет снимать противоречие между образованной и необразованной частью общества.

Я не сторонник элитарного подхода к образованию. Я сторонник демократического подхода к образованию. То есть я понимаю, что в идеальном плане какая-то граница еще долго будет сохраняться, но она должна смягчаться, уменьшаться. В этом состоит одна из основных целей социальной революции в широком смысле этого слова. Необходимо снять противоположность между образованными и необразованными.

История идет к тому, что, в конечном счете, образование станет действительно основным способом включения человека в общество. Не через наследуемые богатства, не через наемный труд, не через какие-то физические усилия на земле или еще где-то, а только через образование человек будет входить в современное общество. Уже сегодня становится ясно, что образование выдвигается на одно из первых мест в качестве источника дохода. Мы все кричим о мелком, среднем предпринимательстве. Это все замечательно, но большую часть современного развитого общества занимают не предприниматели, даже не частные собственники, а люди, живущие за счет полученного образования — того культурного капитала, который они получили в ходе этого образования. На этом построена вся теория нового среднего класса. Это не просто мелкие лавочники или владельцы каких-то предприятий, это люди, которые живут за счет того образования, которое они получили и имеют. Это очень важно понимать.

Тогда становится важным и другое. Мы сегодня идем к сословному образованию. Мы идем назад. Мы превращаем образование в привилегию богатых и людей власти. Вот это и говорит о том, куда мы идем. В точном смысле слова вот что происходит: сегодня право на образование становится более важным, чем право на собственность. Это видно по всем социалдемократическим движениям современного Запада. Если еще в XIX — первой половине XX века людей разделяло отношение к собственности (поэтому мы придавали такое значение классовому делению), то в современном развитом обществе именно право на образование становится главным правом.

В этом смысле ликвидировать или решить противоречие в образовании — это значит действительно произвести революцию. В элементарной форме указанная проблема была решена Советской властью. Надо ей за это памятник ставить. Она сняла проблему неграмотности. Сегодня, если говорить о какой-то перспективе, надо снять такое противоречие не только в рамках начального и даже среднего образования, но и, в конечном счете, высшего. Японцы уже так ставят эту проблему: каждый человек имеет право на высшее образование. Это для нас еще очень далекий идеал, но важно понять, что сюда должны быть направлены усилия.

Что такое высшее образование? Мы всегда высшее образование понимаем элитарно. Мы говорим: высшее образование это для людей творческого труда. Конечно. Необходимо освободить все, что в человеке заключено. Оно должно дать ему возможность выявить творческие и прочие потенции. Но считать право на высшее образование только правом интеллектуально одаренных людей — это, мне кажется, ошибка. Как нельзя обделить правом на культуру любого нормального современного человека. Хорошо, конечно, когда высшее образование естественным образом станет достоянием многих и повысится интеллектуальный и творческий потенциал общества. Но право на образование должно быть приравнено к высшим — к праву на жилище, к праву на труд, к праву на выбор профессии и т. д., к нормальным гражданским правам человека. Нельзя ни в коем случае сюда привносить элемент какой-то привилегированности, элитности, избранности и прочее.

Что значит — уравнять людей в высшем образовании? Беда системы современного образования в том, что она пришла с Запада. К сожалению, она применяется в той же Высшей школе экономики.

Высшее образование это не просто отношение человека к знанию. У нас очень засистематизировано понятие высшего образования. Мы все время рассматриваем высшее образование только по отношению к науке. Наука это только часть культуры, а не вся культура. Классическое высшее образование, университетское образование подразумевает включение трех составляющих: человек должен был получить философское, теологическое и научное образование. Это соответствовало трем великим эпохам европейской истории. Философия считалась основной формой знания в античности. Теология, богословие — в средние века. Наука — в Новое время. Вы хотите стать культурным человеком? Вы хотите стать европейски образованным человеком (я говорю для западных университетов) — значит, вы должны быть в равной степени включены в эти три традиции, идущие от античности с ее философией, через средние века с их христианскими традициями и до Нового времени с его наукой. Поэтому обязательно предполагалось, что человек имеет право на университетский диплом, если он совмещает в себе эти три образования: философское, богословское и научное, хотя не обязательно он должен быть священником или философом.

Становится ясно, что такое высшее образование. Высшее образование не просто получение специальности и не просто получение профессии. И университет это не просто универмаг профессий. Взяли, собрали несколько факультетов и назвали это университетом. (Как у нас это понимают: если больше факультетов, чем один, то это уже университет.) Университеты готовили всегда не просто специалистов, что очень важно, а всегда готовили духовную, культурную элиту общества. И вы не попадете на Западе ни в какую политическую, культурную или в педагогическую элиту, если вы не имеете университетского диплома об образовании. То есть, очень важно понять, что образование включает в себя две составляющие. С одной стороны — знание. С другой стороны — самосознание. Здесь это слово упоминали. Я не только должен что-то о чем-то знать, но я должен себя с чем-то идентифицировать, с чем-то отождествлять. Я сегодня встречаю среди студентов, выпускников людей, которые мне могут рассказать о китайцах, об индейцах. О чем угодно они могут говорить, но при этом не знают, кто они сами. Кого они представляют, какую культуру, с какой системой ценностей они себя отождествляют, где они сами находятся в истории. Об этом они точно не знают, хотя напичканы знаниями.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

У меня одно маленькое замечание по поводу того, о чем говорил Вадим Михайлович. Я в Германии наблюдал ситуацию, близкую к тому, чтобы люди имели право на высшее образование. 40 процентов людей с высшим образованием, их называли академиками, получали высшее образование и оставались безработными. Самая высокая безработица до сих пор. 40 процентов доставали работу не по профессии. Занимались такими делами, где разница в образовании не играла никакой роли. И только 10-15 процентов находили работу согласно профессиональному образованию.

Значит, право на высшее образование это вещь довольно банальная. По-моему, такое право имеется и имелось у нас, имеется везде. Каждый имеет право на высшее образование. Другое дело, имеет ли возможность. А это не право. Это другое. Это уже социальное отношение.

В то же время в Англии, где существует то же самое право на высшее образование, по опросу (а я сам принимал участие в таких исследованиях, мы занимались проблемой вертикальной динамики), выяснилось, что в 90 процентах случаев вертикальная динамика зависела от слоя, из которого происходили люди, а не от образования. И только у 10 процентов опрошенных вертикальная динамика зависела от того образования, которое они получали.

Слово имеет Андрей Ильич Фурсов.

А. И. ФУРСОВ

Уважаемые коллеги, я преподаю в университете и работаю в академическом институте, поэтому я буду говорить о соотношении проблем образования и науки.

Совершенно ясно, что образование - это система общества, и контроль над образованием - это по сути дела, контроль над обществом, причем не только в его настоящем, но и в будущем. Тот, кто контролирует образование, закладывает контроль на будущее. Кто-то из немцев сказал по поводу франко-прусской войны, что ее выиграл прусский учитель, который готовил солдат в течение двух поколений, это действительно так. В более узком плане контроль над образованием - это, безусловно, контроль над психологической сферой и, как часто говорят, над ментальной сферой.

Я хочу напомнить, что в значительной степени победа Запада в «холодной войне» была одержана именно в психологической сфере. Запад смог убедить советскую верхушку, что она проиграла и после этого она проиграла. Недавно на одной конференции я разговаривал с индийским предпринимателем и политиком. Мы говорили о конце 1980-х годов в СССР, и он сказал, что в Индии такая ситуация контроля Запада над средствами массовой информации и кино, которая сложилась в конце 1980-х годов, просто невозможна, потому что индийцы до сих пор контролируют 97 процентов своей прессы. Они не пускают Голливуд, потому что у них есть Боливуд. Боливуд - это Бомбей. Индийское кино не пустит голливудское кино. Он говорит: вы проиграли эту схватку. И он совершенно прав. Я с ним согласился.

