В этом разделе представлены публикации членов Русского интеллектуального клуба по теме: «АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ - СУДЬБА И ОБРАЗ ГЕНИЯ»

 

 

 

 

 

 

 

 

ХХ век: кризис понимания

Ильинский И. М.

ректор Московской гуманитарно-социальной академии,

доктор философских наук, профессор,

академик Российской академии гуманитарных наук,

Российской академии естественных наук

 

         Стоит пояснить присутствующим, почему эта конференция, посвященная 80-летию А.А.Зиновьева – выпускника МГУ им.М.В.Ломоносова, в свое время – до высылки из СССР – заведующего кафедрой логики этого университета, сотрудника Института философии РАН, члена редколлегии журнала «Вопросы философии» и т.д. и т.п. – сегодня проходит в стенах МГСА. Это не случайно.

         Еще в 1998 году, когда мы встретились с А.А.Зиновьевым в Кишиневе на Международном форуме и Александр Александрович рассказал мне о своем намерении вернуться из Германии в Россию, я предложил ему обосноваться в нашей Академии. Он принял это предложение. В МГСА создан Исследовательский центр А.А.Зиновьева, Школа социальных исследований А.А.Зиновьева, Русский интеллектуальный клуб, одним из «отцов – учредителей» которого он является, а теперь (после смерти Н.Н.Моисеева – первого президента этого клуба) возглавляет его. Ныне МГСА – это главная трудовая пристань А.А.Зиновьева. Здесь находятся его рабочее место, здесь в отделе кадров хранится его трудовая книжка.

         Когда 6 ноября я сказал обо всем этом в МГУ, где проходило чествование А.А.Зиновьева, некоторые из присутствовавших удивились и даже малость возмутились: «Как так?.. Зиновьев принадлежит МГУ, преподает в университете!» Но факт остается фактом: А.А.Зиновьев – штатный работник МГСА, а во всех других заведениях – совместитель.

         При этом я хочу подчеркнуть, что никто не собирается «приватизировать» Зиновьева, ибо он – из разряда единиц, составляющих национальное достояние России. Кто-то скажет, что нынче все возможно: даже нефть, газ, уголь, металлы и другие ископаемые материалы «вдруг» оказались в частных руках. Но Зиновьев уже давно сам себя объявил «суверенным государством, состоящим из одного человека». Это надо понимать.

         Теперь позвольте перейти непосредственно к теме выступления.

 

I.

 

         Если оставить в стороне грандиозные успехи и фантастические достижения ХХ века, которые общеизвестны и несомненны, то второй составляющей совокупного итога этого века является огромный комплекс острейших проблем. Многие из этих проблем уже давно утратили национальную и даже региональную окраску, получили название глобальных. Эти проблемы также хорошо известны, как известно и то, что при дальнейшем обострении они угрожают человечеству катастрофическими последствиями вплоть до его гибели.

         Из выдающихся русских мыслителей, кто видит мир и будущее в таком свете, я назову только тех, кто многократно выступал в этом зале: Н.Н.Моисеева, возглавлявшего, как я уже сказал, Русский интеллектуальный клуб нашей Академии, и А.А.Зиновьева – юбиляра и нынешнего президента этого Клуба.

         Есть ученые, которые полагают, что это апокалиптический взгляд на будущее и он неуместен. Так думает, в частности, видный российский ученый С.П.Капица, который также неоднократно участвовал в дискуссиях за этим столом. По его мнению, основной глобальной проблемой человечества следует считать рост населения, который порождает все остальные, в том числе антропогенные изменения окружающей среды, возможное исчерпание ресурсов, сам факт ускорения развития. В росте численности населения он видит меру развития во всех измерениях (Капица С.П. Сколько людей жило, живет и будет жить на земле. М., 1999, с.31). На основе собственных расчетов С.П.Капица утверждает, что рост населения планеты в середине ХХI века прекратится, начнется его падение, а вместе с этим «уменьшатся, если не исчезнут причины больших войн» (там же, с.184). Иначе говоря, острота глобальных проблем резко уменьшится, а значит отпадет и вероятность самоуничтожения человечества.

         Споры идут, а положение дел в мире, между тем, не улучшается, а обвально ухудшается. Это со всей очевидностью подтвердила, в частности, недавно проходившая в Йоханнесбурге под эгидой ООН Всемирная встреча по проблеме устойчивого развития. Многие назвали этот саммит «Рио минус 10», имея в виду, что десять лет после известной конференции 1992 года «Окружающая среда и развитие» в Рио-де-Жанейро, на которой лидеры 179 стран признали, что действующая парадигма развития человечества полностью исчерпала себя и необходимо ускоренно переходить на новый путь развития, – эти десять лет жизнь продолжала идти по схеме «как было», десятилетие потеряно и новая встреча по тому же самому поводу не имела успеха.

         Почему же человечество, знающее о грозящей ему смертельной опасности, словно околдованное, все быстрее мчится навстречу гибели? Дело в том, на мой взгляд, что ХХ век оставил нам в наследство еще одну глобальную проблему – неосознанность происходящего, кризис понимания. По-моему, это самая главная из всех глобальных проблем – проблема № 1. Ибо, как известно, все, что происходит в социуме – как плохое, так и хорошее – сначала возникает в человеческой голове.

         Давно замечено, что проблема понимания встает тогда, когда разрушается реальное понимание происходящего (действительности), что случается это в ситуациях научных революций, смены идеологических парадигм, угрозы полной невозможности использовать имеющийся человеческий опыт и т.п. (см. напр.: Загадка человеческого понимания, М., Политиздат, 1991, с.с. 5, 17, 26 и др.). Иначе говоря, проблема понимания носит прежде всего практический характер. Понимание служит созиданию и в этом смысле является условием выживания человечества. Научные дискуссии по поводу проблемы понимания продолжаются многие столетия, но всякий раз, когда непонимание происходящего в обществе достигает критической точки, возникает потребность прорыва в постижении действительных смыслов социальных явлений и событий не только выдающимися учеными и политиками, но и массами, из которых они рекрутируются.

         Если говорить о причинах, которые привели человечество к нынешнему кризису понимания, то они заключаются в том, что темпы, скорость, сложность и масштабы событий и перемен, которые происходили во всех областях общественной жизни на протяжении ХХ века, особенно во второй его половине, превзошли нашу способность понимания происходящего как на коллективном, так и (тем более) на индивидуальном уровне. Речь не только об обыденном, но и о научном сознании; не только о миллиардах обывателей, но и тысяч тех, кто стоит во главе государств и правительств, политических и общественных, в том числе международных организаций, ТНК и т.п. - всех, кто участвует в принятии судьбоносных решений.

         Сущность кризиса понимания (я говорю о социальных процессах, о гуманитарной сфере), на мой взгляд, определяется в нескольких измерениях.

         1. Мы все хуже понимаем происходящее в новейшей истории вследствие нарастания хаоса и абсурда.

         2. Мы не понимаем, что мы не понимаем - и прежде всего потому, что не хотим признать этот факт, не хотим понимать.

         3. Мы не понимаем, что мы не понимаем. В обществе происходит много такого, что пока находится за пределами понимания.

         4. Мы не понимаем, что мы должны понять. Нам известны многие вызовы и угрозы будущего. Но нет полного понимания их смертельной опасности, а потому нет предотвращающих ее адекватных действий.

         Эти выводы могут показаться парадоксальными. Ведь ХХ век – век научно-технической и информационной революций, век компьютера и интернета, невероятно увеличивших возможности человека знать и понимать. Мы уже давно говорим не о нехватке, а об избыточности информации. Но именно отсюда и берет свое начало кризис понимания.

Скорость и темпы нарастания объемов информации о множестве разноплановых и быстроменяющихся, в основном сенсационных, а среди них - прежде всего катастрофических и криминальных событий, как это мы видим на примере России, сеют в душах и умах людей хаос и смятение. Человек все больше лишается внутреннего спокойствия, внутренней тишины и сосредоточенности, без которых невозможна интеллектуальная деятельность – размышления и понимание. Более того, в условиях, когда личностные защитные механизмы не срабатывают, ослабевают импульсы для самостоятельного генерирования новых знаний и самостоятельного поиска существующих смыслов, что и представляет собой процесс понимания. В этой ситуации человек оказывается особенно предрасположенным к внешнему воздействию и влиянию, восприятию разного рода штампов, клише, стереотипов, мифов, образцов поведения, которые, как мы видим, ему агрессивно навязывают СМИ: телевидение, радио, видео, СD и интернет.

         Тем не менее на обыденном уровне сложилось представление, что мы сегодня очень много знаем, а значит если не все, то многое понимаем. На первый взгляд, так оно и есть. Но спросим себя: «Чтó мы знаем?» сплошь и рядом мы знаем слова и названия явлений, событий, процессов, но не их содержание, не глубинный смысл, то есть сущность. В данном случае мы говорим о подмене знания сущности предмета знанием его названия, которое принимается за понимание. На самом деле это иллюзия знания, иллюзия понимания.

         Между тем, радио и телеэфир, страницы газет и журналов сегодня забиты множеством сложных по своему содержанию слов и выражений - «рыночная экономика», «глобализация», «международный терроризм», «новый мировой порядок», «наступление НАТО на Восток», «образование XXI века» и другими, которые определяют содержание нашей жизни. Эти слова и термины знают все. Но в чем их действительный смысл, абсолютное большинство не понимает, хотя редко кто согласится с этим: «Как же так: я имею высшее образование и не понимаю?!»

Понимание – это синоним творчества, это творческий процесс, это огромный труд. Тем более, когда речь идет о постижении смысла глобальных явлений и процессов типа тех, которые я только что назвал. Далеко не все готовы перетрудиться, чтобы понять то, что не входит в круг их непосредственных служебных обязанностей, не приносит прямой пользы. Итог?