В информационном обществе, где информационные факторы господствуют над вещественными, энергетическими и другими, решающую роль начинает играть контроль над общественным сознанием (поскольку мы говорим об образовании, о подсознании я не говорю, это другая область). В информационном обществе огромную роль играют не только потоки информации, но и создание информационных шумов, научно-информационных шумов, запуск научно-информационных вирусов. Скажем, запускается «столкновение цивилизаций», и все бросаются обсуждать эти проблемы, и времени не остается на обсуждение реальных проблем. Так и было задумано. Создается информ-богатство и информ-бедность. Прежде чем возникает какая-то политическая структура, создается информационная база. Я хочу напомнить один факт. Прежде чем в 1973 году была создана трехсторонняя комиссия, за пять лет до этого, в 1968 году, был создан Римский клуб, который пять лет готовил материалы для работы трехсторонней комиссии.

Иными словами, образование — это действительно решающий фактор современной жизни. В нем должны происходить изменения. Но проблема изменения в образовании теснейшим образом связана с проблемами изменений в науке и в ее структуре, в том числе и в дисциплинарной структуре. Мы уже настолько привыкли к современной дисциплинарной сетке — социология, экономика, политология — и полагаем, что это и есть некая данность, забывая, что это некий исторический результат. Причем, исторический результат борьбы в сфере идей. Ведь образование - это не только как учить, но и чему учить. Нынешняя дисциплинарная сетка — экономика, социология, политология — уже очерчивает поле того, чему учить и как учить. Эта сетка образовалась в конце XIX века. Реалии какого общества отражает эта сетка? Что это, Россия, Китай, Германия или даже Франция? Ничего подобного. Эта сетка отражает реалии Великобритании середины XIX века и США последней четверти XIX века, т. е. англосаксонского ядра капиталистической системы, где рынок, гражданское общество и государство очень четко обособились друг от друга. Отсюда и эти три науки. Я думаю, что победа англосаксонского проекта в XX веке обусловлена не только экономической мощью, но и таким оружием, как социальная наука, нагруженная ценностями и идеалами этого англосаксонского ядра, которые подаются как универсальная норма. Каждое понятие, которое существует в современной социальной науке, есть некий культурный конструкт. Например, как изучать на основе понятий современной западной науки некапиталистическое и незападное общество? Как изучать ислам, где религия и политика не обособились друг от друга? Как изучать общество, где нет частной собственности? Ясно как: по негативу. Я вспоминаю, как в советское время говорили об азиатских деколониальных обществах. Это общества, где нет частной собственности, где нет нормального города, где нет-нет-нет, т. е. изучались эти общества по негативу. Это общества, где нет того, что есть на Западе. А раз нет, то это отклонение от некой нормы. Вот так задается сомнение в национальной культурной идентичности. И не случайно в конце XIX века все незападные общества, за исключением одного Китая, пережили кризис национальной идентичности. Китайцы были единственными, которые не поставили вопрос, хорошо или плохо быть китайцем. Даже японцы в 70-е годы XIX века это сделали.

Что происходит? Происходит навязывание некой модели, а вместе с ней и комплекса социальной и исторической неполноценности. Наш замечательный публицист начала XX века Меньшиков в замечательной статье под названием «XIX век», которую почти никто не помнит, написал о духовном плене России конца XIX века у Европы. Прошло сто лет. И то, что мы видим сейчас, это еще худший духовный плен. Причем, в 1990-е годы в Россию хлынул поток той науки на Западе, которая переживала острейший кризис. Скажем, наших русистов, специалистов по СССР, стали обучать уму-разуму западные советологи, которые не смогли предсказать крушения СССР, т. е. стали учить те, кто проиграл социальное сражение.

Я хотел заметить Константину Семеновичу, что не следует переоценивать природные богатства России, не надо переоценивать наши интеллектуальные ресурсы. Я работаю в Институте научной информации по общественным наукам 25 лет. И «сижу» на потоке и российской, и западной информации. У нас есть интересные вещи. На Западе есть интересные вещи. Но обратите внимание: за перестроечное время у нас появилось очень и очень мало стоящих работ. В основном идет пересказ западных исследований. Причем, наши социологи, экономисты, в отличие от советского времени, не ведут собственные эмпирические исследования, а просто берут западные исследования и переписывают из них, т. е. они изучают не Запад в реальности, а то, что пишут западные люди о Западе в определенных интересах, и думают, что это и есть реальный Запад. Тем самым они загоняют и себя, и нас в угол.

Новая модель организации образования требует новой модели организации науки об обществе.

Какие для этого необходимы условия? Прежде всего, нужно понимать, что западная наука отражает реалии буржуазного общества. Это не потому, что она плохая, а потому что она такая, какая она есть. Здесь коллега совершенно верно говорил о том, что нужно исходить из того, в каком обществе реализуется каждая конкретная модель. Например, американское общество очень сложно по своей структуре. Чтобы там преуспеть, нужно быть «функцией» и «винтиком» в 9 случаях из 10. Поэтому американская школа построена на производстве винтиков. Это гарантирует успех. Русское, советское общество в XX веке было относительно простым. Сложность русского общества всегда заключалось не в институтах, а в межличностных отношениях и в культуре. Для того чтобы преуспеть в русском обществе, в российском, в советском, необходимо избыточное образование. Нужно сочинения писать и изучать русскую литературу.

Теперь представьте: берется американская модель и вставляется в нашу систему. Я не хочу злые слова произносить, но это самая настоящая диверсия или идиотизм. Или и то и другое вместе. Что не помещается в рамки современной западной науки? Не помещается любое некапиталистическое общество. Не помещается мир в целом. Не помещается значительная часть самого буржуазного общества. Возьмите, например, политологию. Она изучает объективные процессы. Но политология нам ничего не скажет, как управляется верх западного общества. Низший уровень общества — это коррумпированные полицейские. Это проститутки, наркодиллеры. У политологии просто нет языка для описания указанных явлений. Это асоциальная сфера. Та же самая ситуация наблюдается в экономической науке.

У мировой экономики пять столбов. Это нефть, торговля оружием, торговля драгметаллами и золотом, наркотики, порнобизнес и проституция. Вот пять основ. Нефть на 30 процентов - нелегальная торговля, оружие — на 50, драгметаллы - на 30—40. Драгметаллы меняются на оружие. Это практически бартер. Про наркотики и проституцию с порнобизнесом я не говорю. У современной экономической науки есть ли адекватный язык для того, чтобы изучать асоциальную, внеэкономическую сферу? Нет. То есть реально современная западная наука охватывает все меньший и меньший спектр западного общества. В 1993 году премьер-министр Франции сказал очень точно: 30 процентов французского общества живет в зоне «неправа». Поэтому социальный анализ (он обращался к французским социологам) не давал ему социального анализа этой части общества. Не давал потому, что у социологов нет языка. Я хочу закончить свое выступление словами И. Пригожина из книги «Порядок из хаоса»: «Мир слишком богат, чтобы быть выраженным на одном языке». Мы сейчас выражаемся в основном на языке англосаксонской социальной науки, которая навязывает объекту некую методологию.

Нужно идти от объекта к методу, а не наоборот. Задача нового образования — давать то образование, которое будет учитывать эти факторы.

Хочу откликнуться на то, о чем говорил Игорь Михайлович. Он говорил об образовательной революции, о революции в мире.Дело в том, что революция уже происходит. Это на самом деле революция элит против масс. Если в XX век мир вступал с книжкой «Восстание масс», то выходит из него с книжкой Кристофера Леша «Восстание элит». Глобализация впервые создала ситуацию, когда элиты абсолютно свободны от контроля со стороны масс. То, что сейчас происходит, представляет собой резкий исторический поворот. Его можно назвать революцией элит, а можно назвать контрреволюцией. Процесс, который шел и развивался между 1789 и 1973 годами, сейчас благодаря глобализации разворачивается в другую сторону.

Здесь коллега уже говорил о том, что образование - это средство включения в нынешнее общество. Я совершенно согласен. В современной мировой системе образование становится средством исключения из социальных процессов. Посмотрите, что происходит с оксфордами, с кембриджами. Богатые люди отдают туда своих детей? Нет. Детей они отдают в основном в иезуитские школы и частные университеты, где программа образования совершенно другая, чем в этих либеральных вузах, выражаясь светским языком. Программа образования в частных университетах очень похожа на традиционную светскую программу или, скажем, эквивалентна ей.

То есть, революция идет. Вопрос заключается в том, что нам делать в процессе этой революции. Конечно, нужны перемены в образовании. Совершенно непонятно, кто будет субъектом этих перемен в свое время и с каких позиций. В начале XX века К. Мангейм сказал: «У трудящихся есть утопия. У господствующей группы идеология, у интеллигенции есть социология познания».

Дело в том, что НТР изменила этот треугольник. Нет треугольника. Эксплуататор, эксплуатируемый, интеллектуал. Интеллектуалы рассосались между двумя другими группами, большая часть ушла в эксплуатируемый, меньшая в эксплуататоры. Здесь ситуация очень сложная. Трудно сказать, откуда взяться субъекту. Спасибо.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Каждое выступление можно часами слушать, здесь собрались специалисты, но нет времени. Я скажу пару слов по поводу того, что сказал Андрей Ильич.

Я согласен с тем, что слово «революция», может быть, не достаточно убедительно тут звучит. Я употребляю такое выражение: происходит эволюционный спад. Это деградационный процесс.

Слово имеет Леонид Иванович Шершнев.

Л. И. ШЕРШНЕВ

Я целиком согласен с идеей Игоря Михайловича в отношении образовательной революции. Но только я выступаю за соединение образовательной революции с революцией социальной. И Учитель мне видится в этой революции в качестве его двигателя. А к такой роли его подталкивает не только боль за Россию и то состояние, в котором мы оказались, но и его собственное унизительное положение. Ведь посмотрите, никогда в истории России, за все ее существование, учитель, офицер, врач никогда не были за чертой бедности. Они все-таки всегда входили в привилегированное сословие, которое жило относительно неплохо.

Но сейчас без социальной революции нам не прорваться, не выжить и не изменить направления ни в каких областях образования. Сегодня меня смущает тот фактор, что наши так называемые олигархи начинают вкладывать деньги в образование. Вот, например, знаете ли вы о том, что Ходорковский (ЮКОС) сейчас проводит социальный проект «Поколение.ru»? Он собирается за три года переподготовить 250 тысяч учителей. Спрашивается: какое он даст содержание и направленность содержания образования? С помощью ЮКОСА учрежден и открыт фонд, оборудованы компьютерные классы и т. д.

И. М. ИЛЬИНСКИЙ

А вы знаете, что Российский государственный гуманитарный университет уже под Ходорковским? Афанасьев сейчас является членом попечительского совета вместе с Ходорковским.

Л. И. ШЕРШНЕВ

Вот видите как. Надо учесть, что Ходорковский в течение двух лет готовится занять пост премьер-министра России. Во всяком случае, есть такая информация, что он готовится быть премьером России.

Если говорить о содержательной стороне образования, то, конечно, требуется обновление содержания. Требуется понимание проблем выживания, принятие самых высоких моральных и этических ценностей, сближение или устранение разрыва между техническим прогрессом и моральным и духовным развитием. Мне представляется, что в разговор об образовании надо внести аспект безопасности, говорить о безопасности образовательной деятельности. Об этом директор Института безопасности и жизнедеятельности Владимир Владимирович Сапронов расскажет лучше.

Я только что был на Украине. Там принята «Концепция образования, безопасной жизни и деятельности человека». Ее пытаются развить на всех уровнях: от детского сада и до ветеранов.

Сейчас на Украине уже появились книги «Основы безопасности жизнедеятельности». А на выставке комплексной безопасности Москвы я был буквально три дня назад. Именно образование было там представлено слабее всего.

На Украине те же беды, что и в России, только вымирает она еще быстрее и сложнее. Нет там уже прежнего национализма и эйфории, и сейчас многие очень жалеют о том, что ушли те времена, когда Украина была в составе Советского Союза.

Одна из задач образования мне видится в том, чтобы человек сознательно участвовал в формировании нового мира, более человечного, более справедливого, несущего в себе большие возможности для всех. Нам здесь видится оптимальный способ созидательного переустройства мира, включения цивилизационного фактора в качестве главного принципа преобразования всей системы международных отношений и нового мирового порядка. Вот тогда мы сможем отойти от англосаксонской модели.

История человечества определяется как история развития цивилизации. Например, у Данилевского. К слову сказать, Александр Александрович, я читал вашу книгу «На пути к сверхобществу». Там говорится о цивилизации как об образцовом социальном феномене. На конференции в Киеве мне удалось апробировать цивилизационный подход к мироустройству. Если мы говорим, что сегодня государство уже каким-то образом теряет какие-то свои функции, оно не способно сегодня противодействовать транснациональным корпорациям и т. д., то сейчас самое время для того, чтобы определиться с цивилизационным подходом. ООН сохраняется как государство наций, в которое входят цивилизации. Совет безопасности преобразуется в Совет цивилизаций. По разным данным их насчитывается от 9 до 20. Есть такие самостоятельные государства, цивилизации, как, скажем, Россия, Китай, Япония, Индия. Я говорю так потому, что если мы изменим таким ходом парадигму мира, то естественно в этом ключе начинать с образования.

У меня есть предложение. Давайте рассмотрим на одном из заседаний нашего Русского интеллектуального клуба следующую тему: «Русская цивилизация в цивилизационном мироустройстве». Тогда мы волей-неволей снова вернемся к проблеме образования. Снова рассмотрим парадигму совмещения революции социальной и революции образования. Спасибо.

A. А. ЗИНОВЬЕВ

Сапронов Владимир Владимирович.

B. В. САПРОНОВ

Я представляю фонд Национальной международной безопасности и Институт безопасности жизнедеятельности.

Во-первых, я хочу выразить большую благодарность Игорю Михайловичу Ильинскому за его доклад, потому что я впервые услышал в полном системном изложении ту проблему, которая меня волнует уже больше пяти лет и из-за которой я по существу сменил свою профессию. Я не педагог, не философ, я по образованию инженер, всю жизнь проработал с ракетно-космической техникой. Соображения, которые изложил Игорь Михайлович, настолько заостренны! И из остальных выступлений я уловил, что люди поняли, о чем он сказал. Я ему за это особенно благодарен.

Если сказать в двух словах, то парадигма образования должна перейти от удовлетворения материальных потребностей человека за счет преобразования окружающей среды, что было виндустриальную эпоху, к приоритету безопасности жизнедеятельности.