Здравомыслящий человек давно понял, что далеко не всякая информация полезна, что «многознание уму не научает». Налицо уже бегство не только от свободы, но и от информации и «лишних» знаний. Хаос и абсурд происходящего ведут к разрушению целостности личности, уничтожению в человеке человеческого, в частности, его стремления познавать и понимать. Бедность и нищенское существование миллионов низводит их до такого состояния, когда жизнь понимается как физическое выживание, а спасение видится в том, чтобы не напрягать ум, душу и организм – не видеть, не слышать, не знать, не понимать самому, слепо принимая навязываемую извне точку зрения.

Около тридцати лет назад Э.Тоффлер писал о том, что человечество погибнет скорее не от нехватки сырьевых ресурсов и пищи, а от психологической перегрузки. Тогда он имел в виду новую социальную болезнь – шок от будущего. С тех пор многое в мире изменилось и ухудшилось.

Сегодня в России можно смело говорить о шоке от настоящего и прошлого, от абсурда происходящего вообще.

Социальный хаос (а значит, хаос в мыслях и душе человека) в мире и особенно в России с каждым годом нарастает. До какой поры это может продолжаться? Сколько хаоса в обществе можно допустить? Ведь психические возможности человека не беспредельны. Сколько хаоса он может вынести? Парадокс состоит не только в том, что на эти вопросы не существует ответа и его никто не ищет. Появились научные теории, которые, если их чуть неточно проинтерпретировать, чуть неверно понять, могут подтолкнуть мысль к абсолютизации «нестабильности» (неустойчивости), «самоорганизации», «открытости», «случайности», «хаоса», «флуктуаций», «бифуркаций», «диссипативных структур» и т.п. Я имею в виду выдающиеся труды Нобелевского лауреата И.Пригожина. Конечно, неустойчивость (нестабильность) далеко не всегда зло, ее нельзя воспринимать лишь негативно. Это не досадная неприятность, подлежащая устранению. Полная устойчивость и равновесность, т.е. полный покой – это состояние смерти. Только в неустойчивом положении система движется и развивается. Без неустойчивости нет развития. Соблазнительно сказать, что неустойчивость – это и есть развитие.

Но если и в самом деле неустойчивость отождествить с развитием, признав ее тем самым главным свойством всех систем (в данном случае, напомню, мы говорим о социальных системах), то в мире (и без того предельно хаотичном) хаос воцарился бы вместо порядка, пришлось бы забыть о таких понятиях как «прогноз», «программа», «план», «организация», «контроль», «управление» и т.д. Общество и государство, вся общественная жизнь распались бы.

Мы должны все же понимать, что случайность не отменяет закономерность. Если мы желаем устранить беспредел, упорядочить хаос нашей жизни, то задача состоит вовсе не в том, чтобы поменять их значимость местами, а понять закономерность случайности и ее действительную роль в социальном мире. И сколько бы не восхваляли хаос, ясно, что люди тоскуют по порядку и всегда будут идти к нему, желая понять причины, мешающие им достичь своей цели. Нестабильность не сможет отменить и заменить детерминизм. Они предполагают друг друга, определяются друг через друга.

Когда я слышу призывы «разрушить уходящий в глубокую древность стереотип страха перед хаосом, увидеть красоту и конструктивность хаоса», «понять разрушение как креативный принцип, а страсть к разрушению как творческую страсть» (см.: Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основания синергетики. М. - Спб, 2002, с.65), то мне кажется, что научные книжки стали писать наивные люди, не способные увидеть и понять даже то, что происходит за окном их дома, не говоря уж о лежащей в руинах огромной стране; люди, не умеющие управлять даже собой, но тем не менее, отчаянно рассуждающие о том, «как управлять, не управляя», «как преодолевать хаос, его не преодолевая» (там же).

«Ничего слишком» - говорили древние. Сегодня, когда мир и мысль находятся в разломе, исследователю и просто мыслящему человеку чрезвычайно необходимы взвешенность суждений, чувство меры в делах.

«Дерзайте понимать!», - призывал когда-то Кант. Сегодня надобно сказать по-другому: «Мужайтесь понимать!» Ибо сегодня понимающий человек зачастую сталкивается с такими адскими идеями, такими ужасающими доктринами и мыслями, что от них можно просто свихнуться. Чтобы этого не случилось, одни люди сознательно, другие инстинктивно включают защитный механизм своего организма: прекращают попытки знать и понимать: «меньше знаешь – крепче спишь»; «многие знания – многие печали». Сегодня чтобы понимать, надо иметь не только неуемное стремление и недюжинный интеллект, но именно мужество и особо крепкую психику. Поэтому задачу понимать происходящее до конца ныне берут на себя совсем немногие и они выглядят на общем фоне, как правило, людьми «ненормальными», производителями «страшилок» и т.п. В этой роли выступал академик Н.Н.Моисеев. Сначала (в середине 70-х годов), когда представил миру свои расчеты об итогах возможной полномасштабной атомной войны и выдвинул концепцию «ядерной зимы». В том случае не прислушаться к «страшилке» было просто невозможно. Итогом на некоторое время стала гонка разоружений – «detante». Потом Моисеев писал о грядущей экологической катастрофе. Итог – замалчивание, скепсис, ирония.

В этой же роли уже многие десятилетия выступает и А.А.Зиновьев, которого мы сегодня чествуем и о котором еще будем говорить.

         Есть и другие очевидные факты и явления, которые, на первый взгляд, противоречат утверждению о кризисе понимания. Взять, например, такое очевидное достижение ХХ века как доступность и массовизация образования. С 1970 по 1995 год количество студентов в мире с 12 млн. увеличилось до 83 млн. человек, то есть в 6 раз! В России около 90% из 1 млн. 100 тыс. выпускников школ поступают в вузы. Казалось бы: чем больше масса знающих людей, тем выше (при всех оговорках) уровень понимания картины мира и ныне происходящего. Логично? В определенной мере – да.

         Но эту, безусловно, позитивную тенденцию надо рассматривать в тесном единстве с другими: тенденцией все более узкой специализации образования, тенденцией наступления воинствующего рационализма, тенденцией постепенного вытеснения из учебных программ фундаментальности, тенденцией выдавливания из учебных программ гуманитарно-социальных дисциплин и замещения их естественно-научными, информатикой, изучением иностранных языков и т.п. Споры «физиков» и «лириков», полушуточные высказывания типа «есть науки естественные и противоестественные, т.е. общественные», которые имели место на протяжении всего ХХ века, привели к совсем небезобидным последствиям. Ныне общество все более представляет собой собрание «специалистов» – высшего разряда ремесленников, из которых формируется аппарат управления обществом и государством, многомиллионное сословие чиновников, управляющая элита, принимающая судьбоносные решения и осуществляющая их.

Специалист, конечно же, нужен, и он хорош в своем деле на своем месте. Но он сплошь и рядом имеет фрагментарное, крайне ограниченное представление о действительности, смотрит на мир и жизнь через щель своей специальности, не понимая жизнь как таковую, а иногда теряет представление о том, какие результаты приносит его труд: позитивные или негативные. Ибо он – «винтик», «функционер» в огромной машине, об устройстве и смысле действий которой он не имеет представления. Не должен. Не хочет. В конце концов это не является его прямой задачей.

         К.Поппер, рассуждая о проблеме понимания, очень точно заметил: «Нет сомнения, что в современном естествознании слишком много специализации и слишком много профессионализма, придающих ему не-человеческие (inhuman) черты, но, к сожалению, это почти так же верно для современной истории или психологии, как и для естественных наук» (К.Р.Поппер. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002, с.181). Он же пришел к заключению, что «специализация несет в себе собственное поражение» (там же, с.179).

Почему? ХХ век ознаменован неимоверным усложением всех сфер общественной жизни, их переплетением, взаимопроникновением. Проблемы экономические, технические, социальные и т.п. сегодня настолько тесно переплетены и взаимосвязаны, что каждая из них является одновременно и экономической, и политической, и социальной, и психологической. И это чрезвычайно усложняет ситуацию и задачу их понимания. Однако действует традиционное представление, что все проблемы по-прежнему можно обсуждать изолированно друг от друга, не спеша решать по отдельности, последовательно («поднимем экономику – улучшим образование» и т.п.). Для решения нынешних проблем, носящих комплексный характер, необходима опора на очень разные науки и теории. Специалист же, как об этом хорошо сказал Козьма Прутков, «подобен флюсу: полнота того и другого одностороння».

         Парадокс: чем больше мы знаем, тем меньше понимаем. Мы все глубже проникаем в суть частного и особого, но нам все больше не хватает понимания общего и целого. Все больше ремесленников, все меньше людей широкообразованных, эрудитов, не говоря уж об энциклопедистах. Очень много «силовиков», слишком мало «мозговиков».

         Общество попало в психологическую ловушку. Нам кажется, что если мы обладаем огромным и все растущим объемом информации, все увеличивающейся массой обученных людей, да еще с так называемым «высшим» образованием, то нам все ясно и понятно. Просто не может быть непонятно.

Человек настолько уверовал в идею о всемогуществе своего Разума, что даже мысли не допускает, что может что-то не понять. «Человеком понимающим» полагает себя едва ль ни каждый, кто умственно здоров. Тем более, если он занял какую-то значительную позицию в системе управления обществом или государством, да еще каким-то образом приобрел ученую степень, да еще заимел много денег.

         Пагубная самонадеянность! Она основана на уверенности в том, что любые проблемы можно решить количеством. Существуют иллюзии, что мы можем понять и решить все, что угодно, если создадим научные институты, лаборатории и т.п., изберем парламент, назначим «хорошее» правительство, если навалимся на проблему сообща, начнем решать ее «демократически» - голосованием. Увы…

         Уместно сказать еще об одном факторе, предопределившем кризис понимания в ХХ веке: хорошо налаженное производство и изощренное внедрение в массовое сознание заведомо ложного знания. В новейшие времена древние софисты обрели в лице многих философов, историков, социологов, политологов, писателей и журналистов лучших учеников за всю историю человечества. Такой размах софизма им не снился.