Все образование должно изменить свою направленность — как общее, так и специальное. Наш Фонд, будучи общественной организацией и обладая ограниченными ресурсами, не управляет и не может управлять процессом. Фонд проводит анализ, выискивает наиболее проблемные точки и занимается ими. Такую точку мы нашли в дисциплине «Безопасность жизнедеятельности», которая отвечает по названию той проблеме, о которой мы говорим. Эта дисциплина есть и в школе, и в вузах.

Фонд разработал за 5 лет (с 1998 по 2000 год) образовательный модуль двух уровней. Один модуль для школы и один модуль для высших учебных заведений. Модуль носит мировоззренческий характер. Называется он «Современный комплекс проблем безопасности». Для школ Фонд уже в 2001 году выпустил пособия. К сентябрю наш Фонд выпустит учебное пособие для вузов. У меня есть макет будущего пособия. Мне очень бы хотелось, чтобы Игорь Михайлович познакомился с ним. В нем отражены комплексные проблемы безопасности личности, общества, государства Российского и мирового сообщества вкупе в новую эпоху развития человечества, которому угрожает действительная гибель.

Маленькое замечание. Думается, что Игорю Михайловичу из-за ограниченности времени не удалось дойти до проблем национальной безопасности. Нас, в первую очередь, волнуют именно они. В нашем модуле в основу положена национальная безопасность. На фоне мировой безопасности, индивидуальной безопасности.

Будучи инженером, привыкший иметь на выходе процесса какой-то продукт, хочу закончить двумя обращениями к собравшимся. Первое обращение заключается в том, чтобы мысли, сегодня обсужденные, были бы сформулированы в некой концепции высшего образования на современном этапе развития. Не в книге Игоря Михайловича, такой толстой, а в концепции, страниц на 15-20 с публикацией большим тиражом в журналах, которые здесь представлены, в том числе в нашем журнале по безопасности. Это первое предложение.

Второе. Мне бы хотелось от присутствующих получить поддержку нашей инициативы, нашего модуля, который я лично внедряю в школе в 9 классах, в МВТУ им. Баумана, в Университете культуры. Я читал этот цикл в Академии повышения квалификации работников образования и в Академии МЧС. Везде он был принят положительно. Это первая обкатка. Но мне бы хотелось, чтобы этот модуль получил поддержку у всех присутствующих. Ознакомиться с ним можно у меня, я дам экземпляр. А к сентябрю Фонд выпустит пособие, в котором все будет подробно изложено. Два предложения: концепция и поддержка нашего мировоззренческого модуля. Спасибо за внимание.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Я думаю, прозвучала хорошая идея. Если мы от нашего Клуба сделаем такое обращение, его стоит опубликовать большим тиражом. Я знаю несколько газет, которые напечатают это. Потом выскажем свои соображения.

Слово имеет Юрий Юрьевич Болдырев.

Ю. Ю. БОЛДЫРЕВ

Уважаемые коллеги, хочу поблагодарить обоих докладчиков. Постараюсь тезисно изложить свою позицию.

Первое. «Образование» и «воспитание» в значительной степени использовались как синонимы. Видимо, следует разделить общее образование и профессиональное. В профессиональном образовании, особенно если речь идет о техническом образовании, все проще. Там есть конкуренция. По мере того, как развивается или не развивается нормальная конкуренция в экономике, вполне естественно будут востребованы те или иные специалисты, выпущенные профессиональными учебными заведениями. Там все проще. А с образованием как воспитанием значительно сложнее, потому что воспитывают не вузы, воспитывает общество, какое оно есть, и его институты. Невозможно себе представить, чтобы какая-нибудь концепция образования, безопасности образования и т. д. что-то радикально поменяла в состоянии общества.

Конечно, негативный пример состояния общества и государства тоже может воспитывать. Но он будет воспитывать позитивно только в том случае, если этот пример вступит в противоречие с какими-то базисными ценностными установками тех людей, которые впитывают и делают какие-то выводы. В конечном счете, мы приходим к основной проблеме — проблеме ключевых ценностных ориентаций граждан, населяющих ныне нашу страну. Обсуждать проблему образования, не обсуждая проблему ценностной системы в нашей стране, значит умалчивать о самой главной проблеме.

Перейду к глобальной проблематике. Мне кажется, нельзя забывать о том, что право на благородство, в конечном счете, имеет только сильный. Благородство слабого просто никто не заметит. Если речь идет о глобальной мировой конкуренции, речь идет о соотношении сил, если я правильно понимаю идеи. Может быть, я упрощаю идеи Игоря Михайловича, но нужно наряду с идейной конкуренцией все-таки внедрять в сознание людей идеи сотрудничества, как, в конечном счете, единственно возможном выходе для человеческой цивилизации. Надо понимать, что внедрять эти идеи в умы и реальную практику может только тот, кто в той или иной степени является лидером в конкурентной борьбе. Миротворчество слабого, в конечном счете, никто не замечает, никто не принимает и никто не признает. Для того чтобы иметь право навязывать наши идеи миру, мы должны быть сильными и не отставать от конкурентов. Я скажу совсем простую вещь. Выступление за ядерное разоружение тех, кто ядерного оружия не имеет и не будет иметь, строго говоря, гроша ломаного не стоит. Их никто не слышит. И никто не услышит. В этом смысле, как это ни парадоксально, говоря о таких сугубо гуманитарных вещах, как проблема образования, проблема выживания и безопасности, нам никуда не деться от того, что если у нас есть хоть какие-то козырные карты как у сообщества, если мы хотим, чтобы нас хоть кто-то услышал в гуманитарной сфере, мы не должны отказываться от ядерного оружия. Никуда нам не деться. Мир устроен так, а не иначе.

Теперь, о морализации мира, морализации образования. «Гуманизация», «гуманитаризация» — разные термины звучали. В конечном счете, на продвижение, на навязывание своих ценностей имеет право тот, кто чувствует себя моральным. Я говорю не о конкретных выступавших здесь людях. Я говорю о состоянии морали в нашем обществе. Не в том состоянии мы сейчас находимся, чтобы во главу угла ставить наши попытки повлиять на мировые проблемы. Никуда не деться: самим надо мыть шею, самим чистить зубы, самим тренироваться — и только после этого выходить с глобальными инициативами на большую арену.

Несколько раз говорилось о том, что образование это какая-то расходная сфера. Или это экономическая сфера, которая должна приносить прибыль. Почему в образование не вкладывают? Здесь все очень просто. Вкладывать выгодно в свое. В чужое вкладывать невыгодно. Бизнес будет вкладывать в образование только в том случае, если это образование будет повышать его прибыль. Государству есть смысл вкладывать в образование только в том случае, если вкладывает в образование граждан, которые будут работать на это государство, на это общество. Если мы не решаем проблему бегства «умов» ни на моральном уровне, уровне патриотизма, ни на уровне экономическом, то вложения образования могут оказаться в значительной степени вложениями в экономику, культуру и науку США, Западной Европы и т. д.

Было предложение подняться на уровень производства нового знания и т. д. Существует несколько ступеней в мировой системе разделения труда. Можно стоять на уровне «эксплуатируемый-эксплуататор», можно понимать, что каждая более высоко стоящая ступень производства присваивает себе больше прибавочного продукта, нежели предыдущая. Так вот, ступень производства опережающего знания не является высшей ступенью. Высшей ступенью в мировой иерархии является ступень управления. Как административного, силового, так и информационного. В условиях, когда ключевые рычаги информационного управления миром (через средства массовой информации, через Голливуд и т. д.), и силового, и финансового, находятся не в наших руках, надо трезво понимать, что так легко позволить нам подняться на более высокую ступень производства не гаек, винтиков, а опережающего знания никто не собирается. Высшие ступени, естественно, монополизируются теми, в чьих руках находятся рычаги управления. Решить проблему, начать производить опережающее знание в науке, технике, на нашей территории, нашими силами без решения проблемы выхода или участия на более высокую ступень в части управления невозможно. Никто просто не позволит.

Подготовка кадров для Запада. Здесь нужно понимать, что мы готовим кадры для той ступени, о которой вы говорили. Но мы не готовим кадры для Запада в части управления миром. Это нам никто не позволяет. Более того, американская школа (я имею в виду не высшую школу, а общеобразовательную) — какую цель она ставит, декларирует? Знания дать? Социализация — вот главная цель. У нас средняя школа как раз такой цели, к сожалению, не ставит. Здесь, мне кажется, затронут принципиально важный аспект. Это то, чему нам надо учиться у Запада. Именно средняя школа, начальная школа должны ставить главной целью социализацию человека. Беда не только в утечке мозгов. У нас утечка граждан, потенциально способных участвовать в управлении обществом и государством. То есть, если расставлять приоритеты, я бы ставил в качестве приоритета постановку задачи социализации как главной задачи образования начальной и средней школы. Только так мы сможем получать людей, способных к самоуправлению, к участию в управлении обществом. И тогда может быть изменение нашей роли, нашего места в мировой системе разделения ролей, разделения труда. Спасибо.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Юрий Михайлович Резник. 

Ю. М. РЕЗНИК

Уважаемые коллеги, хочу начать с некоторых ремарок по поводу того, что было сказано. Образовательная революция. Как всякая революция, она производится в определенных интересах, является объектом определенных интересов. И я не хотел бы, чтобы мы воспринимали образовательную революцию как некий фон, на котором развертываются объективно, независимо от нас, некие события. Это то, что делается определенными кругами, и здесь есть свои победители. Давайте, определим по тем объективным последствиям, которые произошли в России, кто же является победителем этой революции. Это отнюдь не субъекты среднего и нижнего звена, которые участвуют в учебном процессе или занимаются образовательными технологиями. Это, наверное, субъекты, которые сегодня претендуют на управление миром и Россией.

Это ремарка по поводу. Что касается проблем безопасности, как, впрочем, и других парадигм, которые сегодня предлагаются, позволю себе не согласиться — так же, как и с парадигмой выживания человечества. Не выживание как самоцель и не безопасность сегодня стоит на повестке дня. Сегодня речь идет (я больше здесь солидарен с точкой зрения Бориса Григорьевича Юдина) о новом качестве гуманитарных технологий, в том числе, технологий образовательных. В данном случае, мне кажется, технологии эти имеют как раз характер дегуманистический.

Теперь по существу того, что здесь говорилось. Мы сейчас являемся участниками одного события, а сегодня, в этот же день, происходит другое. Президиум Российской академии наук проводит конференцию в главном здании на Ленинском проспекте с таким же примерно названием: «Проблемы гуманитарного образования в России». Там собран цвет, элита, академики. Они обсуждают нечто подобное.

Сопоставим эти два события в контексте системы жизненной концепции социума, как я себе представляю, в духе Ю. Хабермаса и других. Есть мир формальных систем, включая образовательную. И есть мир жизненный — это мир повседневных коммуникаций. Есть центр, в котором принимаются решения, и есть периферия. Если проводить сравнительный анализ, то он будет не в нашу пользу. Мы сегодня находимся не в мире систем, по крайней мере, не в той системе, где принимаются решения по высшему образованию. Мы с вами сегодня находимся не в центре событий, которые определяют судьбу образования в России. Увы, это так.

Поэтому здесь, по всей видимости, необходимо четко себе представлять, каковы последствия того события, участниками которого мы сегодня являемся. Если брать систему образования в целом и ход реформ, то их тоже можно рассматривать в ретроспективе как определенную цепь событий, ведущих к известным результатам и преследующих определенные интересы. В этих событиях, увы, мы являемся только наблюдателями, но не основными деятелями и участниками. А эти события разворачиваются на наших глазах, и мы находимся как бы в стороне от стратегического развития.

Я хочу сказать, что сегодня образование необходимо рассматривать не только как ресурс нашего общества, но, прежде всего, как важнейший рычаг и способ формирования нового общества. Не только нового человека, но и нового общества. Мы забываем о том, что это одно из важнейших институциональных средств социального конструирования реальности нашего общества. И от того, каким образом сейчас закладываются кирпичики в основание этого конструирования, зависит будущее нации.

Сегодняшний ход событий подсказывает нам, что мы, к сожалению, находимся в реформировании образования вне центра социального пространства России. Как бы научно-педагогическая общественность не изощрялась и как бы она не стремилась к занятию определенных позиций, она вытесняется на периферию. Система высшего образования создана для реализации социальных и жизненных интересов тех, кого мы сегодня называем олигархами. Мы живем в условиях административно-олигархической системы. Сговор между олигархами и бюрократическим аппаратом налицо. Достаточно привести факты побочного характера: сегодня тратится на приобретение техники вооружения на порядок меньше, чем состояние одного из олигархов. Например, Фридмана (4,2 миллиардов долларов), что покрывает не только весь наш военный бюджет, но и весь сопутствующий расход. То же самое касается и образования. Наши затраты на образование не сопоставимы с теми доходами, которые имеет небольшая группа людей.

Таким образом, гражданское общество, которое должно было стать совокупным, объединенным субъектом реформирования высшей школы, сегодня находится только в стадии становления. Его место занимает олигархическая система. Она диктует сегодня государству в лице определенных сил, каким должно быть образование в России. С моей точки зрения, в обществе лишь формально декларируется демократия, рыночная экономика. Здесь говорили об обществе знания, к которому якобы и ведет образовательная стратегия нынешнего правительства, на самом деле стратегия подменяется массой трюков и технологических уловок, о которых, наверное, стоит говорить отдельно.

Какое же общество мы получаем в результате данной образовательной революции? Вовсе не то, не гуманистическое, не демократическое. О чем идет речь? Это общество маргинальное. Это общество зависимое. Это общество, основанное не на экономике знания, а на сырьевой экономике. И это общество, в котором субъектом исторического действия является, безусловно, не народ, не гражданское общество, а достаточно узкая, вполне закрытая группа людей. Альтернативой этому обществу или, точнее, этой образовательной стратегии, которую сегодня Россия реализует вопреки воле большинства субъектов образовательной деятельности, может быть, конечно же, лишь формирование иных систем образования. Почему мы говорим, что у нас должна быть лишь одна система образования. Мы совершенно недооцениваем потенциал системы негосударственного образования.

Но и это еще не все. Потенциал образования России включает в себя такую вещь, как формирование человека как гражданина, как гражданскую личность, свободного существа, которое само принимает решение. К сожалению, мы все делаем для того, чтобы напичкать человека знаниями, навыками, определенными технологическими вещами, но мы уходим от главного, стержневого вопроса: какой быть личности гражданина Российского государства. Вот этими задачами, мне кажется, должна заниматься какая-то отдельная структура, общественная организация. Было бы жаль потерять то, что мы сегодня наработали. Я хотел, чтобы мы продолжили дискуссию. Если уж мы хотим вырабатывать альтернативную стратегию высшего образования в России, давайте создадим соответствующую структуру. Почему бы не назвать ее «Национальный комитет по стратегии образования в России»? Почему такой комитет нужно создавать откуда-то сверху? Давайте снизу, здесь определим состав его главных участников и породим ту цепь событий, которая будет альтернативой всему происходящему. Спасибо. 