         ХХ век оставил нам в наследство новую и богатую мифологию, в которой неразличимо сочетаются реальность и вымысел, истина и ложь, сдобренные изрядной порцией паранойи. И это не только национал-социалистический миф крови и мифы сталинской эпохи. Это миф о «невидимой руке рынка», якобы самоорганизующемся экономическом пространстве, на основе которого вырос рыночный фундаментализм. Это миф о «конце истории» и бесконечном во времени торжестве идей либерализма. Это миф о благах, которые якобы несет с собой глобализация по-американски. Это мифы о войне цивилизаций и международном терроризме, первопричиной которого якобы являются исключительно исламский экстремизм, но никак не все более нарастающая социальная несправедливость и социальное неравенство между странами и людьми.

         Я называю всего несколько мифов, ибо они составляют несущую конструкцию, на основе которой создаются десятки других мифов и мификов, работающих на главную идею ХХI века – создание Нового мирового порядка.

         Разобраться в глубинах многих фундаментальных мифов не так-то просто. На их обоснование работают исследовательские институты, центры, лаборатории, в виде аксиом их вдалбливают молодым в классах и учебных аудиториях, по радио и с экрана телевизора. Мифы окутывают все формы нашей жизнедеятельности. При этом неудовлетворяющие стороны действительности, которые складываются в результате ложных посылов, относятся на счет неизбежных ошибок и издержек практической деятельности. Как можно сомневаться, если так думают и говорят все?

         Вот, скажем, один из самых больших по значению, фундаментальный миф о «невидимой руке рынка», который опирается на авторитет А.Смита и в понимании фанатиков рыночной экономики представляет полупародию его взглядов.

         Да, Смит полагал, что общий позитивный результат человеческой деятельности в сфере экономики есть сумма свободных и конструктивных действий отдельных личностей. Эта истина находит свое практическое воплощение в достаточной мере независимо от индивидуальных намерений, воли и поступков, некоторые из которых могут быть ошибочными. Но если большинство действий все же имеет позитивный результат, то и совокупный итог будет иметь положительное значение. Каждый действует по своему разумению, на свой страх и риск, не зная, что и как делают миллионы других хозяйствующих субъектов, а результат положительный, прогресс на лицо. Вот в чем заключается «невидимость», «автоматизм» рыночных отношений. Словно бог направляет мысли и водит руками миллионов людей. Красиво. Эффективно. Что еще надо?

         Но дело в том, что А.Смит полагал при этом, что такой способ мироустройства требует от человека не просто естественного (свободного) поведения, но и следования должному, которое заключено в правилах общественной морали и нормах закона. «Каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, - писал А.Смит, - предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса» (Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962, с.497). Таким образом, у «невидимой руки» есть жесткое ограничение: справедливость. Эта моральная категория определяет пределы свободы действий предпринимателя. Общественная мораль – вот что, согласно А.Смиту, должно лежать в основе экономики.

Но что происходило на протяжении столетий и что мы видим сегодня? Идея поставлена с ног на голову. Властвуют своеволие, беспредел, жизнь протекает под лозунгом «только бизнес – соль, остальное – ноль». Российская экономика (и не только) строится вне истины и любви, носит в сути своей антиобщественный характер; предприниматели попирали и беззастенчиво попирают именно законы справедливости. Итог? Мир на грани гибели, отказывается от этой философии развития.

         Понимается ли это самим обществом? Только его частью. Большинство по-прежнему убеждено, что в этом вопросе все давным-давно ясно, что тут просто нечего понимать; что «все идет как надо», мы «вписываемся в цивилизованный мир», который давно живет по законам, берущим начало от времен Адама Смита. Наука расширенно воспроизводит этот миф, школы и вузы вдалбливают его в сознание все новых и новых поколений. Отказываясь понимать, люди самовольно строят мир, в котором ложная демократия и обманчивая свобода парадоксальным образом сочетаются с утонченным рабством и усиливающейся социальной несправедливостью.

         В таком же духе можно препарировать миф о глобализации, миф о международном терроризме и другие.

         Скажу о некоторых следствиях, к которым ведут бегство от знания и понимания, иллюзорное знание, новое мифотворчество и новый софизм.

         На мой взгляд, ХХ век со всей очевидностью и в невероятных масштабах продемонстрировал способность человека осуществлять отрицательную деятельность, то есть деятельность не во благо, а в ущерб. Я не стану говорить о Первой и Второй мировых войнах, о ВОСР, случившихся в ХХ веке. Это войны. Они предполагают деятельность такого рода, ибо война – это разрушение с целью уничтожения противника. Но вот нынешние «реформы» в России. Если не собирать по крохам сомнительные успехи и «достижения», то в общем и целом, в главном и основном они носят для страны разрушительный характер. Для огромного множества людей, в частности, и для меня, это несомненная истина. Это значит, что основную часть всей совокупной реформаторской деятельности – от их замысла до воплощения – надо признать отрицательной. Нельзя не заметить также, что эта отрицательная деятельность осуществляется за счет как предшествующих поколений, результаты труда которых уничтожаются, так и будущих поколений, созидательная деятельность которых затрудняется, а возможности улучшения жизни за счет собственных усилий ухудшаются.

         Посмотрите на нашу экономику, где следы этой деятельности заметней всего. В итоге «реформ», на мой взгляд, экономика России уничтожена. Мы имеем дело с каким-то странным монстром, который почти ничего не производит, но именуется экономикой. Во главе множества хозяйственных структур, в том числе федеральных, стоит агрессивно-невежественное меньшинство людей, которые чрезвычайно активны и последовательны в достижении своих целей. Но если говорить о сути их деятельности, то это деятельность отрицательная, ибо их работа представляет собой производство вреда, создание отрицательной стоимости.

Люди, для которых разрушение было смыслом жизни, встречались в истории нередко. Но в таком множестве, как в ХХ веке, - никогда. Нацисты в Германии. Организаторы массового террора в СССР. Были ли эти люди людьми? Можно ли назвать их личностями? Наверное, да. Ведь они были по-своему умны, исключительно работоспособны. Но это личности с извращенными умом и душой, искаженными ценностными ориентациями и моральными нормами, среди которых отсутствовали понятия совесть, честь, жалость и т.п. Большинству из них не знакомы переживания по поводу содеянного, зато характерна звериная озлобленность ко всем, кто думает и чувствует, понимает мир не так, как они.

Но разве личности такого рода исчезли с политической сцены? По-моему, их сегодня в нашей стране никак не меньше, чем пятьдесят-шестьдесят лет назад. Более того, их, как и тогда, пытаются возвеличить, именуют «гениями организации» и т.д. На самом деле это так называемые инфернальные (дисгармоничные) личности, рыночные фундаменталисты, фанатики. Как всякие фундаменталисты и фанатики, они не способны воспринимать никакую иную истину, кроме той, которая овладела их умами.

         Парадокс заключается в том, что многие люди идут за ними, все-таки верят в то, что «российская экономика на подъеме». Почему? Человек легче воспринимает то, на что надеется, чего не знает и не понимает. Тем более, если непонятное объявляется «новым», «передовым», «цивилизованным», если все делается «как у всех», тем более – «как у них».

         Однако российская «экономика» – не что-то исключительное; это всего лишь частное проявление общемировых процессов, методично организуемой и управляемой глобальной экономической игры, в которой все козыри как раз у «них», на «той» стороне. В то, что это именно игра, а по сути дела мировая война нового типа, тему которой мы обсуждали на одном из заседаний Русского интеллектуального клуба, абсолютное большинство населения поверить не может и не хочет: уж слишком все непривычно, откровенно, цинично и просто выглядит. Но подлинная истина всегда носит простые и грубые одежды.

         Между тем, еще в 1968 году З.Бжезинский, тогда помощник президента США по национальной безопасности, одним из первых выдвинул идею о создании системы глобального планирования и долгосрочного перераспределения мировых ресурсов. (Brzezinski Z. America in the Technologic Age // Encounter, Vol. XXX, January, 1968; idem. Between Two Ages. America’s Role in the Technotronic Era. N.-Y., 1970). Уже в те годы, более тридцати лет назад, когда еще шла «холодная» война и СССР был силен и могуч, США определили новые ориентиры мирового развития на свой манер. Во-первых, речь шла о замене демократии господством элиты. Бжезинский полагал, что развитие должно сопровождаться «постепенным появлением все более контролируемого и направляемого общества, в котором будет господствовать элита… Освобожденная от сдерживающего влияния традиционных либеральных ценностей, эта элита не будет колебаться при достижении своих политических целей, применяя новейшие достижения современных технологий для воздействия на поведение общества и удержания его под строгим надзором и контролем» (Brzezinski Z. Between Two Ages…, p.252). Во-вторых, говорилось о формировании наднациональной власти на основе объединения индустри-ально развитых стран в своего рода элитарный клуб. Ежегодные совещания «семерки», в которых России с некоторых пор отведена роль «восьмерки». И мы видим, что задуманный более тридцати лет назад проект осуществляется более, чем успешно.

         В России и во многих странах сформировалось четвертое сословие, состоящее из финансовых магнатов, банкиров, торговцев, наркодельцов, государственных чиновников-коррупционеров, владельцев СМИ, игорных домов, шоу-бизнеса и прочего жулья, которое сосредоточило в своих руках огромные финансы, «спонсирует» выборные кампании, лоббирует нужные ему законы, т.е. определяет образ жизни всего социума, формирует в обществе выгодную ему мораль.

         Мировая экономическая система во многом уже построена. Завершению ее создания мешает то, что отсутствует легальная мировая политическая система – мировое правительство. Некоторые полагают, что фактически оно уже существует («семерка», разные клубы и т.п.). Но если это и не так, то совершенно очевидно, что ныне мы являемся свидетелями активнейших попыток создать его.