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Это хорошая идея, но в компетенцию нашего Клуба это не входит.

Кто-нибудь еще хочет выступить из присутствующих?

А. И. ШЕНДРИК

Абсолютное большинство идей, которые здесь прозвучали, мне глубоко созвучны. С большинством из них я, в принципе, готов согласиться. Особенно меня привлекает идея о создании альтернативной концепции образования в Российской Федерации, явно противостоящей той концепции, которая сейчас тихой сапой, несмотря на протесты, тем не менее, реализуется в целом ряде субъектов Российской Федерации.

Но, создавая концепцию, я думаю, нам надо отрешиться от тех идеологем и тех мифов относительно системы образования, которые достаточно интенсивно вбивались в головы на протяжении последних десятилетий. Я хотел бы остановиться на этих идеях, потому что если мы не осознаем опасности этой мифологии, которая уже стала ни чем иным, как атрибутом массового сознания, то осознать что-то стоящее будет достаточно сложно.

Первая идея, против которой мне бы хотелось высказать ряд контраргументов. Это идея относительно того, что образование представляет собой некую сферу исключительно услуг, которые должны предоставляться населению за определенную плату. Образование никогда не было сферой услуг и никогда ей не будет. Это просто совмещение совокупности всех проблем и задач, которые решаются в сфере образования, и вопросов, связанных с решением чисто экономических задач. Поэтому относиться к образованию как к сфере, где должны действовать рыночные отношения, как мне кажется, совершенно неправомерно.

Вторая идея. Это идея декларирует необходимость резко усиливать прикладную направленность нашего образования, что, собственно говоря, и происходит. Потому что те варианты Государственного образовательного стандарта третьего поколения, с которым мне удалось познакомиться, продолжают логику, которая была в госстандартах первого поколения. То есть резкое сокращение подготовки по дисциплинам, которые дают общетеоретические знания, формируют какие-то мировоззренческие ценности, ориентации, установки. И усиление того блока, который, собственно говоря, и формирует узкого специалиста.

Мне кажется, что это чрезвычайно опасная тенденция, потому что она явно вступает в противоречие с тенденциями развития образовательного процесса вообще в мире и явно вступает в противоречие с теми императивами, которые реализуются на практике в образовательной системе ведущих капиталистических держав. Даже в тех же Соединенных Штатах, о которых здесь говорили, где прикладная направленность образовательного процесса выражена достаточно явно, тем не менее, в последние годы наблюдается тенденция усиления внимания к блоку гуманитарных дисциплин, увеличения гуманитарных предметов. Тем более что расширение спектра теоретических знаний — это тот излишек образования, который выступает ни чем иным как стимулом, тем провоцирующим моментом, который стимулирует социальный, технический и экономический прогресс. Излишек образования, в принципе, никогда излишком не бывает. Собственно говоря, социальный прогресс и является ни чем иным, как результатом этого излишка образования. Человек, который обладает излишком образования и выполняет технологические функции, способен к критическому осмыслению, может быть активным субъектом исторического действия.

И третья идея. Идея относительно того, что образование должно быть платным. Здесь была высказана мысль о необходимости создавать альтернативную систему по отношению к той, которая сложилась в Российской Федерации. Мне кажется, что в нынешних условиях, может быть, это действительно так, простая сермяжная правда. Но дело в том, что образование, как здесь неоднократно говорили, решает проблемы вхождения в культуру. В этом отношении право на образование действительно является неотъемлемым правом человека на приобщение к мировым ценностям культуры.

Необходимо сказать, что целый ряд ведущих западных вузов, в частности известный Швейцарский технический университет, несколько лет тому назад начали проводить политику расширения спектра бесплатных образовательных услуг. В том числе в качестве бесплатного интеллектуального товара они предоставляют данные относительно более 250 учебных курсов и научно-методической литературы, которая их обеспечивает, для всеобщего пользования. Подобный факт рассматривается как возможность резкого расширения доступности образования именно для тех людей, которые в силу тех или иных субъективных обстоятельств не могут стать студентами этого престижного учебного заведения.

Завершая свою краткую реплику, хочу сказать, что это только небольшой перечень тех мифов и идеологем, которые пока еще присутствуют в массовом сознании. Необходимо их выявить и критически проанализировать, и, безусловно, от них отрешиться.

В. А. ЛУКОВ

В развитие идей, высказанных участниками заседания, и прежде всего Игорем Михайловичем, хочу поднять тему «Высшее образование как социальный проект».

Проект возникает там, где для достижения цели приходится опираться на ограниченные ресурсы и где, таким образом, ожидаемый результат достижим, если заранее продуманы пути эффективного использования ресурсов и спрогнозированы последствия реализации проекта. Проектные технологии сегодня применяются повсеместно. Очевидно, что и вуз может строить свою образовательную деятельность по проектно-ориентированным технологиям. В журнале «Высшее образование в России» был, например, представлен опыт такой организации работы в Нижегородском государственном университете. Но в рамках нынешнего обсуждения социальный проект предстает в ином контексте и в ином масштабе.

Чем дальше мы выходим за рамки отдельного вуза, тем меньше образовательные проекты выражают связь целей и ресурсов и все ярче проявляются парадоксы образовательной политики. Характерны в этом плане притязания государства на контроль за качеством высшего образования. Государство устанавливает систему требований, но в подвластных ему учреждениях не может ее обеспечить. По оценке одного из разработчиков концепции модернизации образования Я. И. Кузьминова (из его недавнего интервью «Российской газете»), до 30 процентов государственных средств на профессиональное образование просто вылетает в трубу. А это как-никак около миллиарда долларов в год. На преодоление подобного положения и направлены идеи модернизации, а решение проблемы, в частности, видится в ГИФО, которые «заставят вузы крутиться». Интересно, что рядом с высказываниями профессора Кузьминова «Российская газета» публикует сообщение об открытии в Урюпинске дневного отделения филиала Волгоградского университета. «Кстати, — пишет корреспондент, — урюпинцев полностью поддерживает министр образования. И не потому, что он родом отсюда», и дальше о том, что «не поскупилось на развитие филиала в Урюпинске министерство» (Рос. газета. 2003, 11 июня). Модернизация системы высшего образования вновь оказывается не единственным проектом. Параллельно существуют и иные цели, иные представления о том, каким путем строить высшее образование, и их носители — нередко одни и те же лица.

Все же есть смысл выйти и за пределы министерских проектов, поскольку и здесь социальный проект представлен лишь в отдельных, хотя бы и масштабных, фрагментах.

Следует оценить значение того факта, что XXI веку XX век передал одно из важнейших своих достижений — широкое применение в социальной практике проектного мышления. Дело не только в том, что организация той или иной деятельности все чаще осуществляется по проектным технологиям, аив том, что старые представления об успешности проекта по его экономическим показателям сегодня недостаточны.