Именно в этом ключе надо рассматривать ту деструктивную, отрицательную деятельность, о которой я говорил. Она носит не стихийный, а планомерный, контролируемый и управляемый характер. По этой схеме с помощью специально созданных инструментов (МВФ, ВТО, МБ и др.) разрушаются государства, организуется хаос как внутри отдельных стран, так и в международном масштабе с тем чтобы в зоне кризисных ситуаций контролировать не только экономические, но и политические процессы, всю социальную среду. По типу «внешнего управления» в обанкротившихся банках и фирмах действует система глобального менеджмента, глобальных политических технологий.

Одно из многих свидетельств этого - парадоксальное понятие «принуждение к миру», которое нам оставил ХХ век. Демонстрация этого принципа состоялась на Балканах. Ближайшая возможность увидеть это – «разоружение» Ирака. Уже вброшена в общественное сознание идея о «принуждении к миру» чеченских боевиков и российского федерального центра.

         Вновь скажу: проблема понимания актуальна ныне как никогда с тех пор, когда тысячелетия назад, еще в эллинскую эпоху, возникла герменевтика – искусство толкования текстов классической древности, Библии, учение о принципах интерпретации. Сегодня в кризисе понимания находит свое выражение системный кризис бытия человечества «вообще». Продолжать не понимать происходящее – значит продолжать погибать. Понять – значит спастись.

Как всегда бывает в тех случаях, когда обозначается та или иная проблема, тут же возникает вопрос: «Что же делать? Как ее решить?»

         Сверхсложная, адски трудная задача, которая не может быть решена разом, быстро и повсюду. Человека можно принудить повиноваться, но невозможно заставить думать и понимать, если он не захочет этого сам. Тем более, человека, которого сегодня, на мой взгляд, сознательно отучают думать и понимать: в ситуации дележа собственности и власти думающий и понимающий народ правящей элите совершенно не нужен. Ситуация по своей сути становится все более похожей на ту, которая существовала в Древней Спарте, когда около 30 тысяч спартанцев управляли 350 тысячами илотов – рабов и ремесленников.

         На мой взгляд, главное условие преодоления кризиса понимания – образовательная революция, смысл которой не столько в совершенствовании форм и методов передачи знаний, новых образовательных технологий и механизмах финансирования (как это представляется нынешним реформаторам образования не только в России, но и в других, в том числе ведущих странах мира), а в переосмыслении миссии образования, которая видится мне спасительной; в определении новых областей знаний и создании новых учебных дисциплин, дающих знание и понимание смысла вызовов и угроз, следствием которых может быть мировая катастрофа; в расширении предметности обучения (которое сегодня сводится к овладению определенной суммой знаний, навыков и умений) за счет прибавления к этим целям обучения пониманию.

         Если мир стал сложней, то человек должен развить свои творческие способности до такой степени, чтобы справиться с этой сложностью, упростить ее. Если скорость и темпы общественного развития нарастают, значит и человек должен думать с бóльшей скоростью и точностью. Если объемы информации нарастают лавинообразно, то и человек должен расширять возможности своего интеллекта.

         Возможно ли это? Возможно. Давно доказано, что люди обычно используют не более 10 процентов возможностей своего мозга, даже когда думают с максимальным напряжением. Не более! Большинство – и того меньше. Как получить доступ к оставшимся 90 процентам умственного потенциала? Развитию и использованию всех шести типов интеллекта (вербального, визуального, логического, творческого, физического, эмоционального) необходимо учить. Для меня именно в этом смысле проблема понимания (повторюсь) является прежде всего практической. Пусть ученые продолжают спорить о дефинициях и деталях. Но общественный запрос на разрешение кризиса понимания столь остер, что на него необходимо давать немедленный и действенный ответ. Достигнутый уровень понимания проблемы понимания вполне достаточен для того, чтобы на основе теоретических наработок вполне возможно создание специальной учебной дисциплины, методик, учебных пособий, позволяющих обучать новые поколения не только запоминанию знаний, но и отысканию скрытых в них смыслов – пониманию.

В чем высший смысл образования, чему надо учить, что надобно непременно не только знать, но и понимать – вот в чем, если говорить предельно кратко, заключается суть кардинального, революционного преобразования образования в XXI веке, с помощью которого должно быть столь же серьезно, на основе новой парадигмы должно быть преобразовано общество. Из печати вышла моя книга «Образовательная революция», в которой эти вопросы рассматриваются довольно обстоятельно. Сейчас я эту тему только обозначаю.

 

 

II.

 

         Глубина понимания «вообще» (явлений и событий новейшей, все более усложняющейся истории тем более) в конечном счете зависит не столько от количества имеющейся у нас информации, сколько от духовно-нравственной зрелости и интеллектуального потенциала «понимающей» личности.

         Как известно, до недавнего времени ученые рассматривали интеллект как единый, неделимый, монолитный психический феномен – часть мозга, ответственную за мышление. Выявление шести типов интеллекта – это прорыв в науке и, на мой взгляд, в решении проблемы понимания, ибо позволяет получить доступ к незадействованным 90 процентам интеллектуального потенциала. Новый взгляд на интеллект более сложен, но он позволяет гораздо лучше объяснить такие явления как гениальность, талант, дарование. В частности, и таких выдающихся человеческих экземпляров, как А.А.Зиновьев, который одарен в высшей мере не в каком-то одном, а во всех шести типах интеллекта, что хорошо показано в только что вышедшей книге «Феномен Зиновьева», подготовленной учеными МГУ им. М.В.Ломоносова и Института философии РАН.

Я смотрю на Зиновьева как на посланца ХХ века в век XXI-й, как на орган, который природа и наше общество создали для того, чтобы его мыслями и его голосом рассказать потомкам о самом себе. Он очень много сделал для понимания сущности России и Запада, человечества вообще в ХХ веке. С идеями, мыслями, оценками и прогнозами Зиновьева можно соглашаться или нет, самого Зиновьева можно любить или ненавидеть, но не заметить его невозможно.

Что такое Зиновьев? В чем его феномен? Давайте порассуждаем сегодня и об этом. Я только начну, а вы – продолжите.

         Взглянем на творчество А.А.Зиновьева с количественной точки зрения.

         Вот лишь названия его книг по логике: «Философские проблемы многозначной логики» (1960), «Основы логической теории научных знаний» (1967), «Комплексная логика» (1970), «Логика науки» (1971), «Логическая физика» (1972), «Логические правила языка» (1975).

Вот список литературных произведений Зиновьева:

           1. «Зияющие высоты» (1976).

          2. «Светлое будущее» (1978).

          3. «В преддверии рая» (1979).

          4. «Записки ночного сторожа» (1979).

          5. «Желтый дом» (1980).

          6. «Мой дом – моя чужбина» (1982).

          7. «Гомо советикус» (1982).

          8. «Нашей юности полет» (1983).

          9. «Евангелие для Ивана» (1984).

         10. «Иди на Голгофу» (1985).

         11. «Государственный жених» (1986).

         12. «Рука Кремля» (1986).

         13. «Пара беллум» (1986).

         14. «Изюмовая бомба» (1987).

         15. «Живи» (1989).

         16. «Мой Чехов» (1989).

         17. «Исповедь отщепенца» (1990).

         18. «Катастройка» (1990).

         19. «Веселие Руси» (1991).

         20. «Смута» (1992).

         21. «Русский эксперимент» (1995).

         22. «Глобальный человейник» (1997).

         23. «Новая утопия» (2000).

         24. «Затея» (2000).

         За прошедшие три года после возвращения в июне 1999 года в Россию, он опубликовал три монографии: «На пути к сверхобществу», «Комплексная логика», «Логическая социология», «Русская трагедия».

Но это – количество. А качество? Насколько истинно то, о чем поведал миру Зиновьев? Почему Зиновьеву в его понимании действительности можно верить? Тут мало только оригинальности, самобытности.

Глубина понимания Зиновьевым социальной действительности предопределяется тем, что в процессе познания он использует весь возможный инструментарий: мышление (он логик), слово и эмоции (он писатель и поэт), рефлексию (он философ), зрение (он художник), эксперимент (он социолог) и т.д.

         Со всех сторон – как логик и философ, социолог и художник, писатель и поэт – Зиновьев является личностью выдающейся.

Мировая известность пришла к Зиновьеву еще в начале 60-х и 70-х годов как к логику. Все его книги по логике изданы на многих языках, в том числе на английском, немецком. Признанные зарубежные научные авторитеты говорили о Зиновьеве как о выдающемся логике ХХ века.

         Философский факультет МГУ выпустил в ХХ веке тысячи специалистов по философии, которые стали докторами и академиками, но лишь несколько человек войдут в историю как философы. Среди них – А.А.Зиновьев.

В № 9 журнала «Вопросы философии» за 2002 год опубликована беседа главного редактора Владислава Александровича Лекторского и академика Льва Николаевича Митрохина. Они называют всего пять фамилий, как они пишут, «наиболее творческих философов». С Зиновьевым они связывают «рубеж в развитии нашей философии в целом», называют его главным молотобойцем, пробившим брешь в монолите диамата». Выдающийся результат!

Зиновьев – человек до мозга костей русский, во всех смыслах и измерениях. Он почти ровесник ХХ века и 60-ти лет советской истории. Он знает страну, ее историю, людей, систему власти. Он знает человеческий материал и общество как предмет познания, всегда размышлял о сущностях и смыслах, а не о частностях, хоть они и важны.

         В Древнем Китае была традиция: если человек, добившийся славы, хотел понять, не произошло ли это случайно, то он менял имя и место жительства и начинал все сначала.

         Именно так, хоть и помимо своей воли, всё случилось и с Зиновьевым. В 1978 году вместе с семьей он был изгнан из СССР в ФРГ. Слава, хорошая должность (зав. кафедрой логики МГУ), степень доктора наук, звание профессора, боевые ордена – всё было утрачено. Но мировая слава пришла к нему во второй раз – теперь уже как к писателю.

         Зиновьев всюду – новатор и революционер. Всюду и во всем – оригинален. Относительно его творчества почти всегда говорят «впервые», «блестяще», «потрясающе», «гениально». Его сравнивают со Свифтом, Вольтером, Гоголем, Салтыковым-Щедриным, называют «Моцартом социологии». О его творчестве уже написаны книги, диссертации, сняты телефильмы, не говоря о сотнях восхищенных рецензий. А.А.Зиновьев удостоен престижных литературных премий, в том числе «За лучший европейский роман» в 1978 году, «За лучший научно-фантастический роман» в 1980 году, «Prix Medicis» в 1979 году, «Tevere» в 1992 году и многие другие. Избран в Баварскую академию искусств и Римскую академию, награжден медалями и званием почетного гражданина папских городов Равенна, Оранж и Авиньон.

Я не знаю, есть ли среди присутствующих такие, кто прочитал, а тем более изучил все книги Зиновьева, и, следовательно, может вполне обоснованно утверждать, что он понимает, «что такое – Зиновьев», т.е. постиг его сущность. Ведь понимание – это сомыслие. Чтобы воспринять и понять «другого», надо не просто пролистать текст, а проделать самостоятельную мыслительную работу по раскрытию смысла того, что заключено в тексте. Это и есть процесс понимания. То, чего мы не понимаем, не принадлежит нам, то – чужое, не наше. То, что нам не нравится, мы считаем плохим. Непонятное часто кажется нам «неправильным».

Зиновьев – еретик, ибо постоянно ставит под сомнение общепринятые истины и предлагает свое понимание вещей. Он разоблачает иллюзии и мифы, что воспринимается многими как личное оскорбление и вызывает ненависть.

Я не раз слышал: «Зиновьев – антисоветчик, антикоммунист. Он помогал разваливать СССР, а теперь стонет. Крокодиловы слезы»; «Он приехал в Россию, потому что стал не нужен на Западе». Другие говорят: «красный», «коммуняка», «совок».

Я знаю, как А.А.Зиновьев отвечает на эти вопросы. Мы не раз касались их в наших с ним беседах. Мне бы хотелось, чтобы он затронул эту тему и сегодня. Сам же я объясняю и понимаю это так: перед нами истинно мыслящее существо, одна из немногих личностей, воплощающих в себе идею всемогущества человеческого разума и его беспрестанной рефлексии.

         Идеи и мысли Зиновьева часто шокируют, кажутся нелепыми. Но могло ли быть иначе? Ведь он исследует предельно противоречивую, шокирующую, нелепую, абсурдную действительность, в которой негативные результаты и следствия перечеркивают и отрицают благие замыслы и ничтожные достижения. Отсюда парадоксальные, но полные глубокого смысла словообразования «зияющие высоты», «катастройка», «человейник» и многие другие, которые вошли в словарь русского языка ХХ века.

Не забудем: Зиновьев – логик, логик-революционер. Он полагает, что предмет логики – не мышление, а язык. Он создал свой язык логики, изменил привычную логику языка, а значит и мышления. Он мыслит парадоксально, и в этом заключена великая логика, ибо это действительно логика, в соответствии с которой строится наша абсурдная действительность.

         Человек – это не только то, что он делает и думает, но и то, что и как он чувствует. Мир чувств и эмоций Зиновьева никому из нас не ведом. На его долю выпало столько переживаний, что многим это трудно даже представить. Попытка покушения на Сталина и арест в ранней молодости. Война, на которой он воевал летчиком-штурмовиком. Колпак КГБ в семидесятые годы. Высылка из страны в возрасте 56 лет. Жизнь в эмиграции. Травля русских эмигрантов и диссидентов. Дважды его пытались отравить. Дважды пытались выкрасть. Замалчивание за границей. Возвращение в Россию в возрасте 77 лет. И - невостребованность…

Зиновьев - человек гонимый, травимый и безумно одинокий, «отщепенец», как сказал он сам о себе, сколько бы людей вокруг него не крутилось. Но такова судьба всех, кто опережает время, такова судьба гения: ему не с кем разговаривать, быть понятым до конца уже сегодня.

«Первое и последнее требование к гению, - говорил Гете, – любовь к истине». Истина – это религия Зиновьева. Можно сказать, что он ничего в жизни и не умеет, кроме как мыслить. В этом его счастье и беда.

Как-то однажды в нашем разговоре Зиновьев сказал о себе: «Я – думательная машина, которой все равно, что думать: СССР, Запад или Россию. Сейчас я в России и думаю прежде всего Россию». Зиновьев несет в себе огонь истины, который обжигает его, причиняя боль. Он доказывает истину не только мышлением, но и своим образом жизни: неимоверно много трудится вообще, а для его возраста – фантастически много. Он не просто трудится, он борется. Не против кого-то конкретного, а со всем миром, с действительностью за свои идеи и свое право видеть и понимать его по-своему.

Зиновьева в России пока еще недостаточно читают и знают. В том числе и потому, что его рассуждения и прогнозы не добавляют оптимизма. Люди легко понимают радость жизни, но не хотят узнавать, а тем более трудиться, чтобы понять ее ужасы. Люди легче и больше всего верят в то, что хуже всего знают. В этом заключен великий парадокс.

«Когда рушится все, наступает час философии», – писал М.Хайдеггер. Человечество потрясают тектонические сдвиги и глубинные взрывы. Будущее во мраке. Час Философа уже пришел – Звездный час Зиновьева.

         Время понимать.

 

---

[1] Вступительное слово на Международной научной конференции «Итоги ХХ века», посвященной 80-летию А.А.Зиновьева (Москва, МГСА, 15 ноября 2002 года).

 

 

 

 Тезаурусный подход в социологии

и зиновьевская идея человейника

Вал. А. Луков

доктор философских наук, профессор,

 заслуженный деятель науки РФ

 

Тезаурусный подход к явлениям социальной и культурной жизни, получивший распространение в ряде гуманитарных наук (социологии, культурологии, литературоведении и др.)[1], основывается на концептуальной трактовке тезауруса как формы существования гуманитарного знания: тезаурус в слове и образе воспроизводит часть действительности, освоенную социальным субъектом (индивидом, группой).

Определение тезауруса своим семантическим ядром имеет представление о некотором запасе, накоплении, богатстве, которые вполне резонно можно называть сокровищем (что и означает соответствующее слово греческого языка). В образной форме такого рода характеристики часто даются невещественным ценностям: говорят о сокровищнице языка, о богатстве знаний, о накоплении жизненного опыта и т. п. Но из этого не следует, что для обозначения богатства информации недостаточны понятия объема, меры, ресурсов и нужно особое понятие с несколько неясным значением сокровища.

Назначение понятия «тезаурус» в понятийной системе гуманитарных наук, в частности социологии, выявляется тогда, когда необходимо отразить полноту некоторого знания (информации), существенного для некого субъекта по какому-либо основанию. Здесь сочетаются две важнейшие характеристики понятия: первая оставляет в тени, на периферии мыслительного акта измеряемые признаки информации (объем, мера) и обозначает лишь то, что информация полна, то есть по каким-то соображениям признана достаточной для каких-то целей. Полнота, таким образом, является здесь не количественной, а качественной характеристикой. В частных науках тезаурус может, разумеется, измеряться по определенным показателям (например, в информатике). Однако обобщенное понимание тезауруса предполагает, что не имеет значения, какими способами измеряется полнота знания, освоенного субъектом, важно лишь то, что ее наличие составляет атрибут тезауруса.

Вторая характеристика находится в зоне ценностей и ценностных ориентаций. Существенность того знания, которое составляет тезаурус, предопределена субъектом — его целями, потребностями, интересами, установками. В целом можно сказать, что там, где о знании может быть как необходимый сформулирован тезис относительно его (знания) полноты и существенности для субъекта, мы имеем дело с какими-либо тезаурусами.

Общей для понятия «тезаурус» в различных сферах гуманитарного знания может быть признана также такая характеристика, как систематичность. Разумеется, тезаурус, как и любой объект действительности, может быть представлен в виде системы. Но когда мы говорим о систематичности как его свойстве, то имеем в виду нечто другое. Тезаурус систематичен в том смысле, что самую разнообразную информацию подвергает систематизации по какому-то определенному основанию, выстраивая иерархическую структуру знания. Он систематичен в том смысле, что систематизировать информацию — и есть его важнейшая задача. Весь вопрос, в каком направлении происходит эта систематизация. Здесь специфика тезауруса проявляется наиболее ярко: систематизация данных в тезаурусе строится не от общего к частному, а от своего к чужому. Свое выступает заместителем общего. Реальное общее встраивается в виртуальное свое, занимая в структуре тезауруса место частного. Все новое для того, чтобы занять определенное место в тезаурусе, должно быть в той или иной мере освоено (бук­валь­но: сделано своим). В этом отличие тезаурусной иерархии знаний от структуры научного знания.

В литературе встречается представление о разделении своего и чужого как свойства или порождения локальных культур. На это обстоятельство, в частности, обращает внимание В. М. Межуев, который отмечает, что этническая культура подобна натуральному (но только духовному) хозяйству своей самодостаточностью: «Принципом ее существования является изоляционизм, резкое противопоставление “своего” и “чужого” (только свое считается нормой и ценностью), обостренная вражда и неприязнь ко всему, что выходит за границы собственного мира. “Чужак” здесь почти что враг, а чужие обряды и обычаи воспринимаются как нелепые и достойные насмешки»[2]. Такого рода культурные феномены, без сомнения, имели место в прошлом, имеют место и сейчас, но противопоставление своего и чужого не принадлежит только традиционному обществу, это универсальный способ ценностной типизации.