Несколько слов об этой стороне вопроса. Выделению социального проектирования в относительно самостоятельную сферу деятельности в наибольшей мере способствовало осознание мировым сообществом глобальных проблем современности, и прежде всего экологической проблемы. После Чернобыльской катастрофы конкретизировалось понимание опасности человеческой деятельности для судеб человечества, если она выходит за пределы экологически допустимых границ. Это и определило, среди прочего, решительный перелом в проектировании социальных изменений и оценке социальных проектов. Исходные вопросы социального проектирования — какие состояния желаемы и какие ресурсы есть для их достижения — в современных условиях раскрываются иначе, с иными акцентами и оттенками, чем еще 15-20 лет назад.

Главное — не экономический, а ценностный аспект проекта становится определяющим. Раньше ценностная природа целенаправленных социальных изменений не осмысливалась в связи с конкретными проектными разработками и с технологией проектирования, это была сфера чистой теории. Проектной деятельности была присуща установка на немедленную реализацию проекта. В качестве ведущих факторов успеха рассматривались скорость работ и наличие финансовых, кадровых и материально-вещественных ресурсов.

Теперь успех как достижение цели стал недостаточной характеристикой эффективности проекта. В новой парадигме мышления внимание уделяется не столько связи цели проекта и ее достижения, сколько самой постановке цели. Здесь сложилась новая мораль проектирования и новая его технология при выработке целей проекта: они должны устанавливаться после изучения последствий инновации для ценностного мира, в рамках которого будет реализовываться проект.

Когда мы говорим о высшем образовании, ценностный аспект может приобрести вид простой банальности. Характерны высказывания М. Н. Глазкова в статье «Высоты высшего образования», опубликованные журналом «Педагогика» (2002. № 2): «Когда молодой человек придет в вуз, чтобы стать полноправным наследником великой культуры и науки своего отечества, когда его осознанной целью станет совершенствование мира людей, тогда он обретет реальные шансы вырасти выдающимся профессионалом и настоящим человеком». Ресурсная сторона автору видится в том, что студенту за образование платит государство: оно должно оплачивать «тяжелый и социально необходимый труд студентов — овладение знаниями». Из такого целеполагания и такого ресурсного обеспечения не следует практических действий, нет и основы для социального проекта даже в самом широком смысле слова.

Трудность как раз в том и состоит, чтобы определить, как сделать студента наследником культуры, что это значит конкретно. В «Образовательной революции» И. М. Ильинского на первое место ставится вопрос: чему учить? Это в высшей степени справедливо. Особенно в области гуманитарного знания.

Обращу внимание на те стороны содержания образования, которые затрагивались пока в малой степени. Когда мы говорим о культурном, образованном человеке, о его высшем образовании в гуманитарной сфере, то оставляем за скобками тот факт, что его знание по необходимости крайне фрагментарно. Мы говорим о системном подходе, о систематической подготовке в вузе, но имеем дело с системами особыми, которые можно назвать тезаурусами. Это ценностные системы, основанные на том, что в данной культуре более признано, усвоено, считается важным. Приведем пример из подготовки филологов. В вузовских учебных программах по зарубежной (всемирной) литературе представлены почти исключительно европейские авторы, а из литератур Европы — только три (английская, французская, немецкая) с небольшими фрагментами из итальянской, испанской, норвежской и некоторых других литератур. Такой состав соответствующих образовательных программ определяется русским культурным тезаурусом, культурной традицией. Что же следует из тезаурусной основы содержания образования?

1. Попытки калькирования зарубежных образовательных программ натыкаются на сопротивление российской культуры, которая строится на других культурных моделях. Если в определенных областях знаний возможно сближение (в том числе и для конвертируемости дипломов на международном рынке образования), то в гуманитарной сфере это крайне проблематично.

2. Сближение культурных моделей сегодня может вестись в вузах гуманитарного профиля через проблематику, порожденную процессом глобализации и ответами на нее (антиглобализм, локальные культуры и т. д.).

3.  Нынешние государственные образовательные стандарты представляют не системы научных знаний, а тезаурусы. Это, с одной стороны, естественное их состояние, а с другой — свидетельство их лишь относительной легитимности. Иначе говоря, их легитимность обеспечивается не собственно научными, а правовыми средствами.

Однако к этому следует добавить: гуманитарная сфера слабо подвержена правовому регулированию и государственному управлению. Оптимизация социально-проектной деятельности здесь могла бы вестись путем ее постановки под контроль не столько государства, сколько общественности. Идея участия населения в выработке и принятии решения по социальным проектам, их корректировке, в недопущении произвольных решений властей, администраций всех уровней или частных лиц стала одной из общепринятых основ практики социального проектирования во многих странах. Доктрина «public participation», развивающаяся в США и Европе с 1960-х годов, более всего затрагивает градостроительные решения (ее зародыш содержался в критике планирования городского развития без учета интересов потребителей, отказе от практики осуществления архитектурных решений, исходя из представления о рациональном городе, о функциональной основе жизни людей). Доктрина строится на переходе от функционального к средовому (environmental) подходу — с активным участием жителей города в разработке и осуществлении социальных проектов. Не есть ли это и путь к модернизации высшего образования в России? Стремление все делать в министерстве или даже где-то рядом с министерством, но вне признания субъектом образовательной политики тех, кто непосредственно связан с образовательным процессом в вузах, не может не вести к бесплодным или опасным экспериментам над обществом.

А. А. ЗИНОВЬЕВ

Спасибо.

Хочу несколько слов сказать как участник дискуссии.

Не являясь специалистом по проблемам образования, я лишь приведу один пример с расчетом на то, что, может быть, он пригодится при выработке такого документа, о котором здесь многие говорили.

Мне пришлось, живя на Западе, сотрудничать с различными социологическими группами и в Соединенных Штатах Америки, и в Западной Европе. В одной группе установили следующее. Это была очень высококвалифицированная группа по понятиям современной конкретной социологии. Для того чтобы народ, страна в современных условиях смогли сохранить суверенитет во всех отношениях и быть значительной страной, значительным народом в современных условиях, для этого нужно, как минимум, производить более 50 тысяч видов продукции (всякого рода технических и прочих устройств) и, как минимум, 5 тысяч различных типов специалистов. Вдумайтесь в эти цифры! Это число не просто высококвалифицированных специалистов, а типов специалистов. И по каждому типу — это тысячи и тысячи индивидов.

Выполнить это — минимальное условие для выживания, между прочим, нашей страны, нашего народа в качестве значительного явления в истории человечества. Какая же для этого нужна система образования! Действительно система образования становится главным фактором в выживании нашей страны в современных условиях. Не просто одним из каких-то факторов среди многих условий, а именно главным даже с точки зрения такого простого и чисто формального расчета.

А теперь позвольте мне предоставить заключительное слово Игорю Михайловичу Ильинскому.

И. М. ИЛЬИНСКИЙ

Я тоже начну с того, что я не специалист по образованию. Но приходится, жизнь заставляет, потому что у нас есть целый Университет.

Первое. Честно говоря, я не делал доклада, у меня не было такой задачи. Просто всякий раз, когда мы собираемся, кто-нибудь выступает для затравки. Поскольку наша дискуссия проходит в стенах Университета, я взял на себя труд рассказать об образовательной революции за 20-30 минут, хотя это, в принципе, немыслимая вещь. Я это прекрасно понимаю. Отсюда предельная абстрактность разговора и ограниченность только глобальной постановкой вопроса. Скажем, сознательно я даже вообще не коснулся России и всех проблем российского образования.

Могу одно сказать, я абсолютно согласен с Вадимом Михайловичем и с остальными. Да, у нас идет социальная революция, идет образовательная революция, но не та социальная и не та образовательная. Так бы я сказал. Отсюда все следствия и все, что мы с вами наблюдаем, и что меня абсолютно не устраивает. Отсюда и мысль о необходимости чего-то другого.