Деление на свое и чужое может сопровождаться толерантностью к несходным мнениям, открытостью к другим культурам, сама граница своего и чужого подвижна. И именно в этом аспекте тезаурусная организация знания рассматривается нами как отличающаяся по своим системообразующему основанию от объектной организации знания.

Почему возникает потребность в такой смене основания системы? Она появляется в силу основного назначения тезауруса для субъекта — ориентировать его в окружающей среде и обеспечивать таким образом жизнеспособность субъекта. Тезаурус и выражает ту сторону всякого знания, освоенного субъектом, которая состоит в его (знания) способности применяться субъектом для того, чтобы наилучшим образом сориентироваться в окружающем мире как на уровне повседневности частной жизни отдельного человека, так и на уровне великих событий мировой истории. Такая ориентация вовсе не сводится к адаптационной стратегии. Напротив, важным механизмом ориентации является творчество, эксперимент, дестандартизация. Творческое начало в тезаурусах представлено неравномерно, но оно — непременный компонент конструирования реальности и разрешения конкретных ситуаций. Очевидна роль творчества в тезаурусах писателей, ученых, режиссеров, дизайнеров и других людей так называемых творческих специальностей. Но не меньше творческих задач приходится решать, например, столяру. Здесь существенны не объем и масштабность творческих задач, а само наличие творческого элемента в ориентационных действиях.

Полнота, существенность, систематичность и ориентирующее назначение составляют четыре базовые характеристики тезауруса. Пятую — противоречащую им и одновременно их дополняющую — составляет такое свойство тезауруса, как избыточность. Избыточность в данном случае означает наличие в тезаурусе таких знаний, которые не предназначены непосредственно для ориентации в жизненном мире. Собственно, и опосредованную связь с какой-либо прагматической целью уловить бывает крайне сложно и вряд ли необходимо, поскольку назначение такой информации как раз в том и состоит, что человек — существо непостоянное (У. Шекспир). Впрочем, и человеческие общности могли бы характеризоваться так же. Избыточность как свойство тезауруса выступает как своего рода защитный механизм от застоя и его неизменного следствия — деградации. Возможность сочетать в ориентационном комплексе полноту (достаточность) знаний, составляющих тезаурус, с лишними знаниями в смысле их избытка для целей ориентации субъекта в окружающей среде предопределяет вариативность многого в поведении и размышлениях людей, готовит почву для проявлений любопытства, легкомыслия, романтизма и т. п. В любви и дружбе это свойство тезауруса получает широкий простор для развития, оно в полном смысле слова расцветает. В функциональном отношении оно, так сказать, ортогонально четырем другим основным свойствам тезауруса, оно если не антисистемно, то по крайней мере несистемно, хотя находится с системой в одном поле и связано множеством взаимопереходов. Оно придает живость, динамику тезаурусу и делает его менее предсказуемым и потому более загадочным и интересным.

В наиболее общем виде тезаурус может быть определен как полный систематизированный свод освоенных социальным субъектом знаний, существенных для него как средство ориентации в окружающей среде, а сверх этого также знаний, которые непосредственно не связаны с ориентационной функцией, но расширяют понимание субъектом себя и мира, дают импульсы для радостной, интересной, многообразной жизни. Тезаурусы, таким образом, представляют собой субъектно организованное гуманитарное знание.

Возможно, такое определение в некоторых его частях не кажется достаточно строгим, но оно позволяет прояснить суть тезаурусного подхода к изучению действительности и, как следствие этого, показать его связь с социальными идеями, получившими распространение в ХХ — начале XXI века. Среди этих идей — габитус Пьера Бурдьё, структурация Энтони Гидденса, фреймы Ирвинга Гофмана и ряд других, пришедших из социальной мысли Запада. Но в некотором роде увлечение в новейшей российской социологии западными теориями делает наше знание о нашем обществе неточным: работает тезаурусный принцип переструктурирования действительности по меркам социального субъекта. Признавая значимость тех обобщений, которые в социологию пришли с Запада, мы все же не считали бы тезаурусную концепцию достаточно эвристичной для анализа российских социальных и культурных реалий, если бы она не имела параллелей с оригинальными идеями тех отечественных ученых нашего времени, которые обладают высокой степенью независимости и смелости суждений и талантом концептуализации в сфере гуманитарного знания.

Виднейшей фигурой в числе таких ученых является Александр Александрович Зиновьев, выдающийся русский философ, социолог, писатель. И в его идее человейника мы находим важную опору для развития тезаурусной концепции.

«Человейник» — одно из тех понятий-метафор, введенных А. А. Зиновьевым, которые придают его социологической концепции неповторимость. Многообразные таланты автора наложили отпечаток на понятийную систему его логической социологии и предопределили, с одной стороны, поворот Зиновьева к теоретическим конструкциям, которые, казалось бы, давно ушли в область истории науки (органицизм и др.)[3], а с другой, разработку новых тем или новых аспектов тем гуманитарных наук, которые в итоге составили теорию общества с высоким прогностическим потенциалом и в то же время далекую от концептуальных схем и понятийных систем современной социологии, несущей на себе явные следы трактовок мира в категориях западной его версии.

Социологическая концепция А. А. Зиновьева — плод его многолет­них размышлений, анализа социальной реальности, понимания человека в обществе. Окончательную форму она приобрела в последние шесть лет его жизни — в период работы в Мос­ковском гуманитарном университете, где Александр Александрович вел занятия в Школе Зиновьева. По материалам читавшегося в МосГУ курса А. А. Зиновьев подготовил и опубликовал (в двух изданиях) свою «Логическую социологию», ее темы вошли и в «Фактор понимания». Ранее оформившееся в рамках зиновьевского учения об обществе понятие «человейник» здесь раскрыто в его главных характеристиках. Автор иногда оговаривает соответствие своего авторского понятия «человейник» принятому в гуманитарных науках понятию общества[4], но это делается скорее для простоты понимания предмета разговора. В «Логической социологии» и «Факторе понимания» он подчеркивает, что объединениями людей такого типа, которые он называет человейником, являются не все человеческие объединения. Признаки человейника, по Зиновьеву, таковы:

а) члены человейника живут совместно исторической жизнью, воспроизводя себе подобных людей;

б) вступая в регулярные связи с другими членами человейника, они живут как целое;

в) в составе целого их характеризует разделение функций и, соответственно, различие занимаемых позиций (частью — идущих от природных различий, но прежде всего в силу условий человейника); совместными усилиями члены человейника обеспечивают его самосохранение;

г) человейник занимает и использует определенное пространство, в пределах которого обладает автономией внутренней жизни, которую поддерживает и защищает от внешних угроз;

д) человейник обладает внутренней идентификацией, то есть «его члены осознают себя в качестве таковых, а другие его члены признают их в качестве своих», а также внешней идентификацией, то есть «люди, не принадлежащие к нему, но как-то сталкивающиеся с ним, признают его в качестве объединения, к которому они не принадлежат, а члены человейника осознают их как чужих»[5].

Ориентационный комплекс, представленный в пункте «д», содержит прямую параллель с тезаурусной концепцией. Однако было бы недостаточным утверждать лишь это, особенно с учетом того, что человейник у Зиновьева не только понятие (каковым оно предстает прежде всего в «Логической социологии» и затем в «Факторе понимания», но и концепт, что особенно заметно в зиновьевском научно-художественном творчестве. Человейник оказывается богат смыслами, которые выдвигаются на передний план там и тогда, где и когда наступает их час.

Обратим внимание: когда у Зиновьева в его научных трудах и повестях появляется слово «человейник», то это не просто сращение «человека» и «муравейника» — достаточно естественная связь по аналогии, часто применяемая на бытовом уровне. Придавая неологизму понятийный (а мы бы еще раз уточнили — концептный) характер, Зиновьев закрепляет за ним смысл, который разрушает естественную аналогию. В «Глобальном человейнике» (социологически-футурологической повести, по определению автора) Зиновьев пишет: «…наш человейник отличается от муравейника тем (среди прочих признаков), что в нем во всех частях, во всех сферах, во всех разрезах, во всех подразделениях, на всех уровнях структуры, всегда и во всем идет ожесточенная борьба между “человьями”, прикрываемая и сдерживаемая, но одновременно обнажаемая и поощряемая всеми достижениями цивилизации»[6]. Не без сарказма Зиновьев замечает (глядя глазами героя повести из будущего), что ученые доказали большую устойчивость общества врагов, соблюдающих правила вражды, в сравнении с обществом друзей, нарушающих правила дружбы.

Можно было бы возвести этот дополнительный оттенок человейника в гоббсовскому «человек человеку волк» либо рассмотреть в ряду концепций ХХ века (от агрессивных концепций геополитики до соответствующих аспектов теорий повседневности[7]), но этим суть зиновьевской теории общества не становилась бы яснее, а обращение к идее «человейника» в связи с тезаурусным подходом было бы и вовсе непонятным.

Выделим основные позиции социально-философской и социологической теории Зиновьева, непосредственно относящиеся к проблематике, которая имеет значение и для тезаурусной концепции.

1. Проблема исходных элементов бытия человека. Особенность трактовки Зиновьевым сущностей, составляющих краеугольные камни человеческого бытия, состоит в том, что он видит в них не высшие истины, требующие и заслуживающие постижения как того, что должно прояснить смысл жизни, а, напротив, простые, примитивные и даже пустые основания, которым сложность и краски видимого бытия придает их нагромождение, комбинаторика. Зиновьев устами героя «Глобального человейника» утверждает, что чем пустее и примитивнее эти конечные элементы некой подлинности, тем грандиознее и ярче вырастающая на их основе видимая цивилизация. «Подлинность, скрывающаяся за видимым спектаклем бытия, оказывается ничуть не подлиннее самой видимости. Видимость отбросила подлинность куда-то на задворки бытия, завоевав статус подлинности. И наоборот, чем грандиознее и ярче становится видимая оболочка нашей цивилизации, тем серее, пустее и ничтожнее становятся ее основания»[8].

Оставим в стороне авторскую дистопическую[9] установку и отнесемся к зиновьевскому размышлению как к констатации закономерностей, свойственных человеческому способу восприятия действительности и более того — ее конструированию в формах знания (то есть переведем обсуждение в русло тезаурусной тематики). В этом случае мы увидим каркас тезауруса как довольно примитивную в своей простоте дихотомию «свой-чужой», способную, разумеется, обрастать усложненными формами знаниевой дифференциации и многослойной, многокрасочной, многозначной картиной мира. Но это усложнение формы, во-первых, не мешает первоэлементам тезауруса оставаться тривиальными, во-вторых, означает, что при определенных обстоятельствах (в рамках определенных событий) усложненные формы освобождаются от флера культуры (образованности, интеллигентности, высокого художественного вкуса и т. д.) и выступают наружу в неприглядном виде грубости, цинизма, пошлости и т. д. Если принять трактовку сущностных оснований человеческого бытия за исходную, образование и распадение тезаурусных конструкций оставят намного меньше неясностей.

2. Проблема внутреннего мира человека. Парадоксальным образом переосмысливается Зиновьевым и проблема внутреннего мира человека, которая возвышается, так сказать, алтарем гуманитаристики: к ней в конечном счете направлены поиски таинств человеческой души и оснований человеческого духа. Зиновьев же с безжалостностью мизантропа утверждает: «Наш мир есть мир величин, причем — величин огромных. Отдельный человек с его индивидуальной судьбой исчезает в этих величинах как безликая единичка не просто в нашем субъективном восприятии и описании реальности, а фактически, в самой объективной реальности. Тут не индивидуальные личности складываются в большие величины — в тысячи, миллионы и миллиарды, а безликие величины распадаются на столь же безликие единички. Личностей тут вообще нет»[10]. С точки зрения тезаурусной концепции аргументация этого тезиса Зиновьева, представленная в «Глобальном человейнике», заслуживает особого внимания, поскольку она приоткрывает завесу над действительным строем тезаурусных конструкций, освоенных в массах людей.

Зиновьев устами Ала, центрального персонажа «Глобального человейника», отражающего авторский взгляд на мир, замечает: «Когда мыслители пишут и говорят о внутреннем мире человека, то сыплются имена Аристотеля, Платона, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля, Гойи, Данте, Рабле, Шекспира, Бальзака, Достоевского, Толстого, Моцарта, Бетховена, Канта, Гегеля, Ньютона, Кампанеллы, Руссо и т. д. и т. п. Потом в ход идет статистика — сколько выпускается книг, фильмов, видеокассет и т. д., сколько имеется писателей, художников, артистов, музыкантов, ученых, профессоров и т. д. Создается впечатление, будто каждый человек таит в себе все эти духовные богатства и является потенциально Аристотелем, Платоном, Шекспиром, Данте, Достоевским и т. д. Но вот анализ “овеществленных душ” миллионов образованных и культурных людей показал, что 95 процентов из них потребляло продукты духовного производства вообще без единой мысли в голове, а у 5 процентов еле шевелились мыслишки, да и то такие, каких они не высказывали вслух… Наш мозг развивался вовсе не для создания богатств внутреннего мира, а лишь для борьбы за богатства мира внешнего»[11]. Демистификация человеческого знания существенна для теоретического осмысления тезауруса, который лишь в аспекте субъектной культурологии может ассоциироваться с миром высших достижений человеческого творчества. В сфере обыденности, повседневности было бы большим преувеличением возлагать на «среднего человека» ответственность за культурную неразвитость и духовное убожество. Сама идея неразвитости и убожества может обсуждаться только в условиях известного консенсуса относительно культурной нормы, а точнее — императивного характера социальной нормы относительно культурного эталона личности. По большей части такого рода императивы — порождение тоталитарных тенденций в государстве и обществе, и лишь в некоторых сферах (в частности, в образовании, профессиональной подготовке специалистов) они приемлемы и имеют практический смысл.

Собственно, сама постановка данного вопроса исторически изменилась, и парадокс внутреннего мира человека, вскрываемый Зиновьевым, стал актуален в отношении людских масс (а не отдельных сословий) относительно недавно. Русский философ отмечает: проблема человека как личности выдвинулась как проблема социальная со второй половины ХХ века, поскольку именно тогда впервые появилась возможность для формирования людей как индивидуализированных личностей не в порядке исключения, а в массовых масштабах. Но, добавляет Зиновьев, одновременно вступили в силу факторы, исключающие реализацию этой возможности. С одной стороны, у отдельных народов «Я» стало играть заметную роль в их менталитете и в итоге возникла Я-цивилизация, которая развила сверх всякой меры самомнение людей и потребность у них становиться индивидуализированными личностями. С другой, таковая потребность самим фактом множественности испытывающих ее людей «исключает возможность удовлетворения этой потребности для подавляющего большинства из них»[12].

3. Проблема переконструирования людьми условий своего бытия. Зиновьев утверждает, что «люди сами в какой-то мере приспосабливают условия своего бытия к своим качествам, — люди определенного типа создают соответствующий их характеру тип СО[13] (социального строя). Тут зависимость двусторонняя»[14]. Это утверждение только по видимости легко принять, и Зиновьев подчеркивает, что оно не только не общепризнано, а общеотвергнуто: «Признание роли человеческого фактора в формировании и развитии социальных систем является табу и расценивается как расизм»[15]. Иными словами, Зиновьев отвергает идею социального порядка как строительство универсальной формы, в идеале соответствующей любому народу, любому «Мы». В своем роде утверждение русского социолога есть аналогия гипотезы Сепира-Уорфа, представленной не в лингвистической, а в социально-философской своей ипостаси. Если верно, что средства языка предопределяют для его носителя границы и каналы восприятия мира, то верно и то, что накопленный народами опыт социальной и культурной жизни задает схемы восприятия и освоения окружающего мира. Собственно, в этом же духе строятся теория фреймов И. Гофмана, теория структурации Э. Гидденса, теория габитуса П. Бурдьё и др. Особенность взгляда Зиновьева состоит в том, что свое понимание вопроса он связывает с динамикой образования и распада «Мы» как результата длительной социобиологической эволюции. «В этом процессе происходило одновременно распадение первичного «Мы — Я» на множество «Я» и образование нитей, связывающих их в «Мы». У различных народов развивались различные формы «Я» и «Мы», а также различные формы их взаимоотношений»[16]. Наиболее существенно то, что в этом процессе за человеком остается активная функция воздействия на создания других, что в западной социологии обычно оказывается на заднем плане. По Зиновьеву, «человек должен чувствовать, что он занимает определенное место в сознании других людей, причем место, с его точки зрения, адекватное его собственным представлениям о себе. Он должен ощущать, что он не является излишним, что другие не являются полностью индифферентными к нему. И он сам должен ощущать потребность в других людях. Последние должны занимать адекватное место в его сознании»[17]. Это положение Зиновьев рассматривает в качестве закона, причем закона, наиболее очевидного и осознаваемого в таком качестве. В этом взаимодействии с другими субъект и производит переструктурирование действительности. Если у Бергера и Лукмана социальное конструирование реальности это прежде всего ментальный процесс и особое знание о реальности, то у Зиновьева речь идет и о самой реальности как таковой, переструктурирование которой под воздействием субъекта происходит не только в его голове, но и объективно.

Собственно, и ментальная сфера у Зиновьева понимается достаточно широко, чтобы захватывать и этот объективный аспект мира. Функции менталитетной сферы Зиновьев классифицирует, выделяя три главных: 1) разработка, хранение и навязывание людям определенного мировоззрения и определенной системы ценностей (оценок); 2) вовлечение людей в определенные действия, касающиеся их сознания, принуждение к этим действиям; 3) контроль за мыслями и чувствами людей и организация их на такой контроль в отношении друг друга»[18]. Назначение менталитетной сферы русскому мыслителю видится в том, чтобы контролировать и регулировать внешние влияния, ограничивать или вообще исключать их. «Насколько это удается практически, настолько это характеризует степень эффективности ментальной сферы»[19].

Зиновьевский человейник — экзотичен только в первый момент, в его более детальной разработке обнаруживаются свойства, которые хорошо объясняют многообразие проявлений общественных свойств людей, причем не только (и не столько) на уровне повседневных контактов узкого круга лиц, но и на маркосоциальном уровне, и на уровне оценки свойств и процессов в сверхобществах. Для тезаурусной концепции существенны позиции Зиновьева относительно обозначенных выше тем. Возможно, более всего учет зиновьевских идей важен при трактовке тезаурусного подхода как субъектной культурологии, где предстоит на теоретическом уровне преодолеть диссонанс между шедеврами культуры и высшими достижениями человеческого духа, с одной стороны, и ничтожностью культурного бытия множества людей, с другой.

 

 

 

 

---

[1] См.: Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Знание. Понимание. Умение. 2004. №1. С. 93–100; Они же. Гуманитарное знание: тезаурусный подход // Вестник Международной Академии Наук (Русская секция). 2006. №1. С. 69–74; Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке. В честь 70-летия Игоря Михайловича Ильинского / под общ. ред. Вал. А. Лукова. М.: Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2006.

[2] Межуев В. М. Философия культуры: Эпоха классики. 2-е изд. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2003. С. 33.

[3] Мы подробнее характеризуем эту сторону научного творчества А. А. Зиновьева в выступлении на «круглом столе» «Александр Зиновьев: мыслитель и человек» (Вопросы философии. 2007. №4. С. 56–59) и на заседании Русского интеллектуального клуба, посвященном памяти А. А. Зиновьева (Русский интеллектуальный клуб: Стеногр. заседаний и др. материалы. Кн. 5 / под ред. И. М. Ильинского. М.: Социум, 2007. С. 204–207).