Второе. В этой дискуссии и в книге я для себя поставил несколько ограничений. Это принципиально важно. Тогда у тебя поле исследования ограничено пределами, логика рассуждений более или менее понятна. Для меня очевидно, что ситуация гибельна для человечества и, стало быть, для России, потому что мы в системе. Я начинаю рассуждать сверху. Все-таки для меня последняя и главная проблема - это не проблема, как красиво умереть, ибо мы все когда-нибудь умрем. Почему проблема выживания — это не главная проблема, если на самом деле мы в ситуации выживания? Конечно, можно рассуждать на тему о том, что образование — это неизбывный порыв знаний, что это ликующее знание. Это все красиво, но только при условии, если все будет продолжаться.

Другое мое ограничение: будущего может не быть. Тогда мы должны обсуждать проблему в каких-то конечных временных рамках. А в противном случае можно все размазать и вширь, и вдаль, все разнести по времени, тогда это совершенно другой разговор. Мне, например, ясно, что это проблема глобальная. Нероссийская. Да, у нас свои проблемы, они для нас больнее и понятнее, чем какие-то другие. Можно было бы говорить только о них, но это проблема глобальная: или спасемся все, или не выживет никто. Вот так стоит вопрос. Поэтому надо рассуждать и о себе, но, прежде всего, об общих проблемах.

Отсюда, может быть, некоторые несовпадения наших рассуждений, хотя я тем самым ни в коей мере не претендую на истинность своих суждений. Мне понравились многие, абсолютное большинство всех выступлений, и хотелось бы высказаться в порядке комментариев.

Кто субъект революции? Раз есть революция, то есть и субъект. Тут у нас уже встал этот вопрос. В принципе, правильно. Но нет этого субъекта. Уж Америке я никогда не отдам это право, поскольку она сильная. В принципе, мы имеем все, что мы имеем, потому что сила там, и нам предлагается та модель развития. Но меня это не устраивает.

В данном случае, я думаю, что образовательное сообщество, если оно каким-то образом организуется, скажем, в какое-то национальное, не нуждается в создании национальных комитетов, их и так очень много. Лет 7-8 назад ко мне приходили люди, которые спасали российское образование, предлагали присоединиться. Года 2-3 назад еще какая-то комиссия была создана. Есть депутатские комиссии, там Кокошин возглавляет Совет по образованию. При Правительстве РФ какой-то совет есть. Советов-то много, а дело-то делает одна Высшая школа экономики, а точнее говоря — Герман Греф, который за этой структурой стоит и является центром этих стратегических разработок. Но сейчас вмешается Ходорковский с большим денежным мешком, и вот там дело закипит. Мы с вами еще увидим и услышим об этом.

Поэтому я в этих сложных ситуациях (и в мелких, и в крупных) всегда привык надеяться на себя. Если нет нигде субъекта, никто не берет на себя это право, значит — я - субъект, мы -субъект. Если мы с вами одинаково мыслим, значит — давайте объединяться и делать то, что мы можем делать.

Вот рассуждали на тему, в чем смысл конференции по образованию, которую мы хотели собрать, но не получилось. В чем? Мы с вами можем только написать еще одну концепцию и заслать ее в министерство. Но там ее никто не ждет, она там никому не нужна. Там всем все ясно. Они все знают, что они делают, и они это делают. Проблема в том заключается, что мы с вами узнаем о многом по факту. О том, что замысливается, мы, как правило, не знаем. Так же как о той концепции реформ, теперь модернизации образования, мы не знали до той поры, пока эта концепция не была написана, потом опубликована, а потом начала бурно и быстро реализовываться. Да, внесены какие-то перемены, что-то переведено в разряд эксперимента, чем очень гордятся Российский Союз ректоров и В. А. Садовничий. И по праву. Они сделали очень много для того, чтобы как-то притормозить эти процессы. Но на самом деле процессы все равно идут. И единый экзамен уже на десятках территорий реализуется, и ГИФО уже апробируется. И это факт. Что может остановить? Только если денег не хватит. А что денег не хватит — это определенно. Потому что с ГИФО они уже один раз просчитались, неправильно посчитали, у них там уже наметился дефицит денег. А когда они ГИФО запустят, окажется, что денег нет вообще. Но механизм начнет работать. Тогда будут валиться вузы. А вот в этом, может быть, и есть главный замысел. Мы просто этого-то и не знаем. А на самом деле не сложно и догадаться, потому что тезис о том, что у нас много образования, что образование дело избранных, а не право каждого, звучит. Это расхожий тезис, который я лично слышал из уст очень высоких руководителей. Науки много, знаний много, образования много и т. д. Это уже идеология. Мы с вами находимся в сфере идеологии, а политика — это то, что мы с вами пожинаем, то, что мы с вами наблюдаем.

Поэтому, конечно, нам надо подумать. Как решим — так и сделаем. Давайте напишем 5 страниц, 15 страниц или что-то еще, но ведь они не читают это. Другое дело, что мы должны это делать. Зачем бы я писал книгу, зачем мы заседаем здесь, собираемся, спорим? Мы должны показать, что мы знаем, понимаем, мы имеем идеи. И если мы люди ответственные, государственные, если мы граждане своей страны, если мы, в самом деле, хотим иметь Россию, то должны показать, что мы можем сделать.

Большое спасибо за обсуждение, за добрые слова, за поддержку, которую я услышал. Но смысл собрания не в этом. Смысл в том, чтобы нам прийти к каким-то общим заключениям.
 

Обсудить заседание на форуме
 

Президент Русского интеллектуального клуба


 
Новости
20.02.2021
В издательстве «Социум» Московского гуманитарного университета вышло в свет четырехтомное издание «Русский интеллектуальный клуб: стенограммы заседаний и другие материалы», подготовленное под научной редакцией ректора МосГУ доктора философских наук, профессора И. М. Ильинского.
10.07.2020
В издательстве МосГУ вышел 10-й юбилейный сборник стенограмм заседаний Русского интеллектуального клуба. Научным редактором сборника выступил президент клуба, ректор Московского гуманитарного университета доктор философских наук, профессор И. М. Ильинский. Ответственным редактором стал доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Вал. А. Луков.
25.10.2017
24 октября 2017 г. в актовом зале Московского гуманитарного университета состоялась торжественная церемония награждения лауреатов Международной Бунинской премии, которая в этом году проводилась в номинации «Поэзия». Приветствие участникам и лауреатам Бунинской премии 2017 года направил министр культуры РФ В. Р. Мединский, в котором он, в частности, отметил, что «за годы своего существования Бунинская премия по праву заслужила авторитет одной из наиболее престижных наград в области русской литературы. Среди её лауреатов значатся имена по-настоящему видных поэтов и прозаиков, наших с вами современников. Отрадно, что в России получают развитие столь важные общественные инициативы, нацеленные на популяризацию чтения, на усиление позиций русского языка».
20.10.2017
17 октября 2017 г. состоялось заседание Жюри Бунинской премии под председательством члена Президиума Союза писателей России, лауреата литературных премий Бориса Николаевича Тарасова. Подведены итоги конкурса, который в 2017 г. проводился в номинации «поэзия». 24 октября в конференц-зале Московского гуманитарного университета состоится торжественная церемония, на которой Председатель Попечительского совета Бунинской премии, член Союза писателей России, ректор университета профессор Игорь Михайлович Ильинский вместе с членами Жюри вручит заслуженные премии новым лауреатам.