[4] См., например: Зиновьев А. А. Фактор понимания. М.: Алгоритм; ЭКСМО, 2006. С. 221.

[5] Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 200. См. также: Зиновьев А. А. Логическая социология. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2003. С. 54–55.

[6] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. М.: Алгоритм; ЭКСМО, 2006. С. 19–20.

[7] Например, у Бурдьё говорится о «коллективной повседневной борьбе» (Бурдьё П. Начала. Choses dites: Пер. с фр. Н. А. Шматко. M.: Socio-Logos, 1994. С. 185).

[8] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 290.

[9] Дистопии выводят образ будущего не из отрицательных последствий для человека идеальной социальной организации, а из негативных тенденций, обнаруживаемых сегодня: экологического кризиса, преступности, войн, биологической и психической деградации человека под воздействием наркотиков и т. д. В таком дистопическом духе предстает мир середины XXI века в «Глобальном человеке» Зиновьева.

[10] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 45.

[11] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 35.

[12] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 41–42.

[13] Под аббревиатурой СО Зиновьев имеет в виду социальную организацию (Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 219).

[14] Зиновьев А. А. Фактор понимания. С. 227.

[15] Там же.

[16] Зиновьев А. А. Глобальный человейник. С. 346.

[17] Там же.

[18] Зиновьев А. А. Логическая социология. С. 116.

[19] Там же. С. 117.

 

 

Александр Александрович Зиновьев (1922–2006) последние годы жизни работал в Московском гуманитарном университете, преподавая в Школе Зиновьева и руководя Центром Зиновьева. Это редкий случай создания авторской школы и авторского научного центра, чем университет особо подчеркнул значимость ученого, писателя, педагога, уважение к его заслугам. Первое после ухода из жизни А. А. Зиновьева заседание Русского интеллектуального клуба, президентом которого он был, вполне естественно было посвящено теме «А. А. Зиновьев и проблема гения» (стенограмма заседания опубликована в издании: Русский интеллектуальный клуб. Стенограммы заседаний и другие материалы. Кн. 5 / Под ред. И. М. Ильинского. М.: Социум, 2007). К сожалению, там не звучала точка зрения самого А. А. Зиновьева, а ему было бы что добавить к дискуссии:

«Ла: Понятие гения неоднозначно. Есть сильно развитые мозговые природные задатки, которые считаются признаками гениальности. И есть реально сделанное дело, реально сыгранная историческая роль, которую тоже считают признаком гениальности. Совпадения тут бывают, но исключительно редко, случайно. Подавляющее большинство тех, кого считают гениями во втором смысле, не являются гениями в первом смысле. И подавляющее большинство тех, кто рождается с задатками гения в первом смысле, не реализует своих потенций. Ленин, Сталин, Гитлер и т. п. были историческими гениями, но вряд ли были гениями медицинскими.

Ал: А Будда, Христос, Магомет?..

Ла: Скорее всего, нет. Одним из самых великих исторических гениев был Кант. Но он имел мозг размером, как у ребенка. Его так и называли «Три четверти головы».

Ал: Ро считает, что у меня слишком большая голова.

Ла: Я сомневаюсь в том, что тебе дадут возможность реализовать твою природную гениальность и стать историческим гением».

Это отрывок из последнего романа А. А. Зиновьева «Глобальный человейник». Закончен он был, судя по предисловию «От автора», в 1996 г. в Мюнхене, но, судя по знаку © 2006 в рецензируемом издании, дорабатывался в последние месяцы жизни. Действие романа происходит в будущем (очевидно, недалеком) в ЗС (Западном Союзе) — той части ГО (Глобального Человейника), в которой живут западоиды — самая успешная, самая просвещенная, правящая миром, но угрожающе уменьшающаяся в численности часть человечества. Западоид — уже не человек, а сверхчеловек, общество западоидов — уже не общество, а сверхобщество. Повествование ведется от имени Ала — нетипичного западоида, специалиста по истории ХХ века, пристроившегося в МЦ (Мозговой Центр при Верховном Конгрессе Западного Союза), где требуется пройти определенный испытательный срок, не нарушив правила, и тогда появляется возможность заключить 5-летний договор с этим элитным учреждением (последним днем испытательного срока завершается роман). Полное имя Ала — AL-Z-29-10-22, и хотя дано разъяснение, что в имени фигурируют данные о месте работы, внимательный читатель разглядит в этом имени указание на автора и дату его рождения — 29 октября 1922 г. Так что Ал, безусловно, представляет в романе автора. Другой персонаж, Ла, выступает как его альтер эго, это компьютер, с которым Ал находится в постоянном общении. Так что разговор о гении, приведенный выше, имеет самое прямое отношение к автору.

На страницах книги возникает ужасающий образ цивилизации западоидов, сверхтехнологичной, утратившей всякую человечность, забывшей о любви, о дружбе, об искусстве и интеллектуальном творчестве, насквозь прагматичной, породившей атмосферу рутины, слежки, доносов, глубочайшего одиночества. У героя есть все основания сказать в финале: «Главная опасность для нас самих и для всего человечества исходит от нас, от западоидов. Мы создали величайшую цивилизацию в истории мироздания. Но мы тем самым породили и источник величайших зол для всего живого. Мы стали самыми страшными врагами всего живого и разумного. И мы же отрезали все пути борьбы за человеческое существование».

Может показаться, что перед нами роман в жанре антиутопии, только не антикоммунистической, как роман Дж. Оруэлла «1984», а антизападной. Но так считать было бы грубейшей ошибкой, и автор подчеркивает, что не имеет ничего общего с футурологами, даже («...хотя мы живем в самом, можно сказать, сверхбудущем, все равно имеются футурологи...») — с футурологами будущего: «Футурологи, писатели-фантасты и социальные писатели вроде Оруэлла и Хаксли стремились в своих изображениях будущего придумать что-нибудь такое из ряда вон выходящее, что потрясло бы воображение их современников. И выдумывали. И их современники и последующие поколения десятками лет потрясались, принимая выдуманный ими вздор за гениальное предвидение. [...] ... В мире, несмотря ни на какие открытия и изобретения, незыблемой остается и навсегда останется серая, унылая и однообразная рутина жизни. Будущее на самом деле ужасно не тем, что в нем проявится что-то ужасное и устрашающее, а тем, что ничего ужасного и устрашающего вообще нет и не будет». К этой рутине будущей жизни А. А. Зиновьев подходит не как автор утопии или антиутопии, а как создатель совершенно нового жанра — социологического романа.

В этом — особый интерес «Глобального человейника». Подобно Платону, представившему в диалогах философию (а в романе широко использована форма философского диалога, составляющая едва ли не основную часть текста), подобно Руссо, предложившему на суд читателя свои педагогические идеи в форме педагогического романа «Эмиль, или О воспитании», Зиновьев создает свой роман на стыке художественного творчества и социологии. Он применяет социологический подход и к ХХ веку, на который постоянно бросают свой взгляд из будущего герои романа, и ко времени, в котором разворачивается сюжет, тем самым создавая новую отрасль социологии — социологию будущего. Вопросы социализации, идентичности, статуса, социальных институтов не сходят со страниц книги. Количественные оценки соседствуют с приемами качественной социологии. Одно из самых ярких мест в романе — социологический портрет некой Евы Адамс, с помощью компьютера зафиксировавшей каждый момент своей жизни. Ее история, «символ посттелесной эпохи», попав в СМИ, производит неслыханную доселе сенсацию. «Одним словом, Ева Адамс, самое ничтожное существо на планете, вошла в историю человечества как одна из самых значительных личностей всего тысячелетия. Возникло движение за то, чтобы начать новое исчисление исторического времени со дня рождения Евы Адамс».               

Самое масштабное социологическое исследование, осуществленное в романе, — это исследование коммунистического общества, которого западнизм настолько опасается, что в ЗС запрещены любые упоминания о нем, за исключением резко отрицательных.

В «Глобальном человейнике» читатель найдет самые глубокие научные идеи. Но он ни разу не забудет, что это роман, художественное произведение самой высокой пробы, написанное прекрасным, живым языком, с запоминающимися персонажами и событиями. Это одно из самых значительных событий отечественной и мировой литературы, роман, в котором возникает беспрецедентный по масштабности и убедительности образ будущего.

Во всяком случае, на вопрос о том, как нам жить дальше, мы можем и должны ответить только сами, сообразуясь со своей традицией, культурой и даже верой. Никто за нас не ответит на этот вопрос. Возможно, это и есть главный итог двадцатого столетия, как он видится из нашей страны.

Я не знаю, что нас ждет в будущем. В истории часто происходит не так, как того ожидают. Кто мог знать, что история обретет новое направление в результате возникновения в Элладе небольшого города на десять тысяч жителей - Афин? Кто мог знать, что мир изменится после того, как в одной из далеких провинций Римской империи родится пророк по имени Иисус? Государства рушатся, цивилизации уходят в небытие, но вдруг приходят новые люди, появляются новые идеи, звучат новые слова и все возрождается с новой силой. Может быть, это чудо, а, может быть, это и есть история. Говорят, пока жив хоть один пророк, надежда остается. Правда, говорят и другое - нет пророка в своем отечестве. Но я твердо знаю, что пока в России есть те, кто думает не только о себе или о том, как за пять дней нажить состояние, но и о стране, о вечных вопросах жизни, т.е. люди культуры, есть надежда и на наше возрождение. Не витрины модных магазинов, не особняки нуворишей, не элитные дома для богатых, не реклама на телевидении и не величина черного нала внушают мне эту надежду, а люди, остающиеся верными истине и голосу совести. Для меня существование таких людей, как Александр Зиновьев, и есть главное свидетельство того, что мы еще живы